Лето, пришедшее в долину Луары, было столь же жарким, сколь суровой выдалась зима. Вианна растворила настежь окно спальни, но душной июньской ночью – ни ветерка. Она устало опустилась на стул у кровати.
Софи тихонько застонала. Вианна едва различала «мамочка» в сбивчивом бормотании; она окунула полотенце в миску с водой на единственной уцелевшей тумбочке. Вода была теплая, как и все в комнате. Она выжимала полотенце над миской, наблюдая за струйкой, потом положила влажную ткань на лоб дочери.
Софи пробормотала что-то и забилась в судорогах.
Вианна держала ее, шептала на ушко ласковые слова, успокаивала. Девочка вся горела.
– Софи, – Вианна повторяла имя дочери, словно молитву без начала и без конца, – я здесь, с тобой. – И так до тех пор, пока Софи не затихала.
Температура не спадала. Несколько дней Софи хныкала, жаловалась на боль то тут, то там. Сначала Вианна подумала, что девочка просто отлынивает от домашней работы, которая теперь легла на плечи обеих, – огород, стирка, заготовка консервов, шитье. Даже сейчас, в середине лета, Вианна не могла забыть о предстоящей зиме и запасалась, как белка, еще и еще.
Но сегодня утром открылась страшная правда (и она тут же почувствовала себя ужасной матерью, потому что не догадалась сразу): Софи заболела, тяжело. Лихорадка терзала ее весь день, Вианна ничем не могла сбить температуру, и напоить девочку никак не удавалось.
– Давай сделаем глоточек лимонада, – уговаривала она.
Бесполезно.
Вианна коснулась губами жаркой щеки дочери. Бросила полотенце в миску с водой, сбежала вниз. На столе в гостиной стояла полупустая коробка – очередная посылка для Антуана. Она начала собирать ее вчера и планировала сегодня отправить, но Софи стало хуже.
Уже на пороге кухни она услышала крик дочери.
И бросилась вверх по лестнице.
– Мама! – захлебывалась в кашле Софи. Жуткий, чудовищный кашель. Девочка металась в кровати, сбрасывала с себя одеяло.
Вианна схватила ее, обняла, но Софи вырывалась, как дикая кошка, и кричала, и кашляла, и задыхалась.
Если бы у них был хлородин… Волшебное средство от кашля, но не осталось ни капли.
– Все хорошо, маленькая, мама с тобой, – бормотала в отчаянии Вианна.
Бек возник рядом бесшумно, ниоткуда. Вианна понимала, что должна разозлиться – как он посмел явиться сюда, в ее спальню? – но она была слишком напугана, чтобы лгать самой себе.
– Не знаю, что делать. В городе нет аспирина ни за какие деньги.
– Даже в обмен на жемчуг?
– Вы знаете, что я продала мамин жемчуг? – изумилась она.
– Я ведь живу у вас. И обязан знать, что происходит. – Он посмотрел на Софи: – Она кашляла всю ночь. Я слышал. – И вытащил из кармана какой-то пузырек: – Вот, это должно помочь.
Вианна растерялась. Если она будет думать, что Бек спас жизнь ее дочери, это преувеличение? Или он хочет, чтобы она именно так думала? Когда он приносил продукты, это можно было рационально объяснить: в конце концов, ему же надо что-то есть, а она должна ему готовить.
Но этот жест – чистой воды любезность, и наверняка небескорыстная.
– Возьмите, – ласково сказал он.
И она взяла. На секунду руки их встретились. И взгляды. Что-то произошло, молчаливый диалог – вопрос и ответ.
– Спасибо.
– Рад помочь.
– Сэр, Соловей здесь.
Британский консул кивнул:
– Пусть войдет.
Изабель переступила порог роскошного, отделанного красным деревом кабинета. Мужчина из-за стола поднялся ей навстречу:
– Рад видеть вас вновь.
Изабель села в неудобное кожаное кресло, приняла предложенный стакан с виски. Последний переход через Пиренеи дался тяжело, несмотря на чудесную июльскую погоду. Один из американцев был недоволен, что пришлось подчиняться «девчонке», и решил идти самостоятельно. Кажется, его схватили испанцы.
– Янки, – покачала головой Изабель. И больше не о чем тут говорить.
С Иэном – псевдоним Вторник – они работали вместе с самого начала, как только появился «Маршрут Соловей». С помощью группы Поля они создали целую сеть убежищ на территории Франции и отряд партизан, готовых отдать жизни для спасения сбитых летчиков. Французы ночи напролет следили за небом, чтобы не пропустить подбитые аэропланы и парашютистов. Они прочесывали улицы, рыскали по развалинам и сараям в поисках прячущихся союзников. По возвращении в Англию летчики не участвовали больше в боевых операциях – слишком много знали о европейском подполье, – но занимались подготовкой своих товарищей, учили, как избегать встреч с врагом, как искать помощь, снабжали их франками, компасами и фотографиями для изготовления поддельных документов.
Изабель медленно потягивала виски. Опыт подсказывал, что после перехода надо быть осторожнее с алкоголем – обычно она бывала сильно обезвожена, особенно в летнюю жару.
Иэн подтолкнул поближе конверт. Она пересчитала банкноты, сунула в карман.
– За последние восемь месяцев вы привели сюда восемьдесят семь офицеров, Изабель, – сказал он, усаживаясь на место. Только здесь, в этом кабинете, один на один, он называл ее настоящим именем. В официальных документах М19 она была Соловей, для других сотрудников консульства и британских служб – Жюльет Жервэ. – Думаю, вам нужно сделать паузу.
– Паузу?
– Немцы разыскивают Соловья, Изабель.
– Это старая новость, Иэн.
– Они пытаются внедриться в организацию под видом сбитых летчиков. И если вы найдете одного из них…
– Мы всегда осторожны, Иэн. Вы же знаете. Я лично допрашиваю каждого. И парижская группа законспирирована.
– Они ищут Соловья. Если они вас обнаружат…
– Не обнаружат. – Она поднялась.
Они стояли друг против друга.
– Будьте осторожны, Изабель.
– Я всегда осторожна.
Выйдя из-за стола, он взял ее под руку и повел гулять по городу.
У нее было совсем мало времени, чтобы насладиться красотами Сан-Себастьяна, пройтись по набережной над бушующим прибоем, поглазеть на здания, на которых не висят флаги со свастикой. Но Изабель не могла позволить себе надолго возвращаться к нормальной жизни – слишком большая роскошь сейчас. Она отправила Полю записку с курьером:
Дорогой дядюшка,
Надеюсь, эта записка застанет тебя в добром здравии. Я в нашем любимом месте на побережье. Друзья добрались благополучно. Завтра в три я загляну в жандармерию Парижа.
С любовью,
В Париж она возвращалась кружным путем: следовало заехать в каждый пункт на тайном маршруте – Карриво, Брантом, По, Пуатье – и оставить деньги помощникам. Одежда и еда для летчиков – недешевая затея, а все мужчины, женщины и дети (по большей части женщины), обеспечивающие эвакуацию союзников, и так рисковали жизнью. Подпольщики старались хотя бы поддержать их материально.
Проходя по улицам Карриво (скрытно, пряча лицо под капюшоном), она всякий раз думала о сестре. В последнее время отчего-то начала скучать по Вианне и Софи. Воспоминания подернулись теплой патиной – вот они играют в белот и в шашки у камина, Вианна учит Изабель вязать (ну, пытается), а Софи весело хохочет. Иногда она представляла, как Вианна предлагает ей шанс, упущенный в свое время, – родной дом.
Но теперь слишком поздно. Изабель не может подвергать риску Вианну и появляться в Ле Жарден. Бек наверняка будет расспрашивать, что это она так долго делала в Париже. А может, он настолько любопытен, что начнет проверять.
Сойдя с поезда в Париже, она смешалась с толпой понурых мутноглазых людей в темной одежде, словно с полотен Эдварда Мунка. В тумане, окутавшем улицы и оборвавшем цвет с деревьев, поблескивал купол Инвалидов. Почти все кафе закрылись, столики и стулья свалены под драными навесами. На другой стороне улицы квартира, которую она называла своим домом последние месяцы, – крошечная убогая темная мансарда, приткнувшаяся над закрытой колбасной лавкой. Стены насквозь провоняли свининой и специями.
Окрик Halt! свистки, крики. Солдаты вермахта в компании французских полицейских окружили группку людей, которые немедленно упали на колени и подняли руки. На груди у всех Изабель заметила желтые звезды.
Изабель замедлила шаг.
Из-за спины возникла Анук, подхватила под руку.
– Привет! – Бодрый голос недвусмысленно давал понять, что за ними следят. Или Анук подозревала, что следят.
– Ты как героиня американских комиксов, появляешься и исчезаешь, – Тень, кажется.
Анук улыбнулась:
– Ну и как каникулы в горах?
– Незабываемо.
Анук наклонилась поближе:
– Прошел слух, что-то готовится. Немцы набирают женщин для секретарской работы в воскресенье вечером. Оплата двойная. И все очень секретно.
Изабель незаметно достала конверт с деньгами, передала Анук, та уронила его в сумочку.
– Ночная работа? Секретарская?
– Поль тебя записал. Начало в девять. Когда закончишь, иди в отцовскую квартиру. Он будет ждать тебя.
– Хорошо.
– И осторожнее, это может быть опасно.
– А что не опасно? – пожала плечами Изабель.
Вечером Изабель отправилась пешком в префектуру. Тротуар гудел под ногами от десятков грузовиков, проезжавших по мостовой. Слишком много машин.
– Эй ты, стой!
Изабель послушно остановилась. Улыбнулась.
Немец, держа винтовку наизготовку, внимательно рассматривал ее грудь, нет ли желтой звезды.
– Я работаю сегодня вечером. – Она показала на здание префектуры. Хотя окна укрыты затемнением, но видно, что внутри много народу. Офицеры вермахта и жандармы сновали туда-сюда – очень странно для такого времени суток. Во дворе выстроились в ряд автобусы, их водители курили и болтали рядом.
Полицейский кивнул:
– Проходи.
Изабель плотнее запахнула воротник неприметного коричневого плаща. На улице тепло, но ей не хотелось сегодня привлекать лишнего внимания. Лучший способ затеряться на местности – маскировка: коричневое, коричневое и еще раз коричневое. Светлые волосы она спрятала под черным платком, завязав его тюрбаном, а косметики никакой вообще, даже губной помады.
Опустив голову, она просеменила сквозь толпу мужчин в полицейской форме и остановилась, только войдя внутрь.
Префектура – огромное помещение: лестницы по обе стороны вестибюля, двери через каждые несколько футов. Но сейчас это место выглядело как заводской конвейер, где вплотную друг к другу за столами сидели сотни женщин. Непрерывно звонили телефоны, вокруг суетились французские полицейские.
– Вы будете помогать с сортировкой? – окликнул ее один из жандармов.
– Да.
– Сейчас я найду вам место. Пойдемте, – и повел ее по периметру зала.
Столы стояли настолько тесно, что Изабель пришлось пробираться бочком к пустому месту, которое ей указали. Стол уставлен картонными коробками.
Она открыла ту коробку, что была ближе, внутри стопка карточек. Изабель вытащила первую.
ШТЕРНГОЛЬЦ, ИСААК
12 авеню Раст, 4-й округ
Саботье (делает деревянные башмаки)
Дальше указаны жена и дети.
– Вы должны выбирать иностранных евреев, – приказал жандарм, который, оказывается, шел следом за ней.
– Простите? – переспросила она, беря следующую карточку. «Берр, Симон».
– Вот пустая коробка. Отделяйте евреев, родившихся во Франции, от тех, кто родился в других странах. Нас интересуют только иностранные евреи. Мужчины, женщины и дети.
– Но почему?
– Потому что они евреи. Да какая разница? Приступайте к работе.
Изабель обернулась, разглядывая зал. На ее столе сотни карточек, а только в этом помещении работает не меньше ста женщин. Масштаб предприятия невозможно постичь. Что бы все это значило?
– Давно вы тут? – спросила она у соседки.
– Несколько дней, – ответила та, открывая очередную коробку. – Вчера вечером впервые за несколько месяцев мои дети легли спать сытыми.
– Чем это мы занимаемся?
Женщина пожала плечами:
– Слышала, они что-то говорили насчет операции «Весенний ветер».
– А что это значит?
– И знать не хочу.
Изабель перебирала карточки в коробке. Одна из последних –
ЛЕВИ, ПОЛЬ
61 рю Блондин, кв. С, 7-й округ
Профессор литературы
Она вскочила так стремительно, что толкнула соседку, та сердито выругалась. Карточки со стола каскадом посыпались на пол. Изабель поспешно опустилась на колени и принялась собирать их, украдкой сунув карточку мсье Леви в рукав.
Не успела она выпрямиться, как ее схватили за руку и поволокли по узкому проходу.
На свободном клочке в конце зала Изабель резко развернули и швырнули к стене.
– Что это такое, а? – рявкнул жандарм, стискивая ее руку до синяков.
Только бы не нащупал карточку в рукаве.
– Простите. Пожалуйста, простите. Мне нужна эта работа, но я заболела. Простуда. – И она зашлась в кашле.
И, продолжая кашлять, выскочила из префектуры и поскорее свернула за угол. А оттуда припустила бегом.
– Что бы это могло значить?
Чуть отодвинув шторы светомаскировки, Изабель разглядывала улицу. Отец сидел за столом, нервно постукивая пальцами. Как чудесно вновь быть вместе после нескольких месяцев разлуки, но она слишком встревожена, чтобы расслабиться и наслаждаться ощущением дома.
– Ты, наверное, ошиблась, Изабель, – осушив второй стакан, сказал он. – По твоим словам, там десятки тысяч карточек. Получается, что это все евреи Парижа…
– Вопрос в том, что это значит, папа, а не в самом факте. Немцы собирают сведения о каждом еврее иностранного происхождения. О мужчинах, женщинах, детях.
– Но зачем? Поль Леви родом из Польши, верно, но он почти всю жизнь живет здесь. Он сражался за Францию в Великой войне, а его брат погиб за Францию. Правительство Виши заверило, что ветераны защищены от гонений наци.
– Вианну просили составить список имен, – сказала Изабель. – Записать каждого еврея, коммуниста и франкмасона из числа школьных учителей. А потом всех их уволили.
– Ну, вряд ли их уволят повторно. – Он налил себе еще. – И потом, это же французская полиция собирает сведения. Если бы немцы, тогда другое дело.
Изабель нечего было сказать. Этот разговор они вели уже третий час.
На дворе глубокая ночь, а ни один из них так и не смог найти разумного объяснения, зачем вишисты и полиция регистрируют всех иностранных евреев, живущих в Париже.
За окном раздался приглушенный рокот. Изабель приподняла штору чуть выше. По темной улице ползла колонна автобусов с выключенными фарами – будто огромная сороконожка длиной в несколько кварталов.
Эти автобусы она видела во дворе префектуры.
– Папа… – Не договорив, она услышала шаги на лестнице.
В щель под дверью скользнула какая-то листовка.
Отец подобрал листок, принес к столу, поближе к свече. Изабель подошла к нему.
– Предупреждение, – поднял голову отец, – полиция намерена собрать всех иностранных евреев и депортировать в немецкие концлагеря.
– Мы тут болтаем, когда нужно действовать! – вскинулась Изабель. – Нужно спрятать наших соседей по дому.
– Этого мало. – Руки у отца дрожали. Изабель вновь подумала, что же такого он видел на той войне, что такое узнал, чего не знает она.
– Но это в наших силах. Мы можем спрятать хоть кого-то. Хотя бы на сегодня. Завтра подумаем, что дальше.
– Спрятать. И где же, Изабель? Если этим занимается французская полиция, мы пропали.
На это ответить нечего. Изабель молча вышла.
В таком старом доме, как их, трудно перемещаться незаметно, а отец всегда был довольно неповоротлив. Вдобавок выпивка сослужила плохую службу, и, спускаясь по узкой лестнице к соседям, отец дважды споткнулся, чертыхаясь. Постучал в дверь.
Сосчитал до десяти и постучал еще раз, посильнее.
Очень медленно дверь приоткрылась.
– О, Жюльен, это вы. – Рут Фридман, босиком, в мужском плаще поверх ночной рубашки. Бигуди в волосах, голова повязана платком.
– Вы видели предупреждение?
– Да, я получила. Это правда? – прошептала она.
– Не знаю, – ответил отец. – Но на улице полно автобусов, и всю ночь колесят грузовики. Изабель была сегодня в префектуре, говорит, они собирали сведения обо всех иностранных евреях. Думаю, вам лучше отвести детей к нам. У нас есть укромное место.
– Но… мой муж – военнопленный, ветеран. Правительство Виши обещало нам защиту.
– Не уверена, что мы можем доверять правительству Виши, мадам, – вмешалась Изабель. – Пожалуйста, давайте хотя бы на время спрячемся.
Рут колебалась. Желтая звезда на плаще – как напоминание о том, как изменился мир. Но вот женщина приняла решение. Она скрылась в комнате. Не прошло и минуты, как она вернулась, ведя с собой двух девочек.
– Что нам взять с собой?
– Ничего.
Изабель повела Фридманов наверх. Дома отец проводил их в секретный чулан, где они едва поместились.
– Я к Визнякам, – заторопилась Изабелль. – Не ставь пока гардероб на место.
– Они на третьем этаже, Изабель. Ты не…
– Запри за мной дверь. Не открывай, пока не услышишь мой голос.
– Изабель, не…
Но она уже летела вниз по лестнице, не касаясь перил, и почти успела, но тут внизу послышались голоса.
Они поднимались.
Поздно. Изабель присела на корточки, прячась за шахтой лифта.
На площадку вышли двое французских полицейских. Тот, что помоложе, постучал в дверь Визняков, подождал пару секунд и просто выбил ее. В квартире заголосила женщина.
Изабель подкралась ближе, прислушалась.
– …Мадам Визняк? Вашего мужа зовут Эмиль, а детей – Антон и Элен?
Изабель выглянула из-за угла.
Мадам Визняк – очень красивая женщина, с нежной кремовой кожей и роскошными, всегда идеально уложенными волосами. Изабель никогда не видела ее такой растрепанной. На мадам было шелковое кружевное неглиже, когда-то стоившее, должно быть, целое состояние. Сын и дочь прижимались к ней, испуганно тараща глаза.
– Собирайтесь. Только самое необходимое. Вы подлежите перемещению, – объявил старший полицейский, перелистывая свои бумаги.
– Но… мой муж военнопленный, он в тюрьме, в Пицевьер. Как он отыщет нас?
– После войны вы вернетесь домой.
– О. – Мадам Визняк растерянно пригладила волосы.
– Ваши дети – французские граждане, – уточнил полицейский. – Можете оставить их дома. Их в моем списке нет.
Дольше прятаться Изабель уже не могла. Вскочив на ноги, она вышла на лестничную площадку и спокойно произнесла:
– Я заберу детей, Лили.
– Нет! – взвыли дети, вцепляясь в мать.
Полицейские разом обернулись.
– А вы кто такая? Имя?
Изабель похолодела. Какое имя назвать?
– Россиньоль, – решилась она. Без документов это опасный выбор, но фамилия Жервэ заставит их поинтересоваться, что она делает в этом доме в три часа ночи и почему сует нос в дела посторонних.
Полицейский сверился со списком и повелительно махнул рукой:
– Убирайтесь. Сегодня вы меня не интересуете.
Изабель смотрела только на Лили Визняк:
– Я заберу детей, мадам.
Но Лили, казалось, не понимала.
– Вы думаете, я смогу их оставить?
– Я думаю…
– Ну хватит… – рявкнул старший полицейский, стукнув по полу прикладом винтовки. – Вы, – скомандовал он Изабель, – убирайтесь отсюда. Это дело вас не касается.
– Мадам, пожалуйста, – взмолилась Изабель. – Уверяю вас, они будут в безопасности.
– Безопасности? – удивилась Лили. – Французская полиция гарантирует нашу безопасность. Нам обещали. И потом, мать никогда не бросит своих детей. Когда-нибудь вы это поймете. – И повернулась к детям: – Собирайте вещи.
Второй полицейский осторожно коснулся руки Изабель и тихо сказал:
– Уходите. – По его глазам Изабель не могла понять, он хочет напугать или защитить. – Немедленно.
Выбора нет. Если она останется, требуя объяснений, ее имя попадет в полицейские протоколы – и, возможно, станет известно немцам. Но она и ее группа заняты слишком серьезным делом, а отец обеспечивает подполье поддельными документами, поэтому ни в коем случае нельзя попадать в поле зрения властей. Даже по такому пустяковому поводу, как попытка выяснить, куда увозят соседей.
Молча, не поднимая глаз (уж слишком многое они могли прочесть в ее взгляде), Изабель зашагала по лестнице.