Май перетекает в июнь, перетекающий в июль, подкрадывающийся к августу. Из-за жары последние четыре ночи подряд меня преследовали сны о вивисекции, а сейчас я ничем не занят, прозябаю у себя в кабинете с тошнотворной головной болью, слушаю плеер с приятным диском Кенни Джи, но комнату заливает яркий полуденный свет, он пронизывает мой череп, заставляя похмелье пульсировать в голове, – и поэтому сегодня утром тренировки не было. Слушая музыку, я замечаю, что мигает вторая лампочка на телефоне, а это означает, что ко мне рвется Джин. Вздохнув, я осторожно снимаю наушники.
– В чем дело? – монотонно спрашиваю я.
– Мм, Патрик? – начинает она.
– Да-а-а, Джи-ин? – снисходительно тяну я.
– Патрик, мистер Дональд Кимболл хочет встретиться с тобой, – нервно произносит она.
– Кто такой? – рассеянно огрызаюсь я.
Она издает тихий беспокойный вздох и понижает голос:
– Детектив Дональд Кимболл.
Я медлю, глядя в окно на небо, потом на свой монитор, на безголовую девушку, которую я рисовал на обложке свежего номера «Sports Illustrated», раз-другой провожу рукой по глянцевой поверхности, потом отрываю обложку и комкаю ее. Наконец я заговариваю:
– Скажи ему… – Потом, обдумав все свои возможности, замолкаю и начинаю снова: – Скажи ему, что я обедаю.
Джин молчит, потом шепчет:
– Патрик… я думаю, он знает, что ты здесь. – Я долго молчу, тогда она добавляет, по-прежнему приглушенно: – Сейчас только пол-одиннадцатого.
Я вздыхаю, опять молчу, потом, сдерживая панику, говорю:
– Ну впусти его.
Я встаю, подхожу к зеркалу Jodi, висящему рядом с картиной Джорджа Стаббса, и проверяю прическу, приглаживаю волосы роговым гребешком, потом хладнокровно беру телефонную трубку и, готовя себя к трудной сцене, притворяюсь, что говорю с Джоном Акерсом. Четко говорить в телефон я начинаю до того, как детектив входит в мой кабинет.
– Итак, Джон… – Я откашливаюсь. – Тебе следует носить одежду, соответствующую твоему телосложению, – говорю я в пустоту. – Что касается рубашек в широкую полоску, дружище, то тут есть определенные «можно» и «нельзя». Рубашка в широкую полоску требует, чтобы костюм и галстук были либо однотонными, либо с очень сдержанным узором…
Дверь в кабинет открывается, и я жестом приглашаю войти детектива. Он на удивление молод, может, даже моего возраста. На нем льняной костюм от Armani, похожий на мой, но выглядит немного небрежно, и это круто, что меня беспокоит. Я обнадеживающе улыбаюсь ему.
– А рубашка с более высоким номером ткани означает, что она более ноская, чем… Да, я знаю… Но чтобы определить это, тебе нужно внимательно изучить материал…
Я указываю на кресло из тикового дерева и хромированных трубок от Mark Schrager, стоящее по другую сторону от моего стола, приглашая его сесть.
– …прочные ткани создаются не только повышенным количеством пряжи, но и пряжей из высококачественных длинных и тонких волокон… да… которые… создают ровное плетение, в противоположность коротким и ворсистым волокнам, вроде тех, что используются в твиде. Ткань же свободного плетения, например трикотажная, чрезвычайно деликатна и требует заботливого обращения…
Из-за того что пришел детектив, вряд ли день будет удачным. Я осторожно наблюдаю, как он садится и закидывает ногу на ногу. Его поведение наполняет меня несказанным ужасом. Когда он оборачивается, чтобы посмотреть, не закончил ли я разговор, я понимаю, что молчал слишком долго.
– Да, именно, Джон… так. И… всегда давай стилисту пятнадцать процентов… – Я делаю паузу. – Нет, владельцу салона не давай… – Я беспомощно пожимаю плечами, закатывая глаза. Детектив кивает, понимающе улыбается и меняет ноги. Красивые носки. О господи. – Девушке, которая моет тебе волосы? Ну, смотря… Доллар или два… – Я смеюсь. – Это в зависимости от того, как она выглядит… – Смеюсь сильнее. – Да, и что моет, кроме волос… – Вновь замолкаю, потом говорю: – Слушай, Джон, мне надо идти. Пришел Бун Пиккенс… – Медлю, улыбаясь как идиот, потом смеюсь. – Шучу… – Еще одна пауза. – Нет, владельцу салона не давай. – Смеюсь еще раз, и наконец: – Ладно, Джон… хорошо, понял. – Выключаю телефон, задвигаю антенну и, тщетно подчеркивая свое спокойствие, произношу: – Прошу прощения.
– Нет, это я прошу прощения, – говорит он, искренне извиняясь. – Я должен был договориться о времени.
Жестом указывая на телефон, который я поставил заряжаться, он спрашивает:
– Что-нибудь… мм… важное?
– А, это? – переспрашиваю я, подходя к столу, опускаясь в свое кресло. – Просто болтаем о делах. Исследуем возможности… Обмениваемся сплетнями… Распространяем слухи.
Мы оба смеемся. Лед тронулся.
– Привет, – говорит он, протягивая руку. – Меня зовут Дональд Кимболл.
– Привет. Пат Бэйтмен. – Я крепко пожимаю его руку. – Рад познакомиться.
– Извините, – говорит он, – что я вот так нагрянул, но я должен был поговорить с Луисом Каррузерсом, а его не оказалось… ну а вы здесь, поэтому… – Он улыбается, пожимает плечами. – Я знаю, что вы, парни, все в делах.
Он отводит взгляд от трех раскрытых номеров «Sports Illustrated», которые валяются на столе рядом с плеером. Я тоже замечаю их, закрываю и засовываю в верхний ящик стола вместе со все еще работающим плеером.
– Итак, – начинаю я, пытаясь казаться максимально дружелюбным и разговорчивым. – О чем хотите поговорить?
– Ну, – начинает он. – Я нанят Мередит Пауэлл для расследования исчезновения Пола Оуэна.
Перед тем как задать вопрос, я задумчиво киваю:
– Вы не из ФБР или что-нибудь в этом роде?
– Нет-нет, – отвечает он. – Ничего такого. Я всего лишь частный сыщик.
– А, понятно… Да. – Я вновь киваю, все еще не успокоенный. – Исчезновение Пола… да.
– Так что пока ничего официального, – сообщает он. – У меня просто несколько общих вопросов. О Поле Оуэне. О вас…
– Кофе? – неожиданно спрашиваю я.
Неуверенно он отвечает:
– Нет, спасибо.
– Может, воды? «Перье»? «Сан-Пеллегрино»? – предлагаю я.
– Да не надо, спасибо, – снова говорит он, открывая маленькую черную записную книжечку, которую он вынул из кармана вместе с золотой ручкой Cross.
Я звоню Джин.
– Да, Патрик?
– Джин, не могла бы ты принести мистеру… – Я останавливаюсь, поднимаю глаза.
Он тоже поднимает глаза:
– Кимболлу.
– …мистеру Кимболлу бутылку «Сан-Пелле»…
– Да нет, не надо, – сопротивляется он.
– Это не проблема, – говорю я ему.
У меня возникает чувство, что он старается не смотреть на меня удивленно. Он снова что-то записывает в записную книжку, потом вычеркивает.
Почти мгновенно входит Джин и ставит на стол перед Кимболлом бутылку «Сан-Пеллегрино» и высокий гравированный стакан Steuben. Она награждает меня озабоченным, испуганным взглядом, в ответ я хмурюсь. Кимболл поднимает глаза, улыбается и кивает Джин, которая, как я замечаю, сегодня без лифчика. Я провожаю ее невинным взглядом, потом оборачиваюсь к Кимболлу, хлопаю в ладоши, выпрямляюсь в кресле:
– Итак, о чем мы говорили?
– Об исчезновении Пола Оуэна, – напоминает он мне.
– Ах да, точно. Ну, я ничего не слышал об исчезновении Пола Оуэна или о чем-то таком… – Я замолкаю, потом пытаюсь рассмеяться. – По крайней мере, в «Page Six» не писали.
Кимболл вежливо улыбается:
– Я думаю, его семья хочет обойтись без шума.
– Это понятно. – Я киваю на нетронутые стакан и бутылку, потом поднимаю глаза на него. – Хотите лайм?
– Не нужно, правда, – говорит он. – Все нормально.
– Уверены? – спрашиваю я. – Для вас мы всегда достанем лайм.
Он делает короткую паузу, потом произносит:
– Хочу задать несколько предварительных вопросов, которые мне нужны для этого дела. Можно?
– Валяйте, – говорю я.
– Сколько вам лет?
– Двадцать семь, – отвечаю я. – В октябре будет двадцать восемь.
– Где вы учились? – Он черкает что-то в книжечке.
– В Гарварде, – говорю я ему. – Потом в Гарвардской бизнес-школе.
– Ваш адрес? – глядя только в книжечку.
– Уэст-Сайд, Восемьдесят первая улица, пятьдесят пять, – говорю я. – Дом «Американские сады».
– Хорошее место. – На него это произвело впечатление, и он поднимает на меня глаза. – Очень хорошее.
– Благодарю, – улыбаюсь я, польщенный.
– Это не там живет Том Круз? – спрашивает он.
– Угу. – Я сжимаю горбинку на своем носу. Неожиданно я вынужден крепко зажмурить глаза.
До меня доносится его голос:
– Прошу прощения, с вами все в порядке?
Открыв глаза, в которых стоят слезы, я говорю:
– А почему вы спрашиваете?
– Вы, кажется… нервничаете.
Я лезу в ящик стола и вынимаю оттуда бутылочку аспирина.
– Нуприн? – предлагаю я.
Кимболл странно смотрит на бутылочку, потом вновь на меня, качает головой:
– Нет, мм… спасибо.
Он вытаскивает пачку «Мальборо» и с отсутствующим видом кладет ее рядом с бутылкой «Сан-Пеллегрино», попутно изучая что-то в книжечке.
– Дурная привычка, – замечаю я.
Он поднимает глаза, замечает мое неодобрение, застенчиво улыбается:
– Я знаю. Виноват.
Я смотрю на пачку.
– Вы не… или мне лучше не курить? – испытующе спрашивает он.
Я продолжаю смотреть на пачку сигарет, размышляя:
– Да нет… я думаю, нормально.
– Вы уверены? – спрашивает он.
– Нет проблем, – говорю я и звоню Джин.
– Да, Патрик?
– Принеси, пожалуйста, пепельницу для мистера Кимболла, – говорю я.
Через несколько секунд она приносит пепельницу.
– Что вы можете рассказать мне о Поле Оуэне? – спрашивает Кимболл после того, как Джин поставила хрустальную пепельницу Fortunoff на стол рядом с нетронутой бутылкой воды и ушла.
– Ну… – кашляю я, глотая два нуприна всухую. – Я его не очень хорошо знал.
– А насколько хорошо вы его знали? – спрашивает он.
– Мм… затрудняюсь ответить, – говорю я совершенно искренне. – Он был завязан в этой… Йельской истории, понимаете…
– Йельской истории?.. – сконфуженно переспрашивает он.
Я медлю, не имея ни малейшего представления, о чем я, собственно, говорю.
– Да… Йельская история…
– А что вы имеете в виду… под Йельской историей? – Теперь он заинтригован.
Я снова медлю. Действительно, что я имею в виду?
– Ну, начнем с того, что он, видимо, был скрытым гомосексуалистом. – Честно говоря, об этом я не имею ни малейшего представления, но, вообще-то, очень сомнительно, учитывая, как он велся на девок. – И постоянно нюхал кокаин… – Я замолкаю, потом, немного неуверенно, добавляю: – Я эту Йельскую историю имею в виду.
Я понимаю, что изъясняюсь путано, но по-другому не могу это выразить. Теперь в офисе очень тихо. Внезапно кажется, что комната сжалась и поплыла, и, хотя кондиционер включен на полную, воздух, похоже, начал сворачиваться.
– Итак… – Кимболл беспомощно смотрит в свою книжечку. – О Поле Оуэне вы рассказать ничего не можете?
– Ну… – вздыхаю я. – По-моему, он вел упорядоченную жизнь. Мне так кажется. – И вдруг ни с того ни с сего заявляю: – Он сбалансированно питался.
Я чувствую, что Кимболл разочарован, он спрашивает:
– Но какой он был человек? Кроме того… – он запинается, пытается улыбнуться, – что вы сейчас рассказали.
Что я могу сказать про Оуэна этому парню? Кичливый, надменный, жизнерадостный хуесос, который вечно пытался не заплатить по счету у «Нелль»? Что мне под страшным секретом поведали: у его пениса было имя, и звали его Майкл? Нет. Спокойнее, Бэйтмен. Кажется, я улыбаюсь.
– Надеюсь, вы меня не допрашиваете? – удается мне выдавить.
– Вам так кажется? – спрашивает он. Вопрос звучит зловеще, но это не так.
– Да нет, – осторожно говорю я. – Нет, вообще-то.
Он записывает еще что-то, скотина этакая, потом, не поднимая глаз, покусывает кончик ручки и спрашивает:
– А где Пол бывал?
– Бывал? – переспрашиваю я.
– Да, – говорит он. – Где он бывал?
– Дайте подумать, – отвечаю я, постукивая пальцами по столу. – «Новый порт», «Гарри», «Фужеры», «Индокитай», «Нелль», Корнеллский клуб, Нью-Йоркский яхт-клуб. Вот там обычно он и бывал.
У Кимболла озадаченный вид.
– У него была яхта?
Я запутался и небрежно роняю:
– Нет. Он просто там бывал.
– Где он учился? – спрашивает он.
Я медлю:
– А вы разве не знаете?
– Я просто хотел узнать, знаете ли вы, – произносит он, не поднимая глаз.
– Мм, в Йеле, – медленно отвечаю я. – Правильно?
– Да.
– А потом в бизнес-школе Колумбийского университета, – добавляю я. – Кажется.
– А перед этим? – спрашивает он.
– Если я правильно помню, в Сен-Поле… То есть…
– Спасибо, этого хватит. Вообще-то, это к делу не относится, – извиняется он. – Кажется, у меня больше нет вопросов. Пока никаких зацепок.
– Знаете, я бы… – тихо, тактично начинаю я. – Я хотел бы помочь.
– Я понимаю, – говорит он.
Еще одна долгая пауза. Он что-то отмечает, но, похоже, что-то не очень важное.
– Можете еще что-нибудь рассказать мне об Оуэне? – спрашивает он робко.
Я задумываюсь, потом слабым голосом говорю:
– В шестьдесят девятом нам обоим было по семь лет.
Кимболл улыбается:
– И мне тоже.
Притворяясь, что интересуюсь делом, я спрашиваю:
– Но у вас есть свидетели, или отпечатки пальцев, или…
Он устало перебивает меня:
– Есть сообщение на его автоответчике, где говорится, что он уехал в Лондон.
– Ну, может, так и есть? – с надеждой спрашиваю я.
– Его подруга так не считает, – бесцветно отвечает Кимболл.
Не успев это осознать, я думаю, какой пылинкой был Пол Оуэн в общем круговороте.
– Но… – я делаю паузу, – но кто-нибудь видел его в Лондоне?
Кимболл смотрит в свою книжку, перелистывает страницы, вновь смотрит на меня:
– В общем-то, да.
– Мм, – говорю я.
– Мне было сложно получить внятное подтверждение, – признается он. – Стефан Хьюз видел его там в ресторане, но я проверил, и оказалось, что за Пола он принял Хьюберта Эйнсворта, так что…
– А-а-а.
– Вы помните, где были в тот вечер, когда исчез Пол? – Он смотрит в книжечку. – Двадцать четвертого июня?
– Господи… ну, наверное… – Я думаю. – Наверное, относил видеокассеты. – Открыв ящик стола, я вынимаю свой ежедневник и, просмотрев декабрь, нагло вру: – Я встречался с девушкой по имени Вероника…
– Подождите, – смущенно произносит он, глядя в книжечку. – У меня… другая информация.
Мышцы моих ног напрягаются.
– Что?
– У меня другие сведения, – говорит он.
– Ну… – говорю я, неожиданно смутившись и испугавшись. Нуприн горчит в животе. – Я… подождите… А что у вас за сведения?
– Сейчас посмотрим… – Он перелистывает странички, что-то находит. – Что вы были…
– Подождите, – смеюсь я. – Я могу ошибаться…
Моя спина покрывается потом.
– Ладно… – Он останавливается. – Когда вы в последний раз были с Полом Оуэном? – спрашивает он.
– Мы… – О господи, Бэйтмен, придумай что-нибудь. – Мы ходили на новый мюзикл, который только что поставили. Он назывался… «О Африка, смелая Африка». – Я сглатываю. – Дико смешной… что еще. Кажется, мы ужинали у «Орсо»… нет, в «Петалуме». Нет, у «Орсо». – Я останавливаюсь. – По… последний раз, когда я физически видел его… это было у банкомата. Не помню какого… где-то возле «Нелль».
– В ту ночь, когда он исчез? – спрашивает Кимболл.
– Я не уверен, – отвечаю я.
– Мне кажется, вы путаетесь в датах, – глядя в книжечку, говорит он.
– Как это? – спрашиваю я. – А где, по-вашему, был Пол в тот вечер?
– В соответствии с его ежедневником, что было подтверждено его секретарем, он ужинал с… Маркусом Холберстамом, – говорит он.
– И? – спрашиваю я.
– Я допросил его.
– Маркуса?
– Да. Он отрицает это, – говорит Кимболл. – Хотя поначалу он не был уверен.
– Значит, Маркус отрицает.
– Да.
– И у него есть алиби? – Теперь я повышенно восприимчив к его ответам.
– Да.
– Есть? – спрашиваю. – Вы уверены?
– Я проверил, – произносит он со странной улыбкой. – Он чист.
Пауза.
– А-а.
– Ну а где были вы? – смеется он.
Я тоже смеюсь, хотя и не понимаю почему.
– И где же был Маркус?
Я почти хихикаю.
Кимболл по-прежнему смотрит на меня с улыбкой.
– Он не был с Полом Оуэном, – загадочно произносит он.
– Так с кем же он был? – Я все еще смеюсь, но как во сне.
Кимболл открывает свою книжечку и впервые награждает меня слегка враждебным взглядом:
– Он был в «Атлантиде» с Крейгом Макдермоттом, Фредериком Дибблом, Гарри Ньюменом, Джорджем Батнером и… – Кимболл замолкает, потом поднимает глаза. – И вами.
Сейчас я думаю о том, как долго разлагался бы труп в этом кабинете. Когда я мечтаю в кабинете, я обычно думаю вот о чем: поесть бы мясо на ребрышках в «Горячем триколоре» в Вашингтоне, округ Колумбия. Не сменить ли мне шампунь? Какое сухое пиво на самом деле лучшее? Правда ли, что дизайнера Билла Робинсона переоценивают? Что происходит с IBM? Высочайшая роскошь. Выражение «строить из себя крутого» – это наречие? Шаткий мир в «Ассизи». Электрический свет. Совокупность роскоши. Высочайшей роскоши. Этот мерзавец носит тот же самый проклятый льняной костюм от Armani, что и я. Как легко было бы до смерти напугать этого пидораса. Кимболл абсолютно не подозревает, насколько я безучастен. В этом кабинете нет ни единого признака жизни, и все же он продолжает делать пометки. К тому времени, как вы закончите читать это предложение, где-нибудь в мире взлетит или сядет пассажирский «боинг». Мне хочется пива «Пилзнер Урквелл».
– Ах да, – говорю я. – Разумеется… Мы хотели, чтобы Пол Оуэн пришел, – я киваю, словно вспоминая что-то, – но он сказал, что у него будут дела… – Потом кротко: – Наверное, с Викторией я ужинал… на следующий день.
– Послушайте, как я и говорил, меня всего лишь наняла Мередит, – вздыхает он, закрывая книжечку.
На всякий случай я спрашиваю:
– А вы знали, что Мередит Пауэлл встречается с Броком Томпсоном?
Пожав плечами, он вздыхает:
– Об этом я ничего не знаю. Знаю лишь, что Пол Оуэн должен ей большую сумму денег.
– Да? – говорю я, кивая. – Вот как?
– Лично мне, – признается он, – кажется, что парень разыграл дурака. Свалил на время из города. Может, он и поехал в Лондон. Развеяться. Выпить. Да что угодно. Мне все равно кажется, что рано или поздно он объявится.
Я медленно киваю, надеясь, что у меня подобающий случаю озадаченный вид.
– Как вы думаете, он не занимался оккультизмом или сатанизмом? – всерьез спрашивает Кимболл.
– Что?
– Я знаю, что это дурацкий вопрос, но в прошлом месяце в Нью-Джерси – не знаю, слышали ли вы об этом, – молодой биржевой брокер был арестован и обвинен в убийстве мексиканской девушки и в том, что он использовал части ее тела в ритуалах вуду…
– Ox! – восклицаю я.
– То есть я хочу сказать… – Он снова застенчиво улыбается. – Вы что-нибудь слышали об этом?
– Парень отказался признать себя виновным? – с трепетом спрашиваю я.
– Точно, – кивает Кимболл.
– Интересный случай, – удается мне вымолвить.
– Парень, хотя и говорит, что невиновен, все равно считает себя инкой, птичьим богом или кем-то таким, – произносит Кимболл, черты его лица разглаживаются.
Мы оба громко смеемся.
– Нет, – наконец говорю я. – Пол был не таков. Он сбалансированно питался, и…
– Да, я знаю, и вся эта Йельская история, – устало договаривает Кимболл.
Следует долгая пауза – на мой взгляд, самая долгая из всех.
– Вы консультировались с медиумом? – спрашиваю я.
– Нет. – Он качает головой с таким видом, словно обдумывал эту возможность. – К чему?
– А в его квартире ничего не пропало? – спрашиваю я.
– В общем, нет, – отвечает он. – Отсутствуют туалетные принадлежности, костюм, несколько носильных вещей. Вот и все.
– Вы подозреваете, что дело нечисто?
– Не знаю, – говорит он. – Но, как я вам уже говорил, я не удивлюсь, если окажется, что он где-то скрывается.
– Я хотел спросить – никто не связывался с отделом по убийствам, да?
– Нет, пока нет. Как я говорил, мы не уверены, но… – С удрученным видом он замолкает. – В общем-то, никто ничего не слышал.
– Но это обычное дело, не правда ли? – спрашиваю я.
– Да, просто как-то странно, – соглашается он, растерянно глядя в окно. – Сегодня ты на виду, ходишь на работу, живой, а потом… – Кимболл останавливается, не сумев докончить предложение.
– Ничего, – вздыхаю я, кивая.
– Люди просто… исчезают, – произносит он.
– Земля разверзается и проглатывает их, – печально говорю я, глядя на свой Rolex.
– Жутко, – потягиваясь, зевает Кимболл. – Правда, жутко.
– Зловеще, – согласно киваю я.
– Все просто бессмысленно, – безнадежно вздыхает он.
Я молчу, не зная, что сказать, потом выдаю:
– Тщетность… с ней трудно смириться.
В моей голове нет никаких мыслей. В кабинете тишина. Чтобы нарушить ее, я указываю на книгу, которая лежит на столе, рядом с бутылкой «Сан-Пеллегрино», – «Искусство сделки» Дональда Трампа.
– Читали? – спрашиваю я Кимболла.
– Нет, – вздыхает он, потом вежливо осведомляется: – Хорошая?
– Очень хорошая, – отвечаю я, кивая.
– Послушайте, – он снова кивает, – я отнял у вас много времени.
Он убирает в карман «Мальборо».
– У меня все равно через двадцать минут обед с Клиффом Хакстейблом во «Временах года», – вру я, поднимаясь. – Мне тоже надо идти.
– «Времена года» – не далековато ли это от центра? – с озабоченным видом говорит он и тоже поднимается.
– О нет, – мямлю я. – Здесь тоже… есть один.
– Правда? – спрашивает он. – Я не знал.
– Да, – говорю я, провожая его до двери. – Очень хороший.
– Послушайте, – произносит он, разворачиваясь ко мне, – если вы что-нибудь вспомните, любая информация…
Я поднимаю руку.
– Разумеется. Я на сто процентов на вашей стороне, – торжественно провозглашаю я.
– Прекрасно, – довольно произносит этот слабак. – Благодарю за ваше… мм… время, мистер Бэйтмен.
Я провожаю его до двери, мои ноги подкашиваются, как у космонавта. Несмотря на внутреннюю пустоту, отсутствие чувств, я все же ощущаю – без самообмана, – что я чего-то достиг. Потом, уже совсем расслабившись, мы несколько минут говорим о бальзамах от порезов и ожогов и о пестрых рубашках. Разговор идет на удивление неторопливо, и это успокаивает. Вообще ничего не происходит, но когда Кимболл, улыбнувшись, дает мне свою визитку и уходит, то звук закрывающейся двери кажется мне писком миллиона насекомых, шкворчением килограммов жарящегося бекона, всеобъемлющей тишиной. После того как он покидает здание (по моей просьбе Джин связывается со службой безопасности и просит их за этим проследить), я звоню человеку, рекомендованному моим адвокатом, чтобы он проверил, не прослушиваются ли мои телефоны, и только после таблетки ксанакса я в состоянии встретиться со своим диетологом в дорогом престижном ресторане здоровой пищи под названием «Соевая кухня» в Трибеке. Сидя под лакированным чучелом согнутого дугой дельфина, висящим над тофу-баром, я в состоянии не поежившись обращаться к диетологу с вопросами вроде: «Ну хорошо, расскажите-ка мне все о пончиках». Через два часа, когда я уже в офисе, я узнаю, что телефоны не прослушиваются.
На этой же неделе, в пятницу вечером, я сталкиваюсь с Мередит Пауэлл в «Эреце». Она пришла с Броком Томпсоном, и, хотя мы говорим минут десять – в основном про то, почему никто из нас не поехал в Хэмптоны, – Брок не сводит с меня глаз, а она ни разу не упоминает Пола Оуэна. Я мучительно долго ужинаю с новой знакомой, Жанетт. Ресторан только открылся и лезет из кожи вон, ужин тянется невыносимо медленно. Порции скудные. Раздражение мое растет. После этого я хочу обойтись без «М.К.», хотя Жанетт и ноет, что хочет танцевать. Я устал, и мне нужен отдых. В своей квартире я лежу в постели, слишком расстроенный, чтобы трахнуть Жанетт, поэтому она уходит, после чего я смотрю запись утреннего «Шоу Патти Винтерс», посвященного лучшим ресторанам на Ближнем Востоке, а потом беру телефонную трубку и неохотно, с сомнениями, набираю номер Эвелин.