– По-моему, фасоль пинто с лососем и мятой была самая-самая… ну, ты понимаешь, – говорит Элизабет, входя в мою гостиную. Она грациозным движением скидывает туфли из атласа с замшей от Maud Frizon и плюхается на кушетку. – …Вкусная, но, боже мой, Патрик, как это было дорого и к тому же… – она окрысивается, – это не «новая кухня», а имитация.
– Мне показалось или на столах были золотые рыбки? – спрашиваю я, отстегивая подтяжки от Brook Brothers. Я ищу в холодильнике бутылку совиньон блан. – Так или иначе, мне показалось, что место шикарное.
– Шикарное, Патрик? – выкрикивает она. – Там ест Дональд Трамп!
Я отыскиваю бутылку и ставлю ее на стол, но прежде, чем найти штопор, пустыми глазами смотрю на Элизабет из кухни:
– Да. Это что, сарказм?
– Угадай, – стонет она с последующим столь громким «уф», что Кристи вздрагивает.
– Где ты работаешь сейчас, Элизабет? – спрашиваю я, задвигая ящик. – В универмаге или типа того?
Элизабет расплывается в улыбке и, пока я открываю «Акацию», жизнерадостно произносит:
– Мне не надо работать, Бэйтмен, – и через секунду добавляет уже со скукой: – Кому, как не тебе, знать, что это за ощущение, мистер Уолл-стрит.
Она проверяет, все ли в порядке с губной помадой, глядя в крышечку пудреницы Gucci; как и предполагалось, помада лежит превосходно.
– А кто выбрал это место? – спрашиваю я, чтобы сменить тему, и наливаю девушкам вино, а себе делаю «J&B» со льдом и водой.
– Карсон. А может, Роберт.
Элизабет пожимает плечами, а потом, захлопнув пудреницу, пристально смотрит на Кристи:
– Твое лицо мне знакомо. Ты не училась в Далтоне?
Кристи отрицательно качает головой. Почти три утра. Я раздавливаю таблетку экстази и смотрю, как она растворяется в стакане с вином, который я намереваюсь вручить Элизабет. Утреннее «Шоу Патти Винтерс» было на тему «Люди, весящие более трехсот килограммов, – что с ними делать?». Щелкнув выключателем, я нахожу в морозильнике еще две таблетки наркотика и выключаю на кухне свет.
Элизабет – двадцатилетняя симпатичная девка, которая иногда появляется в рекламе Georges Marciano. Она из Виргинии, из древнего банкирского рода. Сегодня вечером мы ужинали с ее друзьями, двадцатисемилетним Робертом Фарреллом, финансистом, сделавшим довольно неровную карьеру, и Карсон Вайтол – подружкой Роберта. Роберт был в шерстяном костюме от Belvest, хлопчатобумажной рубашке с французскими манжетами от Charvet, галстуке из шелкового крепа с абстрактным рисунком от Hugo Boss и в темных очках Ray-Ban, которые он не снимал на протяжении всего ужина. На Карсон был костюм от Yves Saint Laurent и жемчужное ожерелье и к нему серьги из жемчуга с бриллиантами (от Harry Winston). Мы поужинали в «Призовой игре», это новый ресторан Альберта Лиомана в районе Флатирон, а потом отправились в лимузине к «Нелль», где я извинился, заверив разгневанную Элизабет, что сейчас же вернусь, и дал указание шоферу ехать в район мясников, где подобрал Кристи. Пока она ждала на заднем сиденье запертого лимузина, мы с Элизабет, Робертом и Карсон пили у «Нелль» за одним из центральных столиков. Сегодня здесь было пусто, поскольку ни одной знаменитости, – дурной знак. Наконец в два тридцать, пока Карсон пьяно хвасталась своим ежемесячным счетом за цветы, мы с Элизабет ушли. Элизабет была так обижена рассказом Карсон о чем-то в последнем номере «W», что даже не поинтересовалась, почему в машине оказалась Кристи.
По дороге к «Нелль» Кристи призналась, что все еще в шоке от нашей прошлой встречи и что на сегодня у нее были грандиозные планы, но я предложил слишком много денег, чтобы она отказалась, и обещал, что ничего похожего на прошлый раз не повторится. Несмотря на то что она была все еще напугана, несколько рюмок водки в лимузине вместе с деньгами, которые я дал ей раньше (больше тысячи шестисот долларов), подействовали на нее успокаивающе, как транквилизаторы. Ее грусть возбудила меня, и, когда я протянул ей первую порцию – шесть купюр в серебряном зажиме для денег от Hughlans, – она повела себя как настоящий игривый котенок. Но когда я усадил ее в лимузин, она сказала, что после прошлого раза ей может потребоваться хирургическая операция или адвокат, и я выписал ей чек на тысячу долларов, а так как знал, что денег по нему она никогда не получит, то я нисколько не нервничал. Теперь, глядя на Элизабет в своей квартире, я вижу, как великолепно развита ее грудь, и надеюсь, что, когда экстази подействует, я смогу убедить девушек заняться передо мной любовью.
Элизабет спрашивает Кристи, не знакома ли она с мудаком по имени Спайси и не бывает ли она в «Au Bar». Кристи качает головой. Пока Элизабет смотрит на Кристи так, словно та инопланетянка, я протягиваю ей вино с разведенной таблеткой экстази, и, очнувшись после ответа Кристи, Элизабет зевает:
– Ну, не важно. «Au Bar» теперь дерьмо. Просто кошмарное заведение. Я ходила туда на день рождения Малькольма Форбса. Вот уж господи прости.
Морщась, она выпивает залпом вино. Я сажусь в одно из кресел Sottsass (хромированный металл и дуб) и тянусь к ведерку со льдом, которое стоит на журнальном столике со стеклянной крышкой. Я опускаю туда бутылку вина, чтобы оно лучше охладилось.
Элизабет сразу же тянется к ней и наливает себе второй стакан. Перед тем как принести бутылку в гостиную, я растворил в ней две таблетки экстази. Угрюмая Кристи отпивает свое неиспорченное вино с опаской, стараясь не смотреть на пол; у нее все еще испуганный вид. Вероятно, молчание ей кажется невыносимым, и она спрашивает Элизабет, где та познакомилась со мной.
– О господи, – стонет Элизабет, как будто бы она внезапно вспомнила нечто компрометирующее. – Я познакомилась с Патриком, боже, когда же… на дерби в Кентукки в восемьдесят шестом… нет, в восемьдесят седьмом… – Она поворачивается ко мне. – Ты тогда таскался с этой дурой, Элисон… как же ее звали? Элисон Стул?
– Пул, милая, – хладнокровно отвечаю я. – Элисон Пул.
– Да, точно, – произносит она, потом с нескрываемым сарказмом: – Знойная телка.
– Что ты имеешь в виду? – обиженно спрашиваю я. – Она действительно была знойной телкой.
Элизабет поворачивается к Кристи и некстати замечает:
– Она отсосала бы у любого, у кого есть карточка American Express.
И я молю бога, чтобы Кристи не сказала, смущенно взглянув на Элизабет: «Мы не принимаем кредитных карточек». Чтобы этого не случилось, я добродушно говорю:
– Фигня.
– Слушай, – говорит Элизабет Кристи, протягивая ей руку, словно педик, который хочет поделиться сплетней, – эта девчонка работала в солярии, – и, не меняя тона, – а ты чем занимаешься?
После долго молчания Кристи краснеет и еще более пугается, и я говорю:
– Она… моя кузина.
Медленно переварив это, Элизабет произносит:
– А-а-а.
После еще одной долгой паузы я говорю:
– Она… из Франции.
Элизабет скептически смотрит на меня – как будто я абсолютно ненормален, – но решает не развивать эту тему и вместо этого спрашивает:
– Где у тебя телефон? Мне надо позвонить Харли.
Я иду в кухню и приношу телефонную трубку, выдвинув антенну.
Набрав чей-то номер и ожидая ответа, она смотрит на Кристи.
– А где ты бываешь летом? – спрашивает она. – В Саутгемптоне?
Кристи смотрит на меня, вновь на Элизабет и тихо произносит:
– Нет.
– О господи, – стонет Элизабет. – Это его автоответчик.
– Элизабет, – я указываю на свой Rolex, – три часа ночи.
– Но ведь он, черт бы драл, торгует наркотиками, – сердито говорит она. – Сейчас самый час пик.
– Не говори ему, что ты здесь, – предупреждаю я.
– А зачем мне? – спрашивает она рассерженно. Она тянется за вином, выпивает второй полный стакан и делает гримасу. – Дикий вкус.
Взглянув на этикетку, пожимает плечами.
– Харли, это я. Мне нужна твоя помощь. Понимай как хочешь. Я у… – Она смотрит на меня.
– Ты у Маркуса Холберстама, – шепчу я.
– У кого? – наклоняясь вперед, недоверчиво ухмыляется она.
– У Мар-куса Хол-бер-стама, – снова шепчу я.
– Мне нужен номер, идиот. – Она машет, чтобы я отошел, и продолжает: – Ладно, я у Марка Хаммерстайна и перезвоню позже, но если завтра вечером я не увижу тебя в баре «Канал», то напущу на тебя своего парикмахера. Бон вояж. Как выключается эта штука? – спрашивает она, хотя и сама со знанием дела задвигает антенну, нажимает кнопку «Выкл.» и кидает телефон на кресло Schrager, которое я пододвинул к музыкальному проигрывателю.
– Видишь, – улыбаюсь я, – получилось.
Через двадцать минут Элизабет извивается на кушетке, а я пытаюсь заставить ее заняться передо мной сексом с Кристи. То, что сначала было случайной мыслью, теперь заняло все мои помыслы, так что я настойчив. Кристи бесстрастно уставилась на пятно на светлом дубовом полу, которое я не видел раньше, ее вино почти не тронуто.
– Но я не лесбиянка, – хихикая, вновь протестует Элизабет. – Меня не интересуют девочки.
– И это твердое нет? – спрашиваю я, глядя на ее стакан, потом на почти пустую бутылку вина.
– Но почему ты думаешь, что мне это нравится? – спрашивает она. Благодаря экстази вопрос звучит кокетливо, и, похоже, ее это искренне интересует. Ее нога трется о мое бедро.
Я переместился на кушетку и сижу между девушками, массируя одну из икр Элизабет.
– Ну, во-первых, ты училась в «Саре Лоуренс», – говорю я, – и потом, все бывает.
– В «Саре Лоуренс» были и мальчики, Патрик, – замечает она, хихикая. Она извивается все сильнее, с шумом, с жаром, с содроганиями.
– Ну, извини, – признаю я. – Я обычно не имею дело с мальчиками, которые гуляют по улице в чулках.
– Патрик, ты же учился в Патрике, то есть в Гарварде, о господи, я так пьяна. Ладно, слушай, я имею в виду, погоди… – Она замолкает, делает глубокий вдох, бубнит что-то неумное о том, что чувствует себя странно. Потом, закрыв глаза и открыв их вновь, спрашивает: – У тебя есть кокаин?
Я смотрю на ее стакан, замечаю, что растворившееся экстази слегка изменило цвет вина. Следуя моему взгляду, она делает от него еще глоток, словно бы это некий эликсир, способный погасить ее нарастающее возбуждение. Она бессильно откидывает голову назад, на одну из диванных подушек.
– Или гальцион. Я бы выпила гальцион.
– Слушай, мне бы хотелось посмотреть… как вы вдвоем… начнете, – простодушно говорю я. – Что в этом дурного. И абсолютно незаразно.
– Патрик, – смеется она, – ты сумасшедший.
– Ну давай, – настаиваю я. – Разве тебе не нравится Кристи?
– Только без грязи, – говорит она, но наркотик цепляет ее, и я чувствую, что она возбуждена, хотя ей этого и не хочется. – У меня нет настроения на грязные разговоры.
– Давай, – говорю я. – Мне кажется, будет здорово.
– Он всегда такой? – спрашивает Элизабет Кристи.
Я смотрю на Кристи.
Кристи молча пожимает плечами, изучает заднюю крышку компакт-диска, прежде чем положить его на стол рядом с проигрывателем.
– Ты что, хочешь сказать, что никогда не пробовала с девушкой? – спрашиваю я, касаясь черного чулка, а потом трогаю ее ногу.
– Но я не лесбиянка, – подчеркивает она. – Нет, никогда.
– Никогда? – переспрашиваю я, поднимая дугой брови. – Ну, все когда-нибудь бывает в первый раз…
– У меня голова идет кругом, – стонет Элизабет, уже не контролируя выражение своего лица.
– Я тут ни при чем, – говорю я, потрясенный.
Элизабет завелась вместе с Кристи, они обе голые, лежат на моей кровати, все лампы в комнате включены. А я сижу рядом с футоном в кресле Louis Montoni, наблюдая за ними с очень близкого расстояния, и время от времени изменяю положение их тел. Сейчас я заставляю Элизабет лечь на спину и поднять ноги, раздвинув их как можно шире, а потом толкаю вниз голову Кристи, заставляя ее лакать пизду – не лизать, а жадно лакать, как собака, – теребя пальцем клитор. Два пальца другой руки она засовывает в открытую мокрую пизду, потом она делает то же самое языком, а пальцы, которыми дрочила пизду Элизабет, засовывает ей в рот, заставляя Элизабет их облизывать. Потом я кладу Кристи сверху на Элизабет, и она сосет и кусает полные, набухшие груди Элизабет, которые та сжимает руками, а потом я велю им целоваться, и Элизабет с жадностью, как животное, принимает в рот язычок, лизавший ее маленькую розовую пизду, и они обе дергаются, прижимаясь вагинами. Элизабет громко стонет, обвивая ногами бедра Кристи, ноги Кристи раздвинуты так, что сзади видна ее пизда, мокрая и открытая, а над ней безволосая розовая дырочка. Кристи садится, разворачивается и, сидя верхом на Элизабет, прижимается пиздой к ее тяжело дышащему лицу, и вскоре, как в кино, как животные, они обе принимаются лихорадочно лизать и дрочить друг друга.
У Элизабет совершенно красное лицо, ее шея страшно напряжена, и она пытается зарыться головой в пизду Кристи, а потом, раздвинув ей ягодицы, издавая гортанные звуки, вводит язык в анальное отверстие.
– Правильно, – монотонно говорю я. – Сунь язык в жопу этой суки.
Пока все это происходит, я намазываю вазелином большой белый дильдо, прикрепленный к ремню. Я встаю и поднимаю Кристи с Элизабет, застегиваю ремень на талии Кристи, а потом переворачиваю Элизабет, ставлю ее на четвереньки и заставляю Кристи трахать ее по-собачьи. В это время сам я дрочу пальцем сперва пизду Кристи, потом клитор, потом анальное отверстие – оно такое податливое и мокрое от слюны Элизабет, что мне без усилий удается просунуть туда указательный палец. Ее сфинктер сжимается, расслабляется и снова сжимается вокруг моего пальца. Я заставляю Кристи вытащить дильдо из пизды Элизабет, укладываю Элизабет на спину, и Кристи ебет ее сверху. Элизабет бешено целует Кристи, засовывает язык в ее рот, теребит пальцем свой клитор, обхватив ногами бедра Кристи, ее лицо напряжено, рот открыт, помада размазана пиздой Кристи, она вопит: «О господи, я кончаю, кончаю, сильнее, я кончаю», потому что я велел им обеим кричать, испытывая оргазм, и кричать громко.
Теперь очередь Кристи, Элизабет с живостью нацепляет дильдо и ебет Кристи в пизду, пока я, раздвинув жопу Элизабет, проникаю в нее языком, но Элизабет быстро отталкивает меня и принимается мастурбировать пальцем. Кристи вновь надевает дильдо и ебет Элизабет в зад, а Элизабет, дроча свой клитор, с урчанием брыкается задом о дильдо, пока не кончает второй раз. Вытащив дильдо у нее из жопы, я заставляю Элизабет обсосать его. Нацепив его снова, она с легкостью входит в пизду лежащей Кристи. В это время я лижу груди и с силой сосу соски Кристи, чтобы они стали красными и твердыми. Потом я продолжаю их теребить, чтобы они не опадали. Все это время Кристи остается в высоких, выше колен, замшевых сапогах от Henry Bendel, которые я заставил ее надеть.
Голая Элизабет выбегает из спальни, она уже окровавленная, ей трудно двигаться, она кричит что-то неразборчивое. Мой оргазм был долгим и бурным, и теперь у меня слабость в ногах. Я, тоже голый, ору ей: «Сука, ах ты, ебаная сука». Поскольку сильнее всего кровоточат ее ноги, она подскальзывается, и я неуклюже бью ее уже измазанным кухонным ножом, который сжимаю в правой руке. Я вспарываю ее шею сзади, перерезая какие-то вены. Она пытается убежать, устремляется к входной двери, и я наношу второй удар, при этом кровь брызгает аж в гостиную, через всю квартиру, заливая закаленное стекло и ламинированные дубовые панели на кухне. Она пытается бежать, но я перерезал яремную вену, кровь брызжет во все стороны, мгновенно ослепляя нас, я подскакиваю к Элизабет в последней попытке прикончить ее. Она поворачивается лицом ко мне, ее черты искажены мукой, но после того, как я бью ее кулаком в живот, ее ноги отказывают – и она падает, а я опускаюсь рядом. Нанеся ей пять или шесть ударов ножом – кровь бьет струями, – я придвигаюсь, чтобы вдохнуть аромат ее духов. Ее мышцы деревенеют, становятся жесткими, у нее начинается предсмертная агония; горло наполняется темно-красной кровью, она бьется, словно связанная, хотя и не связана, и я вынужден прижимать ее к полу. Рот переполняется кровью, она стекает по щекам и подбородку. Ее тело сотрясается в судорогах, и это, по-моему, похоже на эпилептический припадок. Я прижимаю ее голову, трусь своим твердым, покрытым кровью хуем о ее задыхающееся лицо до тех пор, пока она не замирает окончательно.
В спальне Кристи лежит на футоне. Ее ноги привязаны к кровати, руки связаны над головой, в рот запиханы вырванные страницы «Vanity Fair» за прошлый месяц. Провода, соединенные с батареей, прикреплены зажимами к почерневшим грудям. Я кидал ей на живот горящие спички из «Ле-Реле», и бешеная (вероятно, от передоза экстази) Элизабет помогала мне, пока я не перешел на нее и не стал жевать ее сосок. Потом, перестав владеть собой, я откусил его и проглотил. В первый раз я замечаю, какое великолепное, миниатюрное тело у Кристи. Было. Я начинаю месить ее груди плоскогубцами, потом давлю их, дело двигается быстро, я издаю шипящие звуки, она выплевывает клочки журнала, пытается укусить мою руку, я смеюсь, когда она умирает, а перед тем, как умереть, она начинает плакать, ее глаза закатываются, словно она впадает в какой-то кошмарный сон.
К утру привязанные к батарее кисти рук Кристи раздулись неизвестно почему до размера футбольных мячей, пальцы неотличимы от ладоней, и от запаха паленого трупа меня трясет, я вынужден раздвинуть занавески, поднять жалюзи, забрызганные горелым жиром (это случилось, когда от электрического тока лопнули груди Кристи), и открыть окна, чтобы проветрить комнату. Глаза Кристи широко открыты, взгляд застыл, рот черный, в нем отсутствуют губы, на месте влагалища черная яма (хотя я и не помню, чтобы делал с ним что-нибудь), сквозь обуглившиеся ребра видны легкие. Останки Элизабет свалены в углу гостиной. У нее отсутствуют правая рука и кусок правой ноги. Левая кисть, отрубленная у запястья, лежит на кухонной стойке в лужице крови. Голова восседает на кухонном столе, и окровавленное лицо (даже с выковырянными глазами и надетыми поверх дыр темными очками от Alain Mikli) имеет хмурый вид. Глядя на нее, я чувствую сильную усталость, и, хотя я совсем не спал ночью и совершенно вымотался, у меня все же назначен на час обед в «Одеоне» с Джемом Дэвисом и Аланой Бертон. Он крайне важен для меня, и я раздумываю, отказаться мне от него или нет.