Мы с Макдермоттом должны ужинать сегодня в ресторане «1500», он звонит мне около половины седьмого, за сорок минут до того, как мы должны там быть (свободный столик был только на 18.10 или 21.00, когда ресторан уже закрывается, – там калифорнийская кухня и время заказа столиков – претенциозность, перенесенная из другого штата). Хотя я чищу нитью зубы, все мои телефонные трубки лежат рядом с раковиной в ванной, так что мне удается взять нужную уже после первого звонка. Пока на мне черные брюки от Armani, белая рубашка от Armani и красный с черным галстук от Armani. Макдермотт сообщает, что с нами хочет пойти Хэмлин. Я голоден. Возникает пауза.
– Ну и что? – спрашиваю я, подтягивая галстук. – Ладно.
– Ну и вот что, – вздыхает Макдермотт. – Хэмлин не хочет идти в «Тысяча пятьсот».
– Почему? – Я закрываю кран в раковине.
– Он был там вчера.
– Ну… и что ты, Макдермотт, пытаешься сказать мне?
– Что мы идем куда-нибудь в другое место, – говорит он.
– Куда? – осторожно интересуюсь я.
– Хэмлин предлагает «Алекс уезжает в лагерь», – произносит он.
– Подожди. Я прополощу. – Побурлив жидкостью против зубного камня и проверив в зеркале прическу, я выплевываю полоскание. – Исключено. Не пойдет. Туда я ходил на прошлой неделе.
– Знаю. И я ходил, – говорит Макдермотт. – Кроме того, там дешево. Ну так куда мы пойдем?
– А что, у Хэмлина, блядь, нет запасного варианта? – раздраженно рявкаю я.
– Мм, нет.
– Перезвони ему, и пусть придумает, – говорю я, выходя из ванной. – Я, похоже, куда-то задевал «Загат».
– Ты будешь ждать или тебе перезвонить? – спрашивает он.
– Перезвони, дурень. – Я вешаю трубку.
Проходит несколько минут. Звонит телефон. Мне лень проверять, кто это. Снова Макдермотт.
– Ну? – спрашиваю я.
– У Хэмлина другого варианта нет, и он хочет пригласить Луиса Каррузерса, а меня интересует, означает ли это, что пойдет Кортни? – спрашивает Макдермотт.
– Луис не может пойти, – говорю я.
– Почему?
– Потому что, – отвечаю я. – Зачем ему нужен Луис?
Следует пауза.
– Подожди, – говорит Макдермотт. – Он на другой линии. Я спрошу.
– Кого? – Укол страха. – Луиса?
– Хэмлина.
В ожидании я прохожу на кухню к холодильнику и вынимаю бутылку «Перье». В тот момент, когда я ищу стакан, раздается щелчок.
– Послушай, – говорю я, как только Макдермотт вновь на линии, – я не желаю видеть Луиса и Кортни, так что, знаешь, отговори их идти с нами или что-нибудь в этом духе. Используй свое обаяние. Очаруй их.
– Хэмлин должен ужинать с клиентом из Техаса и…
Я обрываю его:
– И при чем тут Луис? Пусть Хэмлин сам ужинает с этим пидором.
– Хэмлин хочет, чтобы Каррузерс пошел с нами, потому что Хэмлину предстоит заниматься делом Panasonic, а Каррузерс знает о нем гораздо больше, вот поэтому он и хочет, чтобы Каррузерс пошел с нами, – объясняет Макдермотт.
Я замолкаю, переваривая это.
– Если Луис пойдет, я убью его. Клянусь богом, я убью его. Я, блядь, убью его.
– Господи, Бэйтмен, – озабоченно бормочет Макдермотт. – Ты настоящий гуманист. Мудрец.
– Нет. Я просто… – начинаю я, смущенный, раздраженный. – Просто… разумный.
– Меня интересует, если Луис пойдет, значит ли это, что пойдет и Кортни? – размышляет он.
– Скажи Хэмлину, чтобы пригласил… О господи, я не знаю… – Я замолкаю. – Скажи Хэмлину, чтобы ужинал с техасцем один. – Я снова замолкаю, что-то понимая. – Постой-ка. Значит ли это, что Хэмлин… нас приглашает? То есть он платит? Раз это деловой ужин?
– Знаешь, Бэйтмен, временами мне кажется, что ты очень сообразительный, – произносит Макдермотт, – а иногда…
– О черт, что я несу? – вслух раздосадованно спрашиваю я себя. – У нас с тобой деловой ужин? Господи. Я не иду. Все. Я не иду.
– Даже если Луис не пойдет? – спрашивает он.
– Нет. Все.
– Но почему? – ноет он. – У нас заказ в «Тысяча пятьсот».
– Я… должен… посмотреть «Шоу Косби».
– О господи, запиши его, дурень.
– Погоди, – до меня доходит еще кое-что. – Ты думаешь, у Хэмлина будут… – неловкая пауза, – наркотики, ну, может… для техасца?
– А что думает Бэйтмен? – спрашивает Макдермотт, бесчувственный мудак.
– Мм. Я должен подумать. Я должен подумать.
– Тик-так, тик-так, – нараспев произносит Макдермотт через какое-то время. – Мы никуда не попадем. Разумеется, у Хэмлина что-то с собой будет.
– Подключи Хэмлина, переведи его… переведи его на третью линию, – лопочу я, глядя на свой Rolex. – Быстрее. Может, сумеем уговорить его на «Тысяча пятьсот».
– Хорошо, – говорит Макдермотт. – Жди.
Четыре щелчка – и я слышу голос Хэмлина:
– Бэйтмен, а клетчатые носки подходят к деловому костюму?
Он пытается пошутить, но шутка мне кажется несмешной.
Закрыв глаза, я вздыхаю и нетерпеливо отвечаю:
– Не совсем, Хэмлин. Они слишком спортивные. Это противоречит деловому стилю. Можешь носить их с неформальными костюмами – твидовыми или какими угодно. Ну, Хэмлин?
– Бэйтмен, спасибо тебе, – говорит он.
– Луис не может пойти с нами, – говорю я. – А ты – пожалуйста.
– Ладно, – отвечает он. – Техасец все равно не идет.
– Почему?
– Крестьянский сын осматривает городские достопримечательности. У нас разный стиль жизни, – объясняет Хэмлин. – Я приму техасца только в понедельник. Я быстро и весьма ловко перекроил свои планы. Больной отец. Лесной пожар.
– А что насчет Луиса? – подозрительно спрашиваю я.
– Сегодня с техасцем ужинает Луис, что освобождает меня от массы проблем. А я встречаюсь с ним в «Смит и Волленски» в понедельник, – произносит довольный собой Хэмлин. – Так что все в порядке.
– Погоди, – осторожно спрашивает Макдермотт, – значит, Кортни не будет?
– Мы опоздали в «Тысяча пятьсот» или вот-вот опоздаем, – замечаю я. – Кстати, Хэмлин, ты ведь ходил туда вчера, да?
– Да, – говорит он. – Сносное карпаччо. Приличный крапивный суп. Неплохой шербет. Только давайте пойдем куда-нибудь еще, а потом, э-э-э, поищем клевых телок. А, джентльмены?
– Неплохо, – говорю я. Меня радует, что к Хэмлину раз в жизни пришла верная мысль. – А что скажет на это Синди?
– Синди идет на какое-то благотворительное мероприятие в «Плазу», что-то…
– Это «Трамп-Плаза», – равнодушно замечаю я, и мне наконец удается открыть бутылку «Перье».
– Да, в «Трамп-Плазу», – говорит он. – Мероприятие насчет каких-то деревьев возле библиотеки. Средства на деревья, кусты или что-то в этом роде, – неуверенно говорит он. – Растения? Это выше моего понимания.
– Ну так куда мы идем? – спрашивает Макдермотт.
– А кто отказывается от «Тысяча пятьсот»? – спрашиваю я.
– Ты, – говорит Макдермотт.
– Макдермотт, – ною я, – ну тебя.
– Подождите, – говорит Хэмлин. – Давайте сперва решим, куда мы идем.
– Согласен, – дипломатично говорит Макдермотт.
– Я категорически против любых заведений, которые не в Верхнем Ист-Сайде или в Верхнем Уэст-Сайде, – говорю я.
– К «Беллини»? – предлагает Хэмлин.
– Исключено. Там нельзя курить сигары, – одновременно произносим мы с Макдермоттом.
– Вычеркиваем, – говорит Хэмлин. – «Ганданго»? – предлагает он.
– Может быть, может быть, – задумчиво бормочу я. – Трамп там бывает.
– Может, «Зевс-бар»? – спрашивает один из них.
– Давай, – говорит другой.
– Подождите, – говорю я им. – Я думаю.
– Бэйтмен… – выразительно говорит Хэмлин.
– Я обдумываю эту мысль, – говорю я.
– Бэйтмен…
– Подождите. Дайте подумать минуточку.
– Слушайте, я сейчас не в настроении для этой фигни, – предупреждает Макдермотт.
– Может, ну его все на хрен, – говорит Хэмлин. – Просто отлупим пару япошек, потом клевых телок поищем.
– Неплохая мысль на самом деле, – пожимаю я плечами. – Удачная комбинация.
– А ты, Бэйтмен, чем хочешь заняться? – спрашивает Макдермотт.
– Я хочу… – отвечаю я, витая где-то далеко.
– Да? – заинтересованно переспрашивают они.
– Я хочу… размозжить лицо женщины большим тяжелым кирпичом.
– А кроме этого? – нетерпеливо стонет Хэмлин.
– Ладно, – говорю я, беря себя в руки. – «Зевс-бар».
– Ты уверен? Точно? «Зевс-бар»? – с надеждой говорит Хэмлин.
– Друзья, я совершенно не в настроении для всей этой фигни, – повторяет Макдермотт. – «Зевс-бар». Решено.
– Подождите, – говорит Хэмлин. – Я позвоню и зарезервирую столик. – В трубке слышится щелчок, мы с Макдермоттом ждем. Долгая тишина, потом наконец я говорю:
– Знаешь, там, кажется, невозможно заказать столик.
– Может, пойдем в «М.К.»? Техасцу бы понравилось в «М.К.».
– Макдермотт, техасец не идет, – замечаю я.
– Все равно я не могу идти в «М.К.», – не слушая, замечает он, но не говорит почему.
– Я не желаю об этом знать.
Мы ждем Хэмлина еще две минуты.
– Чем он, черт подери, занимается? – спрашиваю я, потом у меня в трубке раздается щелчок.
Макдермотт тоже его слышит.
– Ответишь?
– Сейчас подумаю.
Снова щелчок. Издав стон, я прошу Макдермотта подождать. Это Жанетт. Голос усталый и грустный. Мне не хочется возвращаться на другую линию, и я спрашиваю, чем она занималась вчера.
– После того, как мы должны были встретиться? – спрашивает она.
Я медлю:
– Ну-у-у… да.
– Мы оказались в абсолютно пустом «Палладиуме». Всех пускали бесплатно. – Она вздыхает. – Видели человека три-четыре.
– Знакомых? – с надеждой интересуюсь я.
– В клу… бе… – произносит она, нарочно растягивая слова.
– Прости, – наконец говорю я. – Мне надо было… вернуть видеокассеты… – Потом, реагируя на ее молчание: – Ты же знаешь, я хотел бы увидеться с тобой…
– Я не хочу об этом слышать, – вздыхает она, обрывая меня. – Что ты делаешь сегодня?
Я медлю, думая, как ответить, потом признаюсь:
– «Зевс-бар» в девять. Макдермотт. Хэмлин, – и менее безнадежно: – Хочешь с нами?
– Не знаю, – вздыхает она. Без всякого намека на нежность она спрашивает: – А ты этого хочешь?
– Тебе обязательно нужно быть такой сентиментальной? – спрашиваю я в ответ.
Она вешает трубку. Я возвращаюсь на другую линию.
– Бэйтмен, Бэйтмен, Бэйтмен, Бэйтмен, – заливается Хэмлин.
– Я здесь. Заткнись ты, блядь.
– Мы все еще чего-то ждем? – спрашивает Макдермотт. – Давайте что-то решать.
– Я решил, что лучше сыграю в гольф, – говорю я. – Давно не играл.
– Хуй с ним, с гольфом, Бэйтмен, – говорит Хэмлин. – У нас заказ на девять в «Кактус»…
– И заказ, который надо отменить в «Тысяча пятьсот», мм, посмотрим… мы должны были там быть двадцать минут назад, Бэйтмен, – добавляет Макдермотт.
– О черт, Крейг. Ну, отмени его сейчас, – устало говорю я.
– Господи, ненавижу гольф, – с содроганием заявляет Хэмлин.
– Сам отменяй, – смеется Макдермотт.
– На чье имя? – без смеха, повысив голос, спрашиваю я.
После паузы Макдермотт тихо произносит: «Каррузерс».
Мы с Хэмлином разражаемся смехом.
– Правда? – спрашиваю я.
– В «Зевс-бар» попасть не удалось, – говорит Хэмлин. – Так что, «Кактус».
– Клево, – подавленно говорю я. – Наверно.
– Взбодрись, – ликует Хэмлин.
Лампочка на телефоне мигает – еще один входящий звонок, и, прежде чем мне удается решить, принимать его или нет, Хэмлин устраняет дилемму за меня:
– Если же вы не хотите в «Кактус»…
– Погоди, мне звонят, – говорю я. – Подождите.
Жанетт в слезах.
– Ну на что ты не способен? – всхлипывая, спрашивает она. – Просто скажи мне, на что ты не способен?
– Жанетт, детка, – успокаивающе говорю я. – Послушай, пожалуйста. Мы будем в «Зевс-баре» в десять. Хорошо?
– Патрик, пожалуйста, – просит она. – Со мной все в порядке. Я просто хочу поговорить…
– Увидимся в девять или десять, когда хочешь, – говорю я. – Мне надо идти. Хэмлин с Макдермоттом на другой линии.
– Хорошо, – шмыгает она носом и, беря себя в руки, откашливается. – Встретимся там. Я правда изви…
Я перещелкиваюсь на другую линию. Там остался один Макдермотт.
– А где Хэмлин?
– Положил трубку, – отвечает Макдермотт. – Он придет в девять.
– Отлично, – бормочу я. – Ну, теперь я спокоен.
– Кто это был?
– Жанетт, – говорю я.
Я слышу слабый щелчок, потом второй.
– Это твой или мой? – спрашивает Макдермотт.
– Твой, – говорю я, – наверное.
– Подожди.
Я жду, нетерпеливо расхаживая по кухне из угла в угол. Макдермотт с щелчком возвращается обратно.
– Это Ван Паттен, – говорит он. – Я переключил его на третью линию.
Еще четыре щелчка.
– Привет, Бэйтмен, – орет Ван Паттен. – Дружище.
– Мистер Манхэттен, – говорю я. – Приветствую.
– А как правильно носить кушак? – спрашивает он.
– Я уже дважды отвечал сегодня на этот вопрос, – предостерегаю я.
Они вдвоем начинают говорить о том, успеет или нет Ван Паттен к девяти в «Кактус», а я перестаю слушать голоса в телефонной трубке, вместо этого я с возрастающим интересом наблюдаю за крысой, которую я купил (мутант, возникший из унитаза, тоже у меня). Она сидит в новой стеклянной клетке, стоящей на кухонном столе, и пытается дотянуться тем, что осталось от съеденного кислотой тела, до навороченной системы Habitrail, чтобы попить из поилки, которую утром я наполнил отравленной минеральной водой «Эвиан». Сцена кажется мне то ли слишком жалкой, то ли не слишком жалкой. Не могу решить. Опять звонит телефон, и этот звук выводит меня из бездумного бреда. Я прошу Ван Паттена и Макдермотта подождать.
Я включаюсь, выдерживаю паузу, потом произношу:
– Вы звоните домой Патрику Бэйтмену. Пожалуйста, оставьте сообщение после…
– О господи, Патрик, когда ты станешь взрослым, – стонет Эвелин. – Прекрати же. Ну зачем обязательно это делать? Ты действительно думаешь, что тебе это сойдет с рук?
– Сойдет с рук что? – простодушно интересуюсь я. – Моя самозащита?
– Что ты мучаешь меня, – дуется она.
– Милая, – говорю я.
– Да, – шмыгает она носом.
– Ты не знаешь, что такое мучения. Не знаешь, о чем говоришь, – толкую я ей. – Ты правда не знаешь, о чем говоришь.
– Я не хочу говорить об этом, – произносит она. – Где ты ужинаешь сегодня? – Ее голос смягчается. – Не поужинать ли нам в «ТДК», скажем, часиков в девять?
– Я ужинаю сегодня в Гарвардском клубе, один, – отвечаю я.
– Хватит дурачиться, – говорит Эвелин. – Я знаю, что ты ужинаешь в «Кактусе» с Хэмлином и Макдермоттом.
– А тебе это откуда известно? – спрашиваю я, не беспокоясь, что меня уличат во лжи. – И потом, это «Зевс-бар», а не «Кактус».
– Я только что разговаривала с Синди, – говорит она.
– Я думал, что Синди собиралась на какое-то мероприятие насчет деревьев или кустов, – говорю я.
– Нет, нет, нет, – произносит Эвелин. – Оно на следующей неделе. Так ты не хочешь пойти?
– Погоди, – прошу я.
И возвращаюсь на линию к Крейгу с Ван Паттеном.
– Бэйтмен? – спрашивает Ван Паттен. – Чем ты, блядь, занимаешься?
– Откуда, черт побери, Синди знает, что мы собираемся ужинать в «Кактусе»? – желаю я знать.
– Может, Хэмлин ей рассказал? – гадает Макдермотт. – Не знаю. А что?
– Потому что теперь знает Эвелин, – говорю я.
– Когда, блядь, Вольфганг Пак собирается открыть ресторан в этом проклятом городе? – спрашивает нас Ван Паттен.
– Ван Паттен уже начал пить третью упаковку «Фостерс» или все еще первую? – спрашиваю я Макдермотта.
– Тебя интересует, – начинает Макдермотт, – следует ли брать женщин или нет? Правильно?
– Нечто весьма быстро превращается в ничто, – предостерегаю я. – Вот все, что я имею в виду.
– Приглашать ли тебе Эвелин? – спрашивает Макдермотт. – Это ты желаешь узнать?
– Нет, приглашать ее не стоит, – подчеркиваю я.
– Ну, вообще-то, я хотел привести Элизабет, – застенчиво (или это издевка?) произносит Ван Паттен.
– Нет, – говорю я. – Никаких женщин.
– А чем плоха Элизабет? – спрашивает Ван Паттен.
– Да? – поддерживает Макдермотт.
– Она идиотка. Нет, она умна. Не знаю. Не приглашай ее, – говорю я.
После паузы я слышу, как Ван Паттен произносит:
– Я чувствую, что мы сойдем с ума.
– Ладно, если не Элизабет, то как насчет Сильвии Джозеф? – предлагает Макдермотт.
– Нет, она слишком стара для ебли, – говорит Ван Паттен.
– Господи, – говорит Макдермотт. – Ей двадцать три.
– Двадцать восемь, – поправляю я.
– Правда? – помолчав, спрашивает обеспокоенный Макдермотт.
– Да, – говорю я, – правда.
Макдермотту остается лишь сказать: «А-а-а».
– Черт, я совсем забыл, – говорю я, хлопая себя рукой по лбу. – Я пригласил Жанетт.
– Ну, эту цыпочку и я бы не отказался, мм, пригласить, – похотливо говорит Ван Паттен.
– Что такая милая юная крошка, как Жанетт, находит в тебе? – спрашивает Макдермотт. – Почему она связалась с тобой?
– Я обращаюсь с ней ласково. Очень ласково, – бормочу я, а потом: – Я должен позвонить ей и сказать, чтобы не приходила.
– А ты ничего не забыл? – спрашивает Макдермотт.
– Что? – Я погружен в мысли.
– Вроде как Эвелин на другой линии.
– О черт! – восклицаю я. – Подождите.
– И почему я должен волноваться об этом? – слышу я, как, вздыхая, спрашивает себя Макдермотт.
– Бери с собой Эвелин, – выкрикивает Ван Паттен. – Она тоже милашка. Скажи ей, чтобы ждала нас в «Зевс-баре» в девять тридцать.
– Хорошо, хорошо, – кричу я перед тем, как переключиться на другую линию.
– Я не оценила этого, Патрик, – произносит Эвелин.
– Увидимся в девять тридцать в «Зевс-баре»? – предлагаю я.
– Могу я взять с собой Сташа и Вэнден? – кокетливо спрашивает она.
– Это ту татуированную? – в ответ кокетливо спрашиваю я.
– Нет, – вздыхает она. – Не татуированную.
– Отклоняется. Отклоняется.
– Ну, Патрик, – ноет она.
– Слушай, будь счастлива, что тебя саму пригласили, так что… – Мой голос замирает.
Молчание, во время которого я чувствую себя не так уж плохо.
– Ну ладно, давай встретимся там, – говорю я. – Прости.
– Хорошо, – примирительно говорит она. – В девять тридцать?
Я переключаюсь на другую линию, прерывая беседу Макдермотта с Ван Паттеном о том, можно ли носить синий костюм на тот же манер, как пиджак в морском стиле.
– Алло, – вмешиваюсь я. – Заткнитесь. Все меня внимательно слушают?
– Да, да, да, – вздыхает скучающий Ван Паттен.
– Я звоню Синди, чтобы та убедила Эвелин ужинать с нами, – объявляю я.
– Но какого черта ты вообще пригласил Эвелин? – спрашивает один из них.
– Мы шутили, идиот, – добавляет другой.
– Ох, хороший вопрос, – заикаясь, говорю я. – Ох, подождите.
Отыскав ее телефон в записной книжке Rolodex, я набираю номер Синди. Проверив, кто звонит, она поднимает трубку.
– Привет, Патрик, – произносит она.
– Синди, – говорю я, – сделай мне одолжение.
– Хэмлин с вами, ребята, не ужинает, – произносит она. – Он пытался вам дозвониться, но все линии были заняты. У вас что, нет линии ожидания?
– Разумеется, у нас есть линия ожидания, – говорю я. – Что мы, по-твоему, варвары?
– Хэмлин не идет, – бесстрастно повторяет она.
– И что же он будет делать? – спрашиваю я. – Ботинки чистить?
– Он ужинает со мной, мистер Бэйтмен.
– А как же твое, мм, кустарное мероприятие? – спрашиваю я.
– Хэмлин все перепутал, – отвечает она.
– Зайчик мой, – начинаю я.
– Да? – спрашивает она.
– Зайчик мой, ты встречаешься с мудаком, – нежно произношу я.
– Спасибо, Патрик. Очень мило.
– Зайчик, – предостерегаю я, – ты встречаешься с самым большим недоумком в Нью-Йорке.
– Ты говоришь так, как будто я этого не знаю, – зевает она.
– Зайчик, ты встречаешься с вечно мятущимся, нерешительным недоумком.
– Тебе известно, что у Хэмлина шесть телевизоров и семь видеомагнитофонов?
– Он когда-нибудь пользовался тренажером для гребли, который я подарил ему?
– Не пользовался, – отвечает она. – Ни разу.
– Зайчик, он недоумок.
– Прекрати называть меня зайчиком, – раздраженно произносит она.
– Слушай, Синди, если бы ты выбирала между чтением «WWD» и… – Я останавливаюсь, неуверенный, что собираюсь сказать. – Слушай, сегодня что-нибудь идет? – спрашиваю я. – Что-нибудь… нешумное?
– Патрик, чего ты хочешь? – вздыхает она.
– Я хочу мира, любви, дружбы, понимания, – бесстрастно произношу я.
– Чего-ты-хочешь? – повторяет она.
– Почему бы вам вдвоем не пойти с нами?
– У нас другие планы.
– Но Хэмлин сделал проклятый заказ, – возмущенно кричу я.
– Ну а вы, ребята, воспользуйтесь им.
– Почему бы тебе не пойти? – сладострастно спрашиваю я. – Отправь недоумка к «Хуаните» или куда-нибудь…
– Я думаю, что не пойду с вами, – говорит она. – Извинись за меня перед ребятами.
– Но мы идем в «Кактус», то есть в «Зевс-бар», – говорю я, потом, в замешательстве, добавляю: – Нет, в «Кактус».
– Вы что, правда, ребята, туда идете? – спрашивает она.
– А что?
– Общественное мнение гласит, что приличные люди там не ужинают, – произносит она.
– Но Хэмлин сам, блядь, заказывал столик! – ору я.
– И он заказал столик там? – пораженная, спрашивает она.
– Сто лет назад! – ору я.
– Слушай, – говорит она, – мне пора одеваться.
– Меня это совсем не радует, – замечаю я.
– Главное – спокойствие, – произносит она и вешает трубку.
Я возвращаюсь на другую линию.
– Бэйтмен, я знаю, это звучит неправдоподобно, – говорит Макдермотт, – но вакуум расширяется.
– Я не желаю мексиканской кухни, – заявляет Ван Паттен.
– Погоди, у нас не будет мексиканской кухни, разве нет? – говорю я. – Я что-то путаю. Разве мы не идем в «Зевс-бар»?
– Нет, дурень, – фыркает Макдермотт. – Мы не смогли попасть в «Зевс-бар». «Кактус». «Кактус» в девять.
– Но я не хочу мексиканскую, – говорит Ван Паттен.
– Ты ведь сам, Ван Паттен, заказывал столик, – вопит Макдермотт.
– Я тоже не хочу, – внезапно говорю я. – Ну почему мексиканская?
– Это не мексиканская, – раздраженно произносит Макдермотт. – Это, как ее, «новая мексиканская кухня», тапас, или что-то такое южное. Что-то в этом роде. Подождите. Мне звонят.
Щелчок, на линии остаемся мы с Ван Паттеном.
– Бэйтмен, – вздыхает Ван Паттен, – моя эйфория быстро проходит.
– О чем ты? – На самом деле я пытаюсь вспомнить, где договорился с Эвелин и Жанетт встретиться с нами.
– Давай закажем столик где-нибудь еще, – предлагает он. Подумав над этим, я подозрительно осведомляюсь: «И где же?»
– В «Тысяча девятьсот шестьдесят девять», – произносит он, искушая меня. – А? В «Тысяча девятьсот шестьдесят девять»?
– Туда бы я пошел, – признаюсь я.
– Как поступим? – спрашивает он.
Я думаю.
– Заказывай. Быстро.
– Ладно. На троих? Пятерых? На сколько человек?
– Человек на пять – на шесть, наверное.
– Ладно. Подожди.
Едва он отключается, как возвращается Макдермотт.
– А где Ван Паттен? – спрашивает он.
– Он… пошел пописать, – отвечаю я.
– Почему ты не хочешь пойти в «Кактус»?
– Потому что меня охватила экзистенциальная паника, – вру я.
– Тебе кажется, что это вполне достаточная причина, – произносит Макдермотт. – А мне нет.
– Алло? – говорит Ван Паттен, включаясь обратно. – Бэйтмен?
– Ну? – спрашиваю я. – Макдермотт тоже здесь.
– Нет. Мексиканцы исключаются.
Черт.
– Что происходит? – спрашивает Макдермотт.
– Так, ребята, мы хотим «Маргариту»? – спрашивает Ван Паттен. – Или нет?
– Я бы согласился на «Маргариту», – произносит Макдермотт.
– Бэйтмен? – спрашивает Ван Паттен.
– Я бы предпочел несколько бутылок пива, желательно не мексиканского, – говорю я.
– Вот черт, – произносит Макдермотт. – Мне звонят. Подождите. – Он отключается.
Если я не ошибаюсь, сейчас полвосьмого.
Через час мы все еще спорим. Мы отменили заказ в «Кактусе», и, возможно, наш столик уже заказан кем-то еще. Запутавшись, я отменил столик в «Зевс-баре», который мы не заказывали. Жанетт уже вышла из дому, и с ней невозможно связаться, а я не имею понятия, в какой ресторан она пошла, и не помню, где договорился встретиться с Эвелин. Ван Паттен, уже успевший выпить две рюмки «Абсолюта», интересуется детективом Кимболлом и о чем мы с ним говорили, но все, что я помню, – это как какие-то люди проваливаются в трещины.
– А ты с ним говорил? – спрашиваю я.
– Угу, угу.
– И что он сказал? Что случилось с Оуэном?
– Пропал. Просто исчез. У-ф-ф-ф, – говорит он. Слышен звук открывающегося холодильника. – Не было никакого несчастного случая. Ничего. Никакой информации.
– Да, – говорю я. – Я просто в недоумении.
– Ну, Оуэн был… я не знаю, – говорит он. Слышно, как открывают пиво.
– Что ты сказал ему, Ван Паттен? – спрашиваю я.
– Все то же самое, – вздыхает он. – Что он носил желтые и коричневые галстуки. Обедал в «Двадцать один». Что в действительности он не был в арбитраже, как думал Тимбл, а занимался корпоративными слияниями. Все то же самое. – Я почти вижу, как он пожимает плечами.
– Что еще?
– Дай подумать. Что он не носил подтяжек. Человек ремня. Что он завязал с кокаином и симпатизировал пиву. Ну, ты же сам знаешь, Бэйтмен.
– Он был дебилом, – говорю я. – А сейчас он в Лондоне.
– Господи, – бормочет он, – умственные способности действительно, блядь, в упадке.
Макдермотт включается обратно:
– Так. Ну и куда теперь?
– Сколько времени? – спрашивает Ван Паттен.
– Полдесятого, – вдвоем отвечаем мы.
– Постойте, а что с «Тысяча девятьсот шестьдесят девять»? – спрашиваю я Ван Паттена.
– А при чем тут «Тысяча девятьсот шестьдесят девять»? – Макдермотт не в курсе.
– Не помню, – признаюсь я.
– Закрыт. Заказы не принимают, – напоминает мне Ван Паттен.
– Может, все-таки «Тысяча пятьсот»? – спрашиваю я.
– «Тысяча пятьсот» уже закрыт, – орет Макдермотт. – Кухня закрыта. Ресторан закрыт. Поздно. Нам придется идти в «Кактус».
Молчание.
– Алло, алло, где вы, ребята? – вопит он, теряя голову.
– Энергичный, как пляжный мячик, – произносит Ван Паттен.
Я смеюсь.
– Вы думаете, это смешно? – говорит Макдермотт.
– Да, и что? Что ты сделаешь? – спрашиваю я.
– Ребята, я волнуюсь, что мы не закажем столик и до двенадцати.
– А ты уверен насчет «Тысяча пятьсот»? – спрашиваю я. – По-моему, это странно.
– Все, проехали, – кричит Макдермотт. – Ты хочешь спросить – почему? Потому-что-они-закрылись. И-закрывшись-перестали-принимать-заказы! Ты-меня-слышишь?
– Э, не ссы, милый, – хладнокровно произносит Ван Паттен. – Мы идем в «Кактус».
– У нас там был заказ на десять, хотя нет – пятнадцать минут назад, – говорит Макдермотт.
– Мне кажется, я отменил его, – замечаю я, глотая еще один ксанакс.
– А я заново заказал, – говорит Ван Паттен.
– Ты неоценим, – монотонно замечаю я.
– Я успеваю туда к десяти, – говорит Макдермотт.
– Учитывая, что мне надо остановиться у банкомата, я буду там в десять пятнадцать, – медленно говорит Ван Паттен, считая минуты.
– А как быть с тем, что Жанетт и Эвелин встречаются с нами в «Зевс-баре», где мы не заказали столик? Кто-нибудь думал об этом? – с сомнением спрашиваю я.
– Но «Зевс-бар» закрыт, к тому же мы отменили заказ, которого у нас и вовсе не было, – говорит Макдермотт, пытаясь сохранять спокойствие.
– По-моему, я сказал и Эвелин, и Жанетт, что мы встретимся там, – говорю я, от ужаса зажимая рот рукой.
После паузы Макдермотт интересуется:
– Тебе что, нужны неприятности? Нарываешься?
– Мне звонят, – говорю я. – О боже. Сколько времени? Мне звонят.
– Наверное, кто-то из девушек, – радостно произносит Ван Паттен.
– Подождите, – визжу я.
– Удачи, – говорит Ван Паттен перед тем, как я переключаюсь.
– Алло? – смиренно спрашиваю я. – Вы звоните…
– Это я, – вопит Эвелин, из-за шума ее почти не слышно.
– А, привет, – небрежно говорю я. – Как дела?
– Патрик, что ты делаешь дома?
– А где ты? – добродушно осведомляюсь я.
– Я-в-«Кактусе», – шипит она.
– А что ты там делаешь? – спрашиваю я.
– Ты сказал, что мы здесь встречаемся, вот что, – говорит она. – Я подтвердила ваш заказ.
– О господи, – говорю я, – я забыл тебе сказать.
– Забыл сказать что?
– Сказать, что мы туда… – я сглатываю, – не идем. – Я закрываю глаза.
– Кто-такая-черт-возьми-Жанетт? – спокойно шипит она.
– А разве вам там не весело? – спрашиваю я, игнорируя ее вопрос.
– Нам – нет.
– Но почему? – спрашиваю я. – Мы будем… скоро.
– Потому что все это несколько… неуместно, – кричит она.
– Слушай, я тебе сейчас перезвоню. – Я собираюсь сделать вид, что записываю номер.
– Ничего не выйдет, – низким, напряженным голосом произносит Эвелин.
– Почему? Телефонисты прекратили бастовать, – пытаюсь я пошутить.
– Потому-что-позади-меня-Жанетт-и-она-хочет-позвонить, – говорит Эвелин.
Я замолкаю очень надолго.
– Па-а-атрик?
– Эвелин, давай забудем это. Я выезжаю прямо сейчас. Мы будем очень скоро. Я обещаю.
– О боже…
Я переключаюсь на другую линию.
– Ребята, ребята, кто-то спорол хуйню. Я спорол хуйню. Вы спороли хуйню. Я не знаю, – говорю я в полной панике.
– А в чем дело? – спрашивает один из них.
– Жанетт с Эвелин в «Кактусе», – говорю я.
– Ё-моё, – острит Ван Паттен.
– Знаете, парни, я вполне способен много раз подряд засунуть железную трубку в женское влагалище, – говорю я Ван Паттену и Макдермотту, а потом, после молчания, которое я ошибочно принял за шок, свидетельствующий о том, что они понимают, насколько я жесток, добавляю: – Но с состраданием.
– Да мы все знаем о твоей железной трубке, – говорит Макдермотт, – хорош хвастаться.
– Он что, пытается нам рассказать, что у него здоровый хуй? – спрашивает Крейга Ван Паттен.
– Мм, я не знаю, – отвечает Макдермотт. – Ты это пытаешься нам сказать, Бэйтмен?
– Ну-у-у… не совсем, – отвечаю я после паузы. У меня мигает линия ожидания.
– Ну, теперь у меня наконец-то есть повод для зависти, – шутит Макдермотт. – Ну и куда пойдем? Господи, сколько времени?
– Уже не важно. Я ничего не соображаю. – Я настолько голоден, что ем овсяные хлопья прямо из упаковки. Снова звонок на линии ожидания.
– Может, найдем наркотики?
– Звони Хэмлину.
– Господи, в этом городе зайдешь в туалет – и выйдешь с граммом, так что не волнуйся.
– Кто-нибудь слышал о новой сделке Bell South?
– Завтра в «Шоу Патти Винтерc» будет Спадc Маккензи.