Я одеваюсь, чтобы пойти с Жанетт на новый британский мюзикл, открывшийся на Бродвее неделю назад, а потом мы идем в новый ресторан Малькольма Форбса в Верхнем Ист-Сайде. Я смотрю утреннее «Шоу Патти Винтерс», разделенное на две части. В первой части показывают Акселя Роуза, лидера рок-группы Guns’n’Roses, интервью с которым цитирует Патти: «Когда у меня стресс, я прихожу в ярость и направляю эту ярость на себя. Я резал себя бритвенными лезвиями, а потом понял, что иметь шрам – это еще хуже, чем не иметь стерео… Так что я лучше выброшу стерео, чем въеду кому-нибудь по роже. Иногда, когда я бешусь, расстраиваюсь или волнуюсь, я сажусь и играю на пианино». Часть вторая состоит из того, что Патти читает письма убийцы-маньяка Теда Банди, которые он писал своей невесте во время одного из многочисленных судов. «Дорогая Кэрол, – читает она, пока обрюзгшее лицо Банди появляется на экране (неудачная фотография, всего за несколько недель до казни; раньше-то он был красавчик), – пожалуйста, не садись в зале суда в одном ряду с Джанет. Когда я смотрю на тебя, она пожирает меня своими сумасшедшими глазами, словно безумная морская чайка, приглядывающаяся к моллюску… Я уже чувствую, как она поливает меня острым соусом…»
Я жду, чтобы что-то произошло. Я сижу в своей спальне около часа. Ничего не происходит. Я встаю, вынюхиваю кокаин (совсем чуть-чуть), оставшийся в моем шкафу после субботы в «М.К.» или «Au Bar», захожу в «Орсо», чтобы выпить перед тем, как встретиться с Жанетт, которой я позвонил раньше, обронив, что у меня есть два билета на такой-то мюзикл, и она не ответила ничего, кроме «я пойду», а я сказал ей ждать меня перед входом в театр без десяти восемь, и она повесила трубку. Сидя в одиночестве в баре «Орсо», я говорю себе, что позвоню по одному из номеров, мелькающих внизу экрана, но потом понимаю, что сказать мне нечего, и в памяти остаются лишь восемь слов, прочтенные Патти: «Я ощущаю, как она поливает меня острым соусом».
Почему-то эти слова вспоминаются мне, когда после мюзикла мы сидим с Жанетт в «Прогрессе», уже поздно, ресторан переполнен. Мы заказываем нечто под названием «орлиное карпаччо», макрель на гриле, салат эндивий с козьим сыром и миндальными орехами в шоколаде, какой-то странный гаспачо с сырым цыпленком, пиво. В данный момент на моей тарелке нет ничего съедобного, на вкус все пластмассовое. Жанетт одета в шерстяной жакет, шелковую с шифоном шаль с одним рукавом, шерстяные брюки-токсидо, все от Armani, на ней старинные серьги из золота с бриллиантами, чулки от Givenchy, шелковые туфли без каблуков. Она все время вздыхает и грозится закурить, несмотря на то что мы сидим в зале для некурящих. Поведение Жанетт очень беспокоит меня, вызывая мрачные мысли. Она пьет коктейли с шампанским и уже выпила их достаточно, и, когда она заказывает шестой стакан, я намекаю – мол, не хватит ли ей уже. Взглянув на меня, она заявляет:
– Мне холодно и хочется пить, и я, блядь, буду заказывать что хочу.
– Так закажи ты, бога ради, минералку «Эвиан» или «Сан-Пеллегрино», – говорю я.