Сегодня вечером мы с братом Шоном ужинаем в «Жирафе в юбке», и я весь день думаю, за каким столиком мы там будем сидеть. Поскольку сегодня у него день рождения и он в этот день оказался в городе, папин бухгалтер Чарльз Конрой и его поверенный по недвижимости Николас Лей позвонили мне на прошлой неделе, и оба сказали, что для всех было бы очень желательно использовать эту дату в качестве повода для встречи, поговорить и выяснить, что Шон собирается делать дальше, и, может быть, задать ему пару насущных вопросов. И хотя они оба знают, что я презираю Шона и что это чувство взаимно, все равно было бы очень неплохо, если бы я вытащил брата поужинать, а если он категорически не согласится, то в качестве наживки можно будет упомянуть – в форме весьма ясного намека, – что встретиться необходимо, потому что случилось что-то плохое. Разговор состоялся в прошлую среду, причем я разговаривал сразу с обоими в режиме телефонной конференции.
– Что-то плохое? Что, например? – спросил я, пытаясь сосредоточиться на цифрах у себя на мониторе и делая знаки Джин, чтобы она ушла, хотя она принесла мне на подпись целую пачку бумаг. – Что на северо-востоке закрываются все пивоваренные заводы Michelob? Что девятьсот семьдесят шесть-ВIМВО[28] прекратили принимать вызовы на дом?
– Нет, – сказал Чарльз и спокойно добавил: – Скажи ему, что вашей матери… стало хуже.
Я помедлил, обдумывая эту тактику, и сказал:
– Ему, скорее всего, наплевать.
– Скажи ему… – Николас сделал паузу, прочистил горло и деликатно так предложил: – скажи, что речь идет о ее недвижимости.
Я оторвался от монитора, сдвинул на кончик носа темные авиаторские очки Wayfarer, пристально посмотрел на Джин и провел пальцами по свежему выпуску справочника «Загат», лежавшему у меня рядом с компьютером. «Пастели» – сразу отпадает. «Дорсия» – тоже. Когда я в последний раз звонил в «Дорсию», там повесили трубку еще до того, как я успел спросить: «Ну если не в следующем месяце, то, может быть, в январе?» – и, хотя я поклялся себе, что когда-нибудь все-таки закажу столик в «Дорсии» (если не в этом календарном году, то хотя бы до того, как мне исполнится тридцать), я уже предвижу, что это потребует нервов и немалых затрат энергии, которую мне жалко тратить на Шона. Тем более что «Дорсия» – слишком шикарное место для такого придурка. Я хочу, чтобы он вытерпел этот ужин; я не хочу, чтобы вечер был для него приятным, чтобы его отвлекали соблазнительные девицы. Я хочу выбрать такое место, где в мужском туалете есть служитель и братцу пришлось бы обойтись без кокаина, – я даже не сомневаюсь, что он сидит на кокаине хронически. Я отдал справочник Джин и попросил ее выбрать самый дорогой ресторан в Манхэттене. Она заказала столик на девять часов в «Жирафе в юбке».
– Дела в Сэндстоуне совсем плохи, – говорю я Шону.
Я позвонил ему после обеда, часа в четыре. Он остановился в квартире отца в Карлайле. Мне слышно, как у него орет «МТV». Слышно, как льется вода в душе. Слышны какие-то голоса.
– Что там случилось? Мать съела подушку? Или что?
– Нам надо встретиться, – говорю я.
– Доминик, сделай потише, – говорит он, потом прикрывает трубку рукой и говорит что-то в сторону.
– Эй, Шон? Что там у тебя происходит? – говорю я.
– Я тебе перезвоню. – Он вешает трубку.
На прошлой неделе я купил Шону галстук в Paul Smith, но он мне понравился самому, и я решил не дарить его брату (хотя мысль о том, как мой мудак-братец повесится на подаренном мною галстуке, доставляет мне истинное наслаждение). На самом деле я собираюсь надеть этот галстук сегодня. Вместо галстука я подарю ему часы Casio QD-150 с калькулятором, записной книжкой на пятьдесят телефонных номеров и опцией голосового набора номера в тоновом режиме через встроенный микрофон. Я смеюсь, убирая этот бесполезный подарок обратно в коробку, и говорю себе, что вряд ли у Шона вообще найдется пятьдесят знакомых. Он даже не сможет назвать пятьдесят имен. В сегодняшнем «Шоу Патти Винтерс» речь шла о салат-барах.
Шон перезванивает в пять часов из теннисного клуба и говорит, что мы с ним встречаемся в «Дорсии». Он только что переговорил с владельцем Брином и заказал столик на девять. Я в замешательстве. Можно сказать, что я в расстроенных чувствах. Не знаю уж, что и думать. В сегодняшнем «Шоу Патти Винтерс» речь шла о салат-барах.
Вечер. «Дорсия», девять тридцать: Шон опаздывает на полчаса. Метрдотель не желает сажать меня за столик, пока не появится брат. Мой самый кошмарный страх превратился в реальность. Столик прямо напротив бара – лучшее место. Пока за ним никого нет, он ждет, когда Шон почтит его своим присутствием. Из последних сил я борюсь со злостью, помогая себе ксанаксом и «Абсолютом» со льдом. Иду в сортир, чтобы отлить. Пока отливаю, смотрю на тонкую, похожую на паутинку трещину над писсуаром и думаю, что если я вдруг исчезну в этой самой трещине – скажем, уменьшусь и провалюсь туда, – то вполне может быть, что никто этого и не заметит… никто не заметит, что меня больше нет. Никто не заметит. Всем… будет… наплевать. А если мое отсутствие и заметят, то кое-кто наверняка вздохнет с облегчением по этому поводу, с несказанным облегчением. Это правда: без некоторых людей жить станет легче. Жизни людей вовсе не связаны между собой. Никто ни с кем не пересекается. Эта теория устарела. Есть люди, которым просто незачем жить среди людей. К таким людям относится и мой братец Шон, который, когда я возвращаюсь из туалета, уже сидит за столиком напротив бара. По дороге я завернул к телефону, чтобы позвонить домой и прослушать сообщения на автоответчике (Эвелин собирается покончить с собой, Кортни хочет купить чау-чау, Луис предлагает вместе поужинать в четверг). Шон уже курит сигарету за сигаретой, и я думаю про себя: «Черт, почему я ему не сказал, чтобы он заказал столик в секции для некурящих?» Он пожимает руку метрдотелю, но, когда я подхожу, ему не приходит в голову нас представить. Я сажусь и киваю. Шон тоже кивает. Он уже заказал бутылку шампанского «Кристал», зная, что плачу я, и зная – я в этом уверен, – что я знаю, что он не пьет шампанского.
Шон, которому сегодня исполнилось двадцать три, прошлой осенью уехал в Европу. Во всяком случае, так он сказал Чарльзу Конрою, и, хотя Чарльзу потом пришел весьма солидный счет из гостиницы «Плаза», подпись на счете не совпадала с подписью Шона, и никто точно не знал, сколько времени Шон провел во Франции и был ли он там вообще. Потом он вроде бы вернулся в Америку, шатался туда-сюда, завис недели на три в Кэмдене. Сейчас он в Манхэттене, а потом улетает то ли в Палм-Бич, то ли в Новый Орлеан. Вполне можно предположить, что сегодня он пребывает в дурном настроении и будет держаться особенно высокомерно. Я также заметил, что он начал выщипывать брови. Так что у него теперь две брови, а не одна. Меня подмывает высказать это наблюдение вслух, и, чтобы сдержать себя, я сжимаю кулак – с такой силой, что ногти пропарывают ладонь, а бицепсы на левой руке напрягаются и проступают сквозь ткань льняной рубашки от Armani.
– Тебе нравится это место? – интересуется он, ухмыляясь.
– Мое… любимое, – шучу я, скрипя зубами.
– Давай заказывать, – говорит он, не глядя на меня.
Он делает знак официантке, которая приносит нам два меню и отдельное меню со спиртным. Она заискивающе улыбается Шону, но тот ее полностью игнорирует. Я открываю меню, и – вот блядь — оно без комплексного меню, а это значит, что Шон заказывает омара с икрой и персиковые равиоли на закуску, а в качестве основного блюда – омара, жаренного на углях, под земляничным соусом. Два самых дорогих блюда во всем меню. Себе я заказываю перепелиное сашими с поджаренной булочкой и крабов в виноградном желе. Симпатичная официантка открывает бутылку шампанского и разливает его по хрустальным бокалам без ножки. Видимо, предполагается, что это очень круто. Когда официантка уходит, Шон замечает, что я смотрю на него неодобрительно, и спрашивает:
– Что такое?
– Ничего, – отвечаю я.
– В чем… дело… Патрик? – (Меня бесит его манера делать паузы между словами.)
– Омар – в начале ужина? На закуску?!
– А ты что хотел, чтобы я заказал на закуску? Картофельные чипсы «Принглз»?
– Но два раза – омара?
– У них омары чуть больше, чем эти вот спички, – говорит он. – И потом, я не особенно хочу есть.
– Тем более.
– Я пошлю извинения по факсу.
– Шон, не заводись.
– Рок-н-ролл…
– Я знаю-знаю, вся жизнь сплошной рок-н-ролл, все заебись и вообще, да?
Я отпиваю шампанское и поднимаю свободную руку, как будто сдаюсь. Про себя я размышляю, что, может быть, еще не поздно позвать официантку и попросить, чтобы она принесла кусок торта с одной свечкой – просто чтобы поставить этого говнюка на место, сбить с него гонор, – но вместо этого я ставлю стакан на стол, делаю глубокий вдох и спрашиваю:
– Слушай, а что… чем ты занимался сегодня?
– Играл в сквош с Ричардом Линдквистом. – Он презрительно пожимает плечами. – Купил смокинг.
– Николас Лей и Чарльз Конрой хотели бы знать, собираешься ты летом в Хэмптоны или нет.
– Вообще-то, нет, – пожимает он плечами.
Мимо нашего столика проходит блондинка – ее тело практически совершенно, у нее большие сиськи, а в руке – программка «Отверженных». На ней длинное вечернее платье из искусственного шелка от Michael Кors из Bergdorf Goodman, туфли Manolo Blahnik и позолоченные серьги-подвески от Ricardo Siberno. Она останавливается, чтобы поздороваться с Шоном, и, хотя даже я отымел бы ее с очень даже большим удовольствием, Шон игнорирует ее заигрывания и не представляет нас друг другу. Шон вообще держится очень грубо, но девушка все равно улыбается и машет ему рукой в перчатке.
– Мы потом поедем к «Мортимеру». Может, увидимся там.
Он кивает, глядя на мой стакан с водой, потом подзывает официантку и заказывает себе виски.
– Это кто? – интересуюсь я.
– Да так, одна крошка, она училась в Стивенсе.
– А где ты с ней познакомился?
– В бильярдной в «М.К.», – пожимает он плечами.
– Она не из Du Pont, случайно?
– А что? Хочешь ее телефончик?
– Да нет. Просто мне интересно, в Du Pont она или нет.
– Может быть. Я не знаю. – Он закуривает очередную сигарету. Похоже, что у него золотая зажигалка от Tiffany, восемнадцать карат. – Может быть, она подруга кого-то из Du Pont.
Я по-прежнему пытаюсь придумать хотя бы одну причину, почему я сейчас сижу здесь, в «Дорсии», с моим братцем Шоном, но на ум ничего не приходит. После ужина (порции здесь микроскопические, зато еда просто отменная; Шон вообще ничего не ест) я говорю ему, что мне надо встретиться с Андреа Ротмере у «Нелль», так что если он хочет десерт или кофе, то пусть заказывает прямо сейчас, потому что к полуночи мне надо быть в центре.
– Зачем суетиться? – говорит он. – «Нелль» – уже не такое стильное заведение, как раньше.
– Ну… – Я запинаюсь, но быстро беру себя в руки. – Мы там просто встречаемся. На самом деле мы собираемся… – я лихорадочно перебираю в уме названия клубов, – в «Чернобыль». – Я отпиваю еще шампанского из стакана без ножки.
– Скучное заведение, – говорит он, обводя взглядом зал. – Очень скучное.
– Или в «Контраклуб Восток», я не помню.
– Уже не модно. Каменный век. Доисторические времена. – Он цинично смеется.
Напряженная пауза.
– А ты-то откуда знаешь?
– Рок-н-ролл. – Он пожимает плечами. – Вся жизнь – сплошной рок-н-ролл.
– Ладно, Шон, а ты где будешь сегодня вечером?
Он отвечает без промедления:
– У «Петти».
– А, ну да. – Я совершенно забыл, что его уже открыли.
Он курит, что-то насвистывая себе под нос.
– А мы идем на вечеринку у Дональда Трампа, – вру я.
– Замечательно. Повеселитесь по полной программе.
– Дональд – приятный парень. Тебе надо с ним познакомиться, обязательно, – говорю я. – Я… я вас познакомлю.
– Правда? – говорит Шон, может, с надеждой, а может, и нет.
– Ну разумеется.
Правда-правда.
Так, пока принесут чек… пока я расплачусь, пока поймаю такси, пока доеду до дому… будет уже почти полночь, а это значит, что я никак не успею вернуть в видеопрокат вчерашние кассеты, а если не заезжать домой, тогда я еще успеваю зайти в прокат и взять еще одну кассету, в членской карточке сказано, что можно брать не более трех кассет одновременно. А я вчера взял только две («Двойное тело» и «Горячая мертвая блондинка»), так что я могу взять еще одну, но я совершенно забыл, что участвую в их членской программе «Золотой круг», то есть если я за полгода набираю кассет на тысячу долларов (минимум), тогда мне можно брать одновременно – за один раз – сколько хочешь кассет, но я не знаю, можно ли взять кассеты, если ты не вернул предыдущие, а две я уже взял вчера, так что…
– Дэмиен. Ты – Дэмиен, – слышу я бормотание Шона. Во всяком случае, мне так показалось.
– Что ты сказал? – Я смотрю на него. – Я не расслышал.
– Хороший загар. – Он вздыхает. – Я сказал, хороший у тебя загар.
– А. – Я все еще пытаюсь сообразить, как быть с кассетами. Я опускаю глаза и смотрю… куда? Себе на колени? – Спасибо.
– Рок-н-ролл. – Он тушит сигарету в хрустальной пепельнице. Из пепельницы поднимается дым, но быстро рассеивается.
Шон знает, что я знаю, что он может меня провести в «Петти», новый клуб Нормана Прейджера на Пятьдесят девятой, но я не буду его просить, а сам он не предложит. Я кладу поверх чека мою платиновую American Express. Шон таращится на смазливую девицу у барной стойки – платье из джерси от Thierry Mugler, шаль от Claude Montana, – она лениво потягивает шампанское из бокала без ножки. Когда официантка подходит, чтобы забрать чек и карточку, я отрицательно качаю головой, и Шон все-таки опускает глаза и видит мою АmЕх, и тогда я делаю знак официантке, чтобы она подошла и взяла чек с карточкой.
Шлюшка (англ.).