Прошла неделя, как уехала Изабель, и Вианна вынуждена была признать, что жить в Ле Жарден стало легче. Никаких скандалов, никаких завуалированных комментариев в адрес капитана Бека, никаких разговоров о том, что надо сражаться. Без Изабель в доме воцарилась тишина, и в этой тишине громко зазвучали мысли Вианны.
Как, например, сейчас. Уже несколько часов не может уснуть и все смотрит в потолок, дожидаясь, когда же рассветет.
Не выдержав, Вианна выбралась из постели и спустилась в кухню. Налила себе чашку горького желудевого кофе и вышла во двор. Села на любимый стул Антуана, под ветвями раскидистого тиса, прислушалась, как сонно возятся в своем загоне куры.
Деньги окончательно вышли. Отныне придется жить исключительно на учительское жалованье.
Как она справится? И в одиночку…
Вианна допила отвратительный кофе, отнесла чашку в дом, уже по-летнему теплый, и заметила, что дверь в спальню капитана Бека открыта. Похоже, пока она сидела в саду, он ушел. И хорошо.
Разбудив Софи, выслушала во всех подробностях сюжеты ее снов, приготовила на завтрак тосты с персиковым джемом. А потом они вместе отправились в город.
Вианна изо всех сил поторапливала Софи, но та, похоже, была в дурном настроении, жаловалась, хныкала и еле волочила ноги. В результате до лавки мясника они добрались только к полудню. Очередь тянулась по всей улице. Пристроившись в хвосте, Вианна нервно поглядывала на немцев на площади.
Очередь качнулась и на шаг продвинулась вперед. В витрине Вианна разглядела новый плакат, на котором жизнерадостный немецкий солдат протягивал хлеб кучке французских детишек. А рядом – новое объявление: ЕВРЕЯМ ВХОД ЗАПРЕЩЕН.
– Мама, что это значит?
– Ш -ш-ш, Софи. Мы с тобой об этом уже говорили. Некоторые вещи не обсуждают.
– Но отец Жозеф говорит…
– Тсс. – Вианна сердито сжала руку девочки, приказывая замолчать.
Очередь еще немного продвинулась. Когда наконец Вианна вошла в лавку, то за прилавком с удивлением увидела незнакомую седую женщину с лицом цвета жидкой овсянки.
– А где мадам Фурнье? – растерянно спросила Вианна, протягивая карточку – вдруг что-нибудь да найдется в лавке.
– Евреям запрещено, – отрезала тетка. – Остались копченые голуби, берете?
– Но это же магазин Фурнье.
– Теперь наш. Так берете голубя?
Вианна поспешно схватила крошечный сверток, бросила его в корзинку, расплатилась и молча вышла. Напротив, у дверей банка, стоял немец-караульный, одним своим видом напоминая французам, что отныне банк принадлежит Германии.
– Мам, – пискнула Софи, – это же нечестно…
– Тихо!
Но когда они оказались за городом, Софи опять принялась ворчать, вздыхать и капризно ныть.
Вианна не реагировала.
У самых ворот в Ле Жарден дочь сердито выдернула руку и развернулась лицом к матери:
– Как они могли просто так взять и отобрать магазин? Тетя Изабель обязательно что-нибудь придумала бы! Ты просто трусиха!
– И что я должна была сделать? Выскочить на площадь и во всеуслышание потребовать, чтобы мадам Фурнье вернули ее магазин? И что со мной тогда сделали бы за это? Ты же видела объявление. – Вианна понизила голос: – Они казнят французов, Софи. Расстреливают.
– Но…
– Никаких «но». Времена опасные, Софи. Ты должна понимать.
Глаза Софи заволокли слезы.
– Если бы папа был с нами…
Вианна притянула дочь к себе, крепко обняла:
– Я тоже об этом мечтаю.
Они долго стояли, прижавшись друг к другу. Потом, чуть отстранившись, Вианна предложила:
– Мы сегодня собирались заняться маринадами, ты как?
– Ага, давай.
– Ну тогда ты соберешь огурцы, а я пока приготовлю уксус.
Вианна проводила взглядом дочь, помчавшуюся к огороду мимо яблонь, щедро усыпанных плодами. Но едва малышка скрылась из виду, тревоги навалились с новой силой. Где раздобыть денег? Сад и огород – это замечательно, фрукты и овощи у них будут, однако как пережить следующую зиму без мяса и молока? И откуда взять новые башмаки?
Вианна вошла в жаркий, душный дом, внезапно закружилась голова, и, чтобы не упасть, она ухватилась за край кухонного стола.
– Мадам?
Вианна обернулась так стремительно, что снова едва не упала.
Он сидел на диване в гостиной, что-то читал.
– Капитан Бек, – пролепетала она, подошла ближе, крепко стиснув дрожащие руки. – Я не заметила на улице вашего мотоцикла.
– В такой прекрасный день я решил пройтись пешком. – Он поднялся навстречу. Вианна заметила, что он подстригся, а на щеке тоненькая красная царапина – видимо, порезался, когда брился. – Вы опечалены. Наверное, это оттого, что плохо спите с тех пор, как ваша сестра уехала.
Вианна не сумела скрыть удивления.
– Я слышу, как вы ходите по дому в темноте.
– А вы тоже не спите, – заметила она как-то по-дурацки.
– Да, у меня часто бессонница. Думаю о жене и детях. Мой сын совсем маленький. Узнает ли он меня.
– Я тоже думаю об Антуане.
Вианна сама изумилась своим словам. Она понимала, что не следует откровенничать с этим человеком, но сейчас слишком устала, чтобы быть сильной. А в глазах Бека видела такую же тоску одиночества. Оба они далеко от своих любимых, оба страдают от этого.
– Что ж. Я не хотел вам помешать, разумеется, но у меня для вас есть новости. После долгих поисков я выяснил, что ваш муж в Oflag в Германии. Мой приятель там служит в охране. Ваш муж – офицер. Вы знали об этом? Он, несомненно, геройски сражался.
– Вы нашли Антуана? Он жив?
Бек протянул помятый грязный конверт:
– Вот письмо, которое он написал вам. И теперь вы можете отправить ему посылку, полагаю, он обрадуется безмерно.
– О… я… – Ноги у Вианны подкосились.
Бек подхватил ее, подвел к дивану. Опустившись на мягкие подушки, Вианна разрыдалась.
– Как это любезно с вашей стороны, – прошептала она, прижимая конверт к груди.
– Письмо привез мой приятель лично. Но отныне, мои извинения, вам придется пользоваться исключительно услугами почты.
Он улыбнулся, а у Вианны возникло странное чувство, будто Беку известно содержание тех бесконечных посланий, что она мысленно сочиняла для Антуана, лежа в постели без сна.
– Спасибо. – Больше она все равно ничего придумать не смогла.
– До свидания, мадам. – И он удалился.
Замызганный листок подрагивал в руках, буквы прыгали перед глазами и расплывались.
Вианна, любимая,
Во-первых, обо мне не беспокойся. Со мной все в порядке, я здоров и даже вполне сыт. Я не ранен. Честно. Ни одной дырки от пули. В бараке мне, по счастью, досталась верхняя койка, так что у меня есть даже немножко личного пространства в такой тесноте. Через крошечное окошко мне по ночам видно луну и шпили Нюрнберга. Но, глядя на луну, я думаю о тебе.
Еды хватает. Я уже притерпелся к мелким вермишелинкам и крошечным кусочкам картошки. Жду не дождусь, когда вернусь домой к твоей стряпне. Только об этом и мечтаю – и о тебе с Софи – все время.
Прошу тебя, родная, не тревожься. Будь сильной, держись, ради меня, а я обязательно вырвусь из неволи. Ты для меня – луч света во тьме, надежда и опора. Только благодаря тебе я сумел выжить. Я тоже буду для тебя опорой, Ви. И ради меня ты сможешь быть сильной.
Обними сегодня покрепче мою дочь, скажи, что где-то далеко-далеко папа думает о ней. И скажи, что я вернусь.
P S. Красный Крест доставляет нам посылки. Если сможешь прислать мои охотничьи рукавицы, буду очень рад. Зимы здесь холодные.
Вианна прочла последнюю фразу и тут же принялась перечитывать сначала.
Прошла всего неделя с момента приезда в Париж, а Изабель уже предстояла встреча с теми, кто, как и она, всей душой стремился к освобождению Франции. Шагая к условленному месту мимо парижан с землистыми лицами и немцев с розовыми откормленными рожами, она нервничала. Нынче утром Изабель оделась особенно тщательно: голубое платье из вискозы с черным поясом. Волосы она завила с вечера, а утром уложила изящными волнами. Никакой косметики. Из аксессуаров только голубой школьный берет и белые перчатки.
Я – актриса, и это моя роль. Я влюбленная школьница, улизнувшая на свидание к кавалеру…
Она придумала такой образ и оделась соответственно. И была абсолютно уверена, что сможет – если спросят – убедить любого немца.
Из-за баррикад на улицах она добиралась дольше, чем рассчитывала, но вот и бульвар Сен-Жермен.
Изабель остановилась под фонарем. Автомобили медленно ползли по мостовой, сигналили, моторы мирно урчали, цокали лошадиные копыта, трезвонили звонки велосипедов. Но даже в царившем вокруг шуме бульвар, казалось, утратил привычные краски и жизнь.
Рядом остановился полицейский фургон, оттуда вылез жандарм в плащ-накидке, со стеком в руках.
– Как вы думаете, не понадобится ли мне сегодня зонтик?
Изабель чуть не вскрикнула от неожиданности. Она так пристально следила за полицейским – тот как раз переходил через дорогу, направляясь к какой-то даме на пороге кафе, – что совсем забыла о своей миссии.
– Д-думаю, будет солнечный день, – выпалила она.
Мужчина схватил ее за плечо и повел по внезапно опустевшей улице. Забавно, как один полицейский фургон может распугать парижан. Никто не хотел оказаться поблизости в случае чьего-нибудь ареста – ни в качестве свидетеля, ни для защиты.
Изабель попыталась рассмотреть спутника, но они шли слишком быстро. Все, что удалось разглядеть, – его ботинки: кожа старая, шнурки истрепались, а на левом дыра.
– Закрой глаза, – приказал он.
– Зачем это?
– Закрой.
Изабель не из тех, кто вслепую пойдет не пойми куда (при других обстоятельствах она непременно отпустила бы колкость на этот счет), но ей так страстно хотелось стать частью важного дела, что она подчинилась. Так и шла с закрытыми глазами.
Наконец они остановились. Стук в дверь, четыре раза. Затем послышались шаги, скрип открываемой двери, в лицо пахнуло табачным дымом.
Мужчина втолкнул ее внутрь, дверь захлопнулась. Изабель открыла глаза, хотя никто ей этого не разрешал. Но пора продемонстрировать характер.
Зрение вернулось не сразу. Темнота и сигаретный дым. Свет давали лишь две лампы, слабо мерцавшие в сизой пелене.
За деревянным столом вокруг переполненной пепельницы сидели мужчины. Двое помоложе, в залатанных куртках и потрепанных штанах. А между ними – хрупкий старичок с пышными седыми усами, Изабель узнала его. Женщина, с которой она встречалась, стояла у дальней стены. Вся в черном, точно вдова, она тоже курила.
– Мсье Леви? – смело начала Изабель. – Это вы?
Старик стянул ветхий берет, обнажив блестящую лысину:
– Изабель Россиньоль…
– Вы ее знаете? – удивился один из мужчин.
– Я был постоянным клиентом в книжном магазине ее отца, – ответил мсье Леви. – И я слышал, что мадемуазель импульсивна, недисциплинированна и бесконечно очаровательна. Из скольких школ вас выгнали, Изабель?
– На одну больше, чем следовало, как сказал бы отец. Однако что теперь пользы в знании, куда усадить второго сына посла на торжественном приеме? – фыркнула Изабель. – Но я по-прежнему очаровательна.
– И все так же говорлива. Безрассудные поступки и неосторожные слова могут погубить любого в этой комнате, – строго сказал мсье Леви.
Изабель, осознав свою оплошность, молча кивнула.
– Вы очень юны, – заметила женщина в черном.
– Я специально оделась, чтобы выглядеть моложе. И потом, мне кажется, молодость – это преимущество. Кто заподозрит девятнадцатилетнюю девчонку? Да и вам должно быть прекрасно известно, что женщина способна на то, что не под силу мужчинам.
Мсье Леви, откинувшись на спинку стула, внимательно изучал ее.
– Ваш друг дал вам очень лестные рекомендации.
Анри.
– Он сказал, вы несколько месяцев разносили листовки. А вчера, по словам Анук, вы вели себя крайне трезво и сдержанно.
Анук кивнула, подтверждая.
– Я на все готова! – выпалила Изабель. Нельзя допустить, чтобы эти люди отвергли ее.
– Вам понадобятся фальшивые документы, – после долгой паузы произнес мсье Леви. – Новый паспорт. Бумаги мы раздобудем, но потребуется время.
Изабель шумно втянула воздух. Ее приняли! Предчувствие судьбы охватило ее. Она обязательно совершит нечто значительное, теперь она точно это знает.
– Пока что наци настолько самонадеянны, что не в состоянии поверить, будто им может противостоять какое-то Сопротивление, – сказал Леви. – Но скоро они все поймут… поймут, и тогда наша жизнь станет гораздо опаснее. Никому не рассказывайте о связи с нами. Никому. Даже родным. Это ради их и вашей безопасности.
Изабель в этом не видела ни малейшей проблемы. Никому нет дела, где она бывает и чем занимается.
– Хорошо. А… что я должна делать?
Анук пересекла комнату, перешагивая через стопки листовок на полу. Изабель разглядела заголовки – что-то про английские бомбардировки Гамбурга и Берлина. Анук достала из кармана и протянула ей сверток из бурой бумаги размером с карточную колоду, перетянутый бечевкой:
– Доставите это в табачную лавку в старом квартале Амбуаза, прямо под замком. Пакет должен быть там завтра не позднее четырех часов пополудни. – Она вручила Изабель половину пятифранковой банкноты: – Покажете ему купюру. Если у него есть вторая половина, отдайте пакет. И сразу уходите. Не оглядывайтесь. Не заговаривайте с ним.
Пряча пакет и банкноту, Изабель услышала короткий резкий стук в дверь. Все мгновенно замерли, переглянулись, в воздухе разлилось напряжение. За дверью мог быть кто угодно – полиция или нацисты.
Еще три удара.
Мсье Леви спокойно кивнул.
В дверь ввалился лысый толстяк с морщинистым лицом в старческих пятнах.
– Вот, шатался тут по округе. – С этими словами он впустил в комнату пилота английских ВВС в летной форме.
– Бог мой… – прошептала Изабель.
Анук хмуро кивнула:
– Уже не первый. Падают с небес. – И криво улыбнулась собственной шутке. – Сбитые летчики, умудрившиеся ускользнуть от немцев.
Изабель во все глаза смотрела на англичанина. Всем известно, что полагается за помощь британским летчикам, объявления расклеены по всему городу. Тюрьма, а то и смертная казнь.
– Раздобудьте для него одежду, – приказал Леви.
Толстяк заговорил с летчиком, но тот, разумеется, не понимал по-французски.
– Они сейчас найдут для вас одежду, – перевела Изабель.
В комнате воцарилась тишина. Все уставились на нее.
– Вы говорите по-английски? – потрясенно спросила Анук.
– Вполне сносно. Два года в швейцарском пансионе.
После долгой паузы Леви попросил:
– Переведите пилоту, что мы спрячем его в убежище до тех пор, пока не найдем способ переправить за пределы Франции.
– А вы можете? – удивилась Изабель.
– Пока нет, – ответила Анук. – Но только не говорите ему этого. Просто скажите, что мы на его стороне и что он в безопасности. И пусть делает, что велят.
Шагнув к летчику, Изабель разглядела царапины на его лице и разорванный рукав комбинезона. Он сбрасывал бомбы на немцев, подумала она.
– Послушайте… – начала она.
– Вы говорите по-английски, – обрадовался парень. – Слава богу. Мой самолет сбили четыре дня назад. И с тех пор я прятался в каких-то закоулках. Не знал, куда идти, пока этот человек не схватил меня и не приволок сюда. Вы мне поможете?
Она кивнула.
– Как? Вы можете вернуть меня домой?
– Я не могу ответить на ваш вопрос. Просто делайте то, что вам велят. И… мсье?
– Да, мэм?
– Эти люди рискуют жизнью, помогая вам. Вы осознаете это?
– Конечно.
Изабель обернулась к товарищам:
– Он все понимает и готов выполнять все распоряжения.
– Спасибо, Изабель, – поблагодарил Леви. – Где вас найти после возвращения из Амбуаза?
– В книжном магазине. Я намерена открыть его.
– А что скажет на это ваш отец? Полагаю, он закрыл магазин, когда нацисты принялись указывать, какие именно книги он должен продавать.
– Мой отец служит теперь нацистам, – с горечью сказала Изабель. – Его мнение не имеет значения. Он велел мне найти работу. Вот я и нашла. И так со мной можно будет связаться в любой момент. По-моему, это идеальное решение.
– Верно, – с некоторым сомнением произнес Леви. – Что ж, очень хорошо. Анук принесет вам новые документы, как только они будут готовы. Нам нужна ваша фотография. И еще, Изабель, – он прищурился, – позвольте мне на минутку вновь стать старым занудой и напомнить юной девице, славившейся своей импульсивностью, что время эксцентричных выходок миновало. Вы знаете, мы дружили с вашим отцом, – по крайней мере, пока он не показал своего истинного лица, – и я наслушался разных историй о вас. Пришла пора повзрослеть и выполнять приказы. Всегда. Без исключения. Ради вашей и нашей безопасности.
Изабель было стыдно выслушивали нотацию, да еще и при всех, но возражать она не стала.
– Да, я все понимаю.
– А если вас схватят, – добавила Анук, – с вами поступят как с женщиной. У них для нас особые… неприятности.
Изабель нервно сглотнула. Она-то представляла себе тюрьму и торжественную казнь. А вот такого рода вещи ей не приходили в голову.
– Все, чего мы ждем друг от друга, точнее, на что надеемся, – это два дня.
– Два дня?
– Если вас схватят и будут… допрашивать. Постарайтесь молчать хотя бы два дня. Этого времени хватит, чтобы остальные успели скрыться.
– Два дня, – повторила Изабель. – Не так много.
– Как же вы молоды, – печально вздохнула Анук.
В течение следующей недели Изабель покидала Париж четырежды. Она доставила пакеты в Амбуаз, Блуа и Лион. На железнодорожных вокзалах она провела больше времени, чем в отцовской квартире, и такой расклад устраивал обоих. Пока она стоит в очередях и возвращается домой до наступления комендантского часа, отцу нет дела до того, чем она занята. Но с разъездами было покончено, и Изабель собралась осуществить следующую часть своего плана.
– Ты не посмеешь открыть магазин.
Отец неподвижно стоял у затемненного окна. В полумраке квартира казалась неприлично огромной и роскошной, со всеми этими ценностями, собранными несколькими поколениями. На стенах прекрасные полотна в тяжелых парадных рамах (кое-что, правда, исчезло – вероятно, отец их продал), а если отодвинуть черные шторы светомаскировки, с балкона откроется все такой же захватывающий дух вид на Эйфелеву башню.
– Ты велел мне найти работу, – упрямо повторила Изабель.
Перетянутый бечевкой пакет в сумочке придавал уверенности в спорах с отцом. Вдобавок тот уже пьян. Еще чуть-чуть – и отключится на диване в гостиной, постанывая во сне. Девчушкой она все хотела утешить его, когда слышала эти жалобные стоны. Теперь – нет.
– Я имел в виду работу за деньги, – сухо возразил он. И налил себе полный стакан коньяка.
– Может, лучше взять ведерко? – не выдержала она.
– Я сказал – нет. Точка. Магазин ты не откроешь.
– Я уже его открыла. Сегодня. Весь день прибиралась там.
Брови изумленно взлетели:
– Ты прибиралась?
– Именно так. Понимаю, ты удивлен, папа, но мне уже не двенадцать лет. Я сделаю это, папа. Я так решила. У меня останется время на стояние в очередях и появится шанс немного подзаработать. Немцы будут покупать у меня книги. Обещаю.
– Ты намерена флиртовать с ними?
– И это говорит человек, который работает на оккупантов?
Он сердито уставился на нее.
А она – на него.
– Отлично, – выдавил наконец отец. – Делай что хочешь. Но кладовка. Она моя. Моя, Изабель. Я запру ее и ключи спрячу, а ты, будь любезна, держись подальше от этой комнаты.
– Почему?
– Неважно.
– Ты там свидания устраиваешь? На кушетке?
– Какая же ты дура, – устало покачал он головой. – Слава богу, что твоя мать не дожила и не видит, в кого ты превратилась.
Изабель не думала, что ей станет настолько больно от его слов.
– И ты, папа, – горько сказала она. – И ты.