Дождливым утром во вторник, после тренировки в «Xclusive», я заезжаю в квартиру Пола Оуэна в Верхнем Уэст-Сайде. С тех пор как я провел там ночь с двумя эскорт-девушками, прошел сто шестьдесят один день. Ни одного слова об обнаруженных телах не было ни в четырех городских газетах, ни в местных новостях; нет даже намека на слухи. Я дошел до того, что стал спрашивать людей – девушек на свиданиях, деловых знакомых за ужином, коллег в коридорах Pierce & Pierce, – не слышал ли кто-нибудь о двух изуродованных проститутках, найденных в квартире Пола Оуэна. Но, как в некоторых кинофильмах, никто ничего не слышал и не имеет понятия, о чем я веду речь. Их волнует другое: возмутительное количество слабительного и «спида», которыми теперь разбодяживают кокаин в Манхэттене, Азия в 90-х, полная невозможность заказать столик на восемь часов в «PR» – новом ресторане Тони Макмануса на Либерти-айленд, крэк. Так что я предполагаю, что тела на самом деле не были найдены. К тому же Кимболл тоже отправился в Лондон.
Когда я выхожу из такси, здание кажется мне иным, хотя я и не могу понять почему. У меня по-прежнему есть ключи, украденные у Оуэна в ту ночь, когда я убил его, я вынимаю их, чтобы открыть дверь в подъезд, но они не подходят. Вместо этого дверь открывает швейцар в форме, которого полгода назад не было, и извиняется, что замешкался. Я в замешательстве стою под дождем, потом он просит меня войти, радостно спрашивая с явным ирландским акцентом:
– Ну, вы заходите или нет, промокнете ведь.
С зонтом под мышкой, я прохожу в подъезд, запихивая в карман хирургическую маску, взятую с собой от запаха. В руке у меня плеер, и я раздумываю, что мне сказать, как это сформулировать.
– Итак, чем я могу быть вам полезен, сэр? – спрашивает он.
Я не нахожу слов – долгая, неловкая пауза, – перед тем как просто вымолвить:
– Четырнадцатый этаж, А.
Он пристально оглядывает меня, прежде чем посмотреть в свою книгу, потом, просияв, что-то отмечает:
– Ах да, разумеется. Миссис Вулф уже наверху.
– Миссис… Вулф? – слабо улыбаюсь я.
– Да. Она агент по недвижимости, – говорит он, глядя на меня. – У вас ведь назначена встреча?
Лифтер (тоже новый) смотрит в пол, пока мы поднимаемся. Я пытаюсь вспомнить, как я шел сюда той ночью неделю назад, но понимаю, что не возвращался в квартиру после убийства девушек. Сколько стоит квартира Оуэна? Этот вопрос не перестает всплывать в моем мозгу до тех пор, пока не остается там, пульсируя. Утреннее «Шоу Патти Винтерс» было про людей с удаленной половиной мозга. Грудь моя словно набита льдом.
Двери лифта открываются. Я осторожно выхожу, когда они закрываются, – оглядываюсь, потом иду по коридору к квартире Оуэна. Слышны голоса изнутри. Прислонившись к стене, я вздыхаю, ключи у меня в руке, я уже понимаю, что замок сменили. Пока я раздумываю, что мне делать, дрожа, глядя на свои черные туфли от A.Testoni, дверь квартиры открывается, и меня внезапно охватывает жалость к самому себе. Выходит женщина-маклер средних лет, улыбается, заглядывает в книжечку:
– Это вы у меня на одиннадцать?
– Нет, – отвечаю я.
Она говорит: «Прошу прощения» – и идет дальше по коридору, один раз, обернувшись, смотрит на меня со странным выражением лица и исчезает за углом. Посреди стоит пара и что-то обсуждает – им лет под тридцать. На ней шерстяной жакет, шелковая блузка, шерстяные с фланелью брюки от Armani, серьги из позолоченного серебра, перчатки, в руках бутылка «Эвиан». Он в твидовом спортивном пиджаке, кашемировом жилете, хлопчатобумажной рубашке, галстуке от Paul Stuart, через руку перекинут хлопчатобумажный плащ от Agnes В. Новые жалюзи, обшивка из воловьей кожи исчезла; но мебель, стенная живопись, стеклянный журнальный столик, стулья Thonet, черный кожаный диван – все как раньше. Телевизор с большим экраном передвинут в гостиную и включен, звук тихий, идет реклама, в которой пятна сходят с рубашки и говорят в камеру, но я хорошо помню, что я сделал с грудью Кристи, с головой одной из девушек, у которой отсутствовал нос и оба уха были отъедены, как сквозь содранное мясо на щеках и челюстях виднелись зубы, помню поток крови, заливший квартиру, вонь мертвечины, свое собственное смущение, в которое я погрузился…
– Могу я чем-нибудь быть вам полезна? – прерывает мои мысли агент по недвижимости.
Должно быть, это миссис Вулф. У нее очень тонкое лицо с резкими чертами, нос крупный, утомительно-реальный, ярко накрашенный рот, светло-голубые глаза. На ней шерстяной жакет, блузка из «мытого» шелка, туфли, серьги, браслет – от кого все это? Я не знаю. Может, ей и нет сорока.
Я все еще стою, прислонившись к стене, смотрю на пару, которая переходит обратно в спальню, оставляя главную комнату пустой. Я только что заметил букеты в стеклянных вазах, десятки букетов, они заполонили квартиру, их запах чувствуется и в коридоре. Миссис Вулф поворачивает голову туда, куда направлен мой взгляд, потом вновь смотрит на меня.
– Я ищу… Разве Пол Оуэн не живет здесь?
Долгая пауза перед ответом.
– Нет, не живет.
Еще одна долгая пауза.
– А вы… уверены? – спрашиваю я перед тем, как ничтожно добавить: – Я не… понимаю.
Она осознает нечто, заставляющее напрячься мускулы на ее лице. Глаза суживаются, но не закрываются. Заметив хирургическую маску, которую я сжимаю в потной руке, она тяжело, порывисто дышит, не желая отводить глаз. Мне определенно все это не нравится. По телевизору в рекламе муж поднимает кусок хлеба и говорит жене: «Слушай, ты права… этот маргарин действительно вкуснее дерьма». Жена улыбается.
– Вы видели объявление в «Times»? – спрашивает она.
– Нет… то есть да. Да, видел. В «Times», – запинаюсь я, собирая остаток сил, запах от роз густой, перебивающий что-то отталкивающее. – Но… разве квартира не принадлежит Полу Оуэну? – как можно убедительнее интересуюсь я.
Новая долгая пауза, прежде чем она признается:
– Никакого объявления в «Times» не было.
Мы бесконечно долго смотрим друг на друга. Я убежден, что она чувствует: я собираюсь что-то сказать. Я видел это выражение лица и прежде. В клубе, что ли? Выражение лица жертвы? Или недавно оно появилось на телеэкране? А может, я видел его в зеркале? Кажется, проходит час, прежде чем я снова могу говорить.
– Но это… его, – я останавливаюсь, мое сердце екает, вновь начинает биться ровно, – это… его мебель.
Я роняю зонтик, быстро нагибаюсь, чтобы поднять его.
– Я думаю, вам лучше уйти, – говорит она.
– Я думаю… я хочу знать, что произошло.
Я испытываю тошноту, грудь и спина мгновенно покрываются потом.
– Не лезьте на рожон, – говорит она.
Если и были какие-то пределы, они, кажется, исчезли; чувство, будто другие создают мою судьбу, не покинет меня до конца этого дня. Это… не… игра, хочется заорать мне, но у меня перехватило дыхание, хотя, думаю, она этого не заметила. Я отворачиваюсь. Мне нужна передышка. Я не знаю, что сказать. В какой-то момент я в замешательстве едва не касаюсь руки миссис Вулф, чтобы поддержать себя, но останавливаюсь на полпути, вместо этого поднимаю руку к своей груди, но не чувствую ее, даже когда распускаю галстук. Дрожащая рука остается на груди, унять дрожь не удается. Мое лицо горит, я онемел.
– Я думаю, вам пора, – произносит она.
Мы стоим в коридоре лицом к лицу.
– Не лезьте на рожон, – так же тихо повторяет она.
Я стою еще несколько секунд, перед тем как наконец отступить, доверительно подняв руки.
– И не приходите больше, – говорит она.
– Не буду, – говорю я. – Не беспокойтесь.
Пара появляется в дверях. Миссис Вулф, пока я нажимаю кнопку лифта, провожает меня взглядом. В лифте невыносимый запах роз.