Изабель лежала в постели, прислушиваясь и дождаясь, пока отец забудется пьяным сном. Потом поднялась, отыскала старый бабушкин ночной горшок.
Медленно, по дюйму, отодвинула гардероб от стены. Ровно настолько, чтобы приоткрыть дверь.
Внутри было очень темно и очень тихо, даже дыхание летчика едва угадывалось.
– Мсье? – шепнула Изабель.
– Хелло, мисс, – донеслось из темноты.
Она зажгла керосиновую лампу, принесла ее в убежище. Летчик сидел вытянув ноги, и при свете лампы лицо его казалось совсем юным.
Изабель вручила парню горшок, заметив, как он смущенно покраснел.
– Благодарю.
Она устроилась напротив.
– Я выбросила вашу форму и жетоны. Но ваши башмаки нужно обрезать. Вот нож. Завтра утром я принесу вам что-нибудь из отцовской одежды. Не знаю только, придется ли по размеру.
Он кивнул.
– А у вас есть план?
– Не уверена, – нервно усмехнулась Изабель. – Вы ведь летчик?
– Лейтенант Торренс Маклей. Королевские ВВС. Мой самолет сбили над Реймсом.
– И с тех пор вы скрываетесь? Один, в летной форме?
– В детстве мы с братом много играли в прятки.
– Здесь прятки опасны.
– Догадываюсь. – Улыбка настолько преображала его, что Изабель видела в нем всего лишь юного паренька, оказавшегося далеко от дома. – Если вам от этого станет легче, я утащил с собой три немецких самолета.
– Вам нужно как можно быстрее вернуться в Британию.
– Как нельзя более согласен. Но как? Все побережье затянуто колючей проволокой и охраняется собаками. Я не могу выбраться из Франции ни морем, ни по воздуху.
– У меня есть… друзья, которые занимаются этим. Завтра мы пойдем к ним.
– Вы очень храбрая девушка.
– Или просто глупая. – Она и сама не знала, что вернее. – Мне часто говорят, что я импульсивна и недисциплинированна. Думаю, завтра друзья скажут мне то же самое.
– О, мисс, но я вас считаю только храброй.
Поутру Изабель слышала, как отец бродит по комнате, потом донесся запах цикория. Наконец щелкнул замок входной двери.
Она тут же бросилась в отцовскую комнату. Жуткий бардак, вещи разбросаны по полу и незастеленной кровати, пустая бутылка из-под коньяка валяется на письменном столе. Отдернув штору, Изабель выглянула в окно. Крепко прижимая к груди черный портфель и ссутулившись, точно старая секретарша, отец семенил к метро. Как только он скрылся, Изабель принялась рыться в его гардеробе. Вытянутый, потерявший всякую форму свитер с обтрепанными рукавами, залатанные вельветовые штаны, серый берет.
Изабель неслышно отодвинула шкаф, открыла тайное убежище. Оттуда так крепко пахнуло потом и мочой, что она невольно зажала нос.
– Простите, мисс, – пролепетал Маклей.
– Надевайте это. Помойтесь вон там из кувшина, а потом приходите в кухню. Гардероб задвиньте на место. Только тихо. Внизу живут люди. Они знают, что отец ушел и дома осталась только я, так что не топочите сильно.
Вскоре он появился в кухне. В отцовских обносках похож на мальчишку из сказки, который вырос в одну ночь, – свитер туго обтягивает торс, а штаны такие тесные, что не застегиваются. Берет еле-еле налез на макушку и скорее напоминал ермолку.
Да, не годится. Как его в таком виде вести через весь город?
– Не волнуйтесь, мисс. Я пойду сзади. Поверьте, мисс, я справлюсь. Я же сумел выжить в форменном комбинезоне. А это вообще пустяки.
Все равно отступать поздно. Она ввязалась в это дело и теперь должна найти для парня безопасное укрытие.
– Следуйте на квартал позади меня. Если я остановлюсь, вы тоже останавливайтесь.
– Но если меня сцапают, то вы не останавливайтесь. Даже не оглядывайтесь.
«Сцапают» – это, наверное, арестуют. Она подошла к нему вплотную, поправила берет, внимательно посмотрела в глаза:
– Откуда вы, лейтенант Маклей?
– Ипсвич, мисс. Вы ведь сообщите моим родителям… если что?
– Не будет никаких «если что», лейтенант. – Она снова подумала о риске, которому подвергается ради него. Остается надеяться на фальшивые документы в сумочке, согласно которым она Жюльет Жервэ из Ниццы, крещена в Марселе, сейчас студентка Сорбонны. Изабель осторожно высунулась за дверь, огляделась. Вроде никого. Подтолкнула летчика к выходу, напутствовав:
– Ступайте, подождите около закрытого галантерейного магазина. Потом идите следом за мной.
Дверь за летчиком закрылась.
Один. Два. Три…
Изабель представляла себе разные ужасы и, когда неизвестность стала совершенно невыносимой, кинулась вниз.
Все спокойно.
Он ждал ее, где было велено. Она надменно прошествовала мимо, не оборачиваясь.
Так и не повернула головы ни разу за всю дорогу до Сен-Жермен. Несколько раз слышала окрики halt! свистки, дважды – выстрелы, но не замедлила шаг и не посмотрела в ту сторону.
У порога нужного дома на рю Сен-Симон Изабель была уже почти в обмороке.
Постучала четыре раза условным стуком.
Дверь приоткрылась.
В проеме показалась голова Анук, в глазах удивление. Шагнув назад, она открыла дверь шире.
– Что ты здесь делаешь?
Вокруг расстеленной на столе карты сидели люди, некоторых из них Изабель уже встречала раньше.
Анук собралась было закрыть дверь, но Изабель остановила ее:
– Погоди.
Все насторожились. Мсье Леви медленно отодвинул карту.
Высунувшись наружу, Изабель увидела приближающегося Маклея. Втащила его внутрь, заперла дверь. Все молчали.
– Это лейтенант Торренс Маклей из королевских ВВС. Летчик. Вчера вечером он прятался в кустах неподалеку от моего дома.
– И ты привела его сюда. – Анук задумчиво пыхнула сигаретой.
– Ему нужно вернуться домой в Британию. Я подумала…
– Нет, – перебила Анук. – Не подумала.
Леви, откинувшись на спинку стула, вытащил «голуаз», закурил, внимательно изучая летчика.
– В городе есть еще англичане, о которых мы знаем, и еще больше тех, кто бежал из немецкого плена. Мы хотели бы отправить их отсюда, но побережье и все аэродромы закрыты наглухо. – Он затянулся, кончик сигареты вспыхнул и вновь потемнел. – Мы работаем над этой проблемой.
– Я знаю, – спокойно согласилась Изабель.
Она осознавала всю ответственность. Неужели она опять поспешила? Они разочарованы в ней? Непонятно. Она что, должна была просто пройти мимо? Бросить Маклея на произвол судьбы? Изабель уже открыла рот, чтобы задать все эти вопросы, но тут услышала голоса в соседней комнате.
– Кто это здесь?
– Остальные, – ответил Леви. – Они всегда тут. К тебе не имеют отношения.
– Нам нужен план, это верно, – сказала Анук.
– Думаю, из Испании мы сможем их отправить, – задумчиво произнес Леви. – Если сумеем доставить в Испанию.
– Пиренеи, – напомнила Анук.
Изабель видела Пиренеи, поэтому прекрасно поняла, что имеет в виду Анук. Зазубренные пики вздымаются к облакам и обычно либо покрыты снегом, либо теряются в тумане. Мама любила Биарриц, маленький курортный городок на побережье, и когда-то давно они всей семьей дважды отдыхали там на каникулах.
– Границу с Испанией патрулируют и немцы, и сами испанцы, – сказала Анук.
– Всю границу? – удивилась Изабель.
– Конечно, не всю. Но кто знает, где они есть, а где их нет?
– Рядом с Сен-Жан-де-Люз горы не такие высокие, – заметила Изабель.
– И что? Все равно они непреодолимы, а дороги охраняют.
– Лучший друг моей матери – баск, а его отец – пастух. Он всю жизнь ходит по этим горам.
– Об этом мы уже думали. И даже однажды попытались, – сказал Леви. – О группе с тех пор ничего не слышали. И в одиночку-то пробраться мимо немецких дозоров в Сен-Жан-де-Люз непросто, не говоря о целой группе, а потом еще надо пешком перейти через горы. Почти невозможно.
– «Почти невозможно» и «невозможно» – не одно и то же. Если пастух может ходить по горам, то военный летчик уж наверняка справится. – Едва Изабель произнесла это вслух, как в голову пришла отличная мысль. – Женщине проще миновать посты. Особенно молодой женщине. Никто ее не заподозрит.
Анук и Леви переглянулись.
– Я сделаю это! – выпалила Изабель. – Ну или хотя бы попытаюсь. Я отведу этого парня. А где остальные?
Леви нахмурился. Такого поворота событий он явно не ожидал. Клубы сигаретного дыма становились все гуще, он размышлял.
– А вы когда-нибудь бывали в горах?
– Я в отличной форме.
– Если вас схватят, то бросят в тюрьму… или расстреляют, – тихо проговорил Леви. – На минутку смирите свой пылкий нрав и подумайте об этом, Изабель. Это не листовки. Видели объявления в городе? Что ждет тех, кто помогает врагу?
Изабель энергично закивала.
Анук тяжело вздохнула, ткнула окурок в уже переполненную пепельницу. Долго, прищурившись, разглядывала Изабель, потом подошла к задней двери, приоткрыла ее и негромко свистнула.
Из соседней комнаты донесся скрежет отодвигаемых стульев, шаги.
И вошел Гаэтон.
В линялых штанах, коротких и обтрепанных внизу, в свитере, мешком сидевшем на его худощавой фигуре. Черные волосы давно пора подстричь, черты лица заострились, и в них появилось что-то волчье. Он смотрел на нее так, словно в комнате кроме них никого не было.
И мгновенно окружающий мир исчез. И нахлынули чувства, которые она пыталась отрицать, похоронить, забыть. Он смотрел в ее глаза – и дыхание замирало.
– Ты знакома с Гаэтом, – констатировала Анук.
Изабель откашлялась. Он ведь знал, что она здесь, все это время знал, но предпочел не вступать в контакт. Впервые с тех пор, как стала членом группы, Изабель почувствовала себя глупой девчонкой. И отделенной от остальных. Они все знали? И посмеивались над ее наивностью?
– Да.
– Итак, – нарушил неловкое молчание Леви, – у Изабель есть план.
– Неужели? – Гаэтон не улыбнулся.
– Она хочет стать проводником для этого англичанина и остальных, провести их через Пиренеи в Испанию. Полагаю, до британского консульства.
Гаэтон выругался сквозь зубы.
– Но нужно хотя бы попытаться, – высказал свое мнение Леви.
– Ты на самом деле понимаешь, чем рискуешь, Изабель? – вступила Анук. – Если план сработает, наци обязательно пронюхают. И начнут на тебя охоту. Они назначили награду в десять тысяч франков тем, кто укажет на пособников англичан.
Всю жизнь Изабель вела себя одинаково: ее обгоняли – она догоняла, ее убеждали, что она не сможет чего-то, – она справлялась. Каждое препятствие она превращала в возможность.
Но это…
Она почти поддалась страху, но потом вспомнила флаги со свастикой над Эйфелевой башней, вспомнила Вианну, живущую под одной крышей с оккупантом, Антуана, пропавшего где-то в лагере. И про Эдит Кавелл вспомнила – та, наверное, тоже боялась. Изабель не позволит страху остановить ее. Летчики должны вернуться домой в Британию, чтобы и дальше сбрасывать бомбы на немцев.
Изабель повернулась к англичанину:
– Вы ведь крепкий парень, лейтенант? Не отстанете от девушки в горном походе?
– Не отстану, – улыбнулся он. – Особенно от такой хорошенькой, как вы, мисс. Глаз с вас не спущу.
– Я отведу его в консульство в Сан-Себастьяне, – сказала она. – А там уж пускай им занимаются британцы.
Изабель внимательно следила за тем, как переглядываются друзья, она отчасти разделяла их невысказанные вопросы и сомнения. Решение было принято без единого слова. Риск неизбежен, и с этим придется смириться.
– Потребуется время, несколько недель, а то и больше. – Леви обратился к Гаэтону: – А деньги нужны срочно. Поговоришь со своим агентом?
Гаэтон кивнул, решительно нахлобучил черный берет.
Изабель глаз не могла отвести от него. Она жутко злилась – точно, злилась, – но, когда он подошел ближе, гнев иссох и рассыпался пылью. Она так истосковалась, что все остальное не имело никакого значения. Глаза их встретились, но он, сдержавшись, вышел. Дверной замок щелкнул.
– Итак, – сказала Анук, – нам нужен план.
Вот уже шесть часов Изабель сидела за столом на конспиративной квартире на рю Сен-Симон. К разработке операции привлекли остальных членов группы, раздали всем задания: собрать одежду для летчиков и съестные припасы. Они сверили карты, составили маршрут и перешли к самой сложной и неопределенной части предприятия – поиску безопасных укрытий по пути. Постепенно отчаянная идея обретала форму и обращалась в четкий план.
Леви напомнил о комендантском часе, и Изабель поднялась. Друзья уговаривали ее остаться на ночь, но это могло вызвать подозрения у отца. Изабель одолжила у Анук плотный черный жакет, который служил прекрасной маскировкой.
На бульваре Сен-Жермен неприятно тихо, ставни закрыты, на окнах затемнение, фонари не горят.
Изабель держалась поближе к домам, кралась мимо заграждений и немецких патрульных, радуясь, что стоптанные каблучки ее белых полуботинок не стучат по мостовой.
Она уже почти добралась до дома, когда сзади раздался рев двигателя. Немецкий грузовик протащился мимо, голубоватые фары погасли.
Изабель прижалась к стене, стараясь слиться с поверхностью. Потом все стихло.
Свистнула птичка. Длинная переливчатая трель. Очень знакомая трель.
Да, она ждала его, надеялась…
Изабель медленно отодвинулась от стены, выпрямилась.
– Изабель, – шепот Гаэтона.
Она едва различала в темноте его черты, но ощущала резкий запах лавандового мыла и табака.
– Откуда ты узнал, что я работаю с Полем?
– А кто, по-твоему, тебя рекомендовал?
– Анри… – озадаченно выговорила она.
– А кто рассказал Анри о тебе? Я с самого начала просил Дидье присмотреть за тобой. Знал, что ты непременно нас отыщешь.
Он бережно поправил ей выбившуюся прядь, интимность этого жеста отозвалась в ней надеждой. Но она совсем не хотела вспоминать, какие чувства он вызывал в ней, как кормил ее жареным кроликом, как нес на руках, когда она устала… и показал, каким может быть поцелуй.
– Прости, что обидел тебя.
– Зачем?
– Теперь уже неважно, – вздохнул он. – Мне сегодня надо было задержаться там, на квартире. Лучше было бы, конечно, не видеться с тобой.
– Не для меня.
Он улыбнулся:
– Ты все так же говоришь вслух обо всем, что у тебя на уме, а, Изабель?
– Все так же. Так почему ты меня бросил?
Он так нежно коснулся ее щеки, что Изабель едва не расплакалась; это походило на прощание, да и было прощанием – она чувствовала.
– Я хотела забыть тебя.
Она могла сказать что-нибудь еще, может, «поцелуй меня», или «не уходи», или «скажи, что я тебе не безразлична», но поздно – момент упущен.
– Будь осторожна, Из, – ласково произнес он, сделал шаг назад и растворился в темноте, прежде чем она успела ответить.
Изабель всем своим существом почувствовала, что его больше нет рядом. Она подождала минутку, чтобы унять сердцебиение и угомонить чувства. Но, едва повернула ручку входной двери, как ее буквально втащили внутрь. Дверь захлопнулась.
– Где, черт побери, тебя носит?
От отца густо пахло алкоголем и еще чем-то горьковатым. Как будто он жевал аспирин. Она попыталась вырваться, но отец прижал ее крепко, а запястье стиснул безжалостно – обязательно останутся синяки.
Так же стремительно, как схватил, он выпустил ее. Изабель покачнулась, принялась шлепать ладонью по стене в поисках выключателя. Нащупала, повернула, но ничего не произошло.
– Денег на электричество нет, – буркнул отец. Он зажег керосиновую лампу, в свете которой был похож на восковую куклу – черты лица расплываются, набрякшие веки посинели, нос усеян черными точками размером с булавочную головку. Но даже в таком виде…. старый и уставший… Что-то в его взгляде настораживало.
Что-то не так.
– Пошли со мной, – коротко бросил он, непривычно членораздельно и внятно для этого времени суток. Она молча прошла за ним в свою комнату.
Гардероб отодвинут, дверца в секретное убежище нараспашку. Крепкий запах мочи. Слава богу, что летчик исчез.
Изабель молчала. А что тут скажешь?
Отец сел на край кровати.
– Господи, Изабель. Ты настоящая заноза в заднице.
Нет сил двигаться. И думать. Изабель с тоской бросила взгляд на дверь, прикидывая, не сбежать ли.
– Папа, это ерунда. Просто парень. Мы встречаемся. Только целовались, пап.
– И что, все твои ухажеры мочатся в чулане? Ты, должно быть, очень страстная. Ладно. – Он печально вздохнул. – Прекращай этот театр.
– Театр?
– Вчера вечером ты обнаружила английского летчика, спрятала его в шкафу, а сегодня отвела его к мсье Леви.
– Прости? – Изабель подумала, что ослышалась.
– Твой сбитый летчик обоссал весь чулан и наследил в коридоре, а потом ты отвела его к мсье Леви.
– Не понимаю, о чем ты.
– Молодец, Изабель.
И надолго замолчал.
– Папа?
– Я знаю, что ты курьер подполья и работаешь в группе Поля Леви.
– К-как…
– Мсье Леви – мой старый друг. С началом оккупации он пришел ко мне, вытащил из бутылки, в которой я почти утонул. И пристроил меня к делу.
У Изабель ноги подкосились. Садиться рядом с отцом – это немножко чересчур, поэтому она опустилась прямо на ковер.
– Я не хотел впутывать тебя в эту историю, Изабель. Поэтому первым делом выставил из Парижа. Не хотел подвергать тебя риску. Но должен был догадаться, что ты найдешь собственный путь к неприятностям.
– А все остальные разы, когда ты отсылал меня? – Она немедленно пожалела, что задала этот вопрос, но так уж была устроена – что на уме, то и на языке.
– Я плохой отец. Мы оба это знаем. По крайней мере, с тех пор, как твоя мама умерла.
– Откуда нам знать? Ты же никогда не пытался быть отцом.
– Пытался. Просто ты не помнишь. В любом случае это дело прошлое. Сейчас у нас проблемы гораздо серьезнее.
– Да, – согласилась она. Прошлое вдруг отодвинулось, сделалось зыбким и непонятным. Изабель утратила уверенность, и уж лучше сменить тему, чем разбираться сейчас в чувствах и мыслях. – Я… у меня есть кое-какие планы. На некоторое время придется уехать.
– Я знаю. Я разговаривал с Полем. – И добавил, помолчав: – Пойми, отныне твоя жизнь изменится. Тебе придется жить в подполье – не здесь, со мной, не с кем бы то ни было. Ты не сможешь оставаться на одном месте дольше чем на несколько ночей. Никому вообще не сможешь доверять. Изабель Россиньоль исчезнет, вместо нее останется Жюльет Жервэ. Нацисты и коллаборационисты будут искать тебя днем и ночью, а если найдут…
Изабель кивнула.
Они поглядели в глаза друг другу, и Изабель ощутила, что никогда прежде они не были так близки.
– Военнопленные могут рассчитывать на снисхождение. Ты – нет.
Она вновь кивнула.
– Справишься, Изабель?
– Справлюсь, папа.
– Хорошо. Ты разыщешь Мишлин Бабино. Подругу твоей матери из Уррюнь. Ее муж погиб во время Великой войны. Думаю, она будет тебе рада. И передай Полю, что мне срочно нужны фотографии.
– Фотографии?
– Летчиков.
Изабель все еще потрясенно молчала, и отец неожиданно широко улыбнулся:
– Нет, правда, Изабель, ты что, не могла связать концы с концами?
– Но…
– Я делаю фальшивые документы, Изабель. Поэтому работаю в немецком штабе. Сначала писал листовки, те самые, что ты разносила в Карриво, но… выяснилось, что у поэта ловкие руки. Почему, думаешь, тебя зовут Жюльет Жервэ?
– Н-но…
– Ты была уверена, что я сотрудничаю с оккупантами. И я не могу тебя винить за это.
И она вдруг увидела в нем совсем другого – маленького и несчастного – человека, а вовсе не злобного бессердечного типа, к которому почти привыкла. Она готова была броситься к нему, опуститься на колени, обнять. Слезы навернулись на глаза.
– Но почему ты бросил нас с Вианной?
– Надеюсь, ты никогда не узнаешь, насколько ты беззащитна, Изабель.
– Я вовсе не беззащитна.
Улыбка лишь чуть тронула его губы:
– Мы все хрупки и беззащитны, Изабель. Этой простой истине нас учит война.