Вернувшись от Визняков, Изабель зажгла керосиновую лампу; отец спал в гостиной прямо за столом, опустив голову на твердое дерево, как будто внезапно потерял сознание. Рядом с ним стояла полупустая бутылка. Изабель переставила бутылку на комод, надеясь, что утром, не увидев ее, отец не вспомнит о выпивке.
Она протянула было руку погладить седоватую щетину – он сильно зарос, – чуть помятую щеку. Как же хочется прикоснуться вот так – ласково, с любовью, сочувственно.
Но вместо этого Изабель ушла в кухню, приготовила горький желудевый кофе, отыскала булку безвкусного серого хлеба – другого теперь в Париже не достать. Отломила кусочек (что бы сказала на это мадам Дюфур? «Как можно есть на ходу?»), медленно разжевала.
– Дерьмово пахнет этот кофе, – пробормотал отец, заспанно моргая.
– На вкус еще хуже.
Она протянула ему кружку, еще одну налила себе и села рядом. В приглушенном свете морщины на его лице проступили глубже, мешки под глазами набухли.
Изабель ждала, что скажет отец, но он лишь смотрел на нее. Под этим пристальным взглядом она допила кофе (иначе никак не проглотить отвратительный сухой хлеб), отодвинула чашку и сидела с ним, пока отец вновь не заснул, потом пошла к себе. Но как тут уснешь. И она лежала, не смыкая глаз, тревожась, перебирая в уме разные варианты. В конце концов терпение лопнуло, она вернулась в гостиную.
– Схожу на разведку, – сообщила она отцу.
– Не надо, – возразил он.
– Я буду разумна.
Изабель переоделась в летнюю голубую юбку и белую блузку с короткими рукавами, спутанные волосы прикрыла легкой голубой косынкой, повязав ее под подбородком, и вышла из квартиры.
Дверь к Визнякам была открыта, она заглянула.
В комнате все вверх дном. Только большие шкафы остались на местах, но все ящики выдвинуты. По полу разбросана одежда, валяются всякие безделушки. Темные пятна на стенах отмечают места, где висели картины.
Изабель тихонько прикрыла дверь. У выхода из подъезда помедлила, успокаиваясь.
По улице все тянулись и тянулись автобусы, один за другим. Сквозь грязные окна виднелись детские лица, прижавшиеся носами к стеклам, а за ними – силуэты матерей. И вокруг на удивление безлюдно.
Изабель заметила на углу французского полицейского, спросила:
– А куда их везут?
– Велодром д’Ивер.
– На стадион? Но зачем?
– Не ваше дело. Идите отсюда, не то посажу вас в автобус и поедете с ними.
– Возможно, я так и сделаю. Может…
Полицейский злобно прошипел:
– Вали отсюда! – Ухватив за руку, он поволок ее в сторону. – У нас приказ стрелять в каждого, кто попытается бежать. Ясно?
– И вы будете стрелять? В женщин и детей?
Лицо у юного полицейского было абсолютно несчастным.
– Слушайте, идите уже.
Изабель поняла, что должна сидеть дома. Это самое разумное сейчас. Но до велодрома всего несколько кварталов, она доберется туда даже прежде автобусов. Может, там удастся разузнать, что происходит.
Впервые за долгое время около заграждения на боковых улицах не было патрульных. Изабель нырнула в ближайший переулок и побежала к реке. Уже через несколько минут, запыхавшись, она остановилась через дорогу от стадиона. Длинная вереница автобусов, набитых людьми, подползала к высокой стене, извергала наружу пассажиров, затем двери захлопывались и автобусы отъезжали. На смену им тут же прибывали другие. Вокруг колыхалось целое море желтых звезд.
Тысячи евреев – мужчин, женщин и детей, – растерянных и напуганных, загоняли в ворота стадиона. Многие были тепло одеты – чересчур тепло для июльской жары. Полиция гнала людей, как американские ковбои – стадо коров; они свистели, выкрикивали команды, только что не щелкали кнутами.
Гнали целыми семьями.
Изабель видела, как полицейский ударил дубинкой женщину и та упала на колени. Он ударил еще, женщина качнулась, заслоняя собой маленького мальчика, и, с трудом поднявшись, поковыляла к воротам.
Заметив знакомого полицейского, того, молоденького, Изабель подошла к нему:
– Что происходит?
– Это вас не касается, мадемуазель, уходите.
На огромном поле стадиона – люди, люди; семьи старались держаться вместе, чтобы не растерять друг друга в этой давке. Полицейские заталкивали в толпу все новых, упавших волокли по земле. Дети рыдали. Беременная женщина, стоя на коленях, раскачивалась взад-вперед, баюкала свой огромный живот.
– Но… их здесь так много…
– Их скоро депортируют.
– Куда?
– Понятия не имею.
– Но что-то же вам известно.
– В рабочие лагеря, – промямлил полицейский. – Где-то в Германии. Все, что я знаю.
– Но… здесь же женщины и дети.
Полицейский только пожал плечами.
У Изабель не укладывалось в голове. Как французская жандармерия может вот так обходиться с парижанами? С детьми и женщинами?
– Но дети не могут работать, мсье. А здесь ведь тысячи детей. И много беременных женщин. Каким образом…
– Вы что, видите на мне офицерские погоны? Я похож на организатора этого мероприятия? Я просто выполняю приказ. Мне приказано арестовать иностранных евреев, проживающих в Париже, я подчиняюсь. Решают разделить их: одиноких мужчин в Дранси, семьи – на д’Ив. Voila! Готово. Наставьте на них оружие и будьте готовы стрелять. Правительство хочет выслать всех иностранных евреев из Франции на восток, мы выполняем.
Из всей Франции? Воздух разом вышел из легких. Операция «Весенний ветер».
– Вы хотите сказать, это происходит не только в Париже?
– Нет, в Париже – только начало.
День напролет Вианна простояла в очереди на солнцепеке, и ради чего – полфунта засохшего сыра и буханка отвратительного хлеба.
– Мам, можно немножко клубничного джема намазать? А то хлеб есть невозможно.
Выйдя из магазина, Вианна притянула к себе дочь, потрепала по голове, как маленькую:
– Если только немножко, в меру. Помнишь, какая была зима? А скоро настанет следующая.
Мимо промаршировали солдаты, следом за ними, грохоча по булыжной мостовой, проехал танк.
– Что-то их сегодня много, – заметила Софи.
Вианна подумала о том же. И еще полиция – жандармы толпами прибывают в город.
Какое облегчение – посидеть в тихом ухоженном саду Рашель. Единственное место, где она может быть собой.
На стук Вианны сначала высунулась только голова, Рашель подозрительно огляделась, заметила гостей и с улыбкой широко распахнула дверь:
– Вианна! Софи! Заходите, заходите.
– Софи! – радостно завопила Сара.
Девочки обнялись, словно не виделись несколько недель. Обеим нелегко далась разлука, пока Софи болела. Сара тут же потащила подружку во двор, они устроились под яблоней.
Рашель оставила дверь открытой, чтобы слышать, что там происходит. Вианна размотала косынку, затолкала ее в карман.
– Я тебе кое-что принесла.
– Не надо, Вианна. Мы это уже обсуждали, – возразила Рашель. На ней был мешковатый комбинезон из старой занавески для ванной. Летний кардиган – когда-то белый, а сейчас посеревший от постоянной носки и частой стирки – висел на спинке кресла. Отсюда Вианне хорошо были видны две нашитые желтые звезды.
Вианна прошла в кухню, выдвинула ящик стола. Здесь почти ничего не осталось – за два года оккупации немцы «реквизировали» у местных жителей почти все имущество. Сколько раз за это время они врывались ночами в дома, выгребая подчистую все сколько-нибудь ценное? А потом «необходимое для нужд Германии» эшелонами отправлялось на восток. В итоге гардеробы, чуланы и сундуки горожан опустели. У Рашель в ящике только несколько вилок, ложек и единственный хлебный нож.
Вианна достала хлеб и сыр, аккуратно разрезала пополам и свою долю уложила обратно в корзинку. У Рашель слезы стояли в глазах:
– Прошу тебя, не делай так. Тебе нужны эти продукты.
– Тебе тоже.
– Да надо просто отодрать эту чертову звезду. Тогда хоть смогу потолкаться в очереди, пока что-то там еще есть.
Новые ограничения для евреев появлялись едва не еженедельно: отныне им запрещено пользоваться велосипедами и появляться в общественных местах; в магазин позволено приходить от трех до четырех часов дня, но к тому времени продукты всегда заканчивались.
Вианна не успела ответить, как раздался треск мотоцикла. Она узнала звук и подошла к открытой двери.
– Что ему здесь надо? – встала за плечом Рашель.
– Посмотрим.
– Я с тобой.
Мимо розария, в котором весело щебетали птицы, Вианна прошла к воротам, вышла на дорогу. Рашель не отставала ни на шаг.
– Дамы. – Бек снял фуражку, щелкнул каблуками. – Прощу прощения, что побеспокоил, но мне срочно необходимо сообщить вам кое-что, мадам Мориак. – Подчеркнутое вам прозвучало так, словно у них есть общие секреты.
– В самом деле? И что же это такое, герр капитан?
Оглянувшись по сторонам, он чуть наклонился к Вианне:
– Мадам де Шамплен не следует быть дома завтра утром.
– Простите? – Вианна решила, что неправильно поняла его.
– Мадам де Шамплен завтра утром не следует быть дома, – повторил он.
– Мы с мужем – владельцы этого дома, – возмутилась Рашель. – Почему я должна уходить?
– Право собственности не имеет никакого значения. По крайней мере, завтра.
– Но мои дети…
Бек наконец обратился прямо к Рашель:
– Ваши дети нас не интересуют. Они родились во Франции. В списке их нет.
Опять эти списки. Она уже боится этого слова.
– Что это означает? – тихо спросила Вианна.
– Это означает, что если завтра утром она еще будет здесь, то послезавтра ее уже не будет.
– Но…
– Будь она моей подругой, я бы нашел способ спрятать ее на эти сутки.
– Только на один день? – Вианна пристально посмотрела в глаза Беку.
– Это все, что я могу сказать, дамы, хотя и этого не следовало делать. Меня… накажут, если узнают. Прошу, если вас будут расспрашивать, не упоминайте о моем визите. – Он еще раз щелкнул каблуками, поклонился и ушел.
Рашель и Вианна переглянулись. До них доходили слухи об облавах в Париже – о депортации женщин и детей, – но никто в это не верил. Неужели правда? Безумие, такое просто невозможно. Французская полиция посреди ночи вышвыривает из дома десятки тысяч людей? Внезапно, одним махом? Это просто не может быть правдой.
– Ты ему веришь?
– Да, – ответила Вианна, сама себе удивляясь.
– И что мне делать?
– Уводи детей в Свободную Зону. Сегодня же. – Неужто она, Вианна, произносит это вслух?
– На прошлой неделе мадам Дюран попыталась перейти через границу, ее застрелили, а детей депортировали.
На месте Рашель она рассуждала бы так же. Одно дело – бежать самой, совсем другое – рисковать жизнью своих детей. Но вдруг оставаться здесь – еще больший риск?
– Ты права, это опасно. Но, думаю, тебе надо последовать совету Бека. Спрятаться. Хотя бы на один день. Может, позже что-то прояснится.
– Но где?
– Изабель предвидела такой поворот событий и подготовилась. А я-то считала ее дурочкой. У нас в сарае есть погреб.
– Но ты понимаешь, если узнают, что ты меня прячешь…
– Знаю, – резко оборвала ее Вианна. Ей не хотелось, чтобы это прозвучало вслух – смертная казнь. – Я знаю.
Вианна накапала Софи в лимонад немножко макового отвара и отправила дочь спать пораньше. (Да, хорошие матери так не поступают, но и брать Софи с собой не стоит, равно как и позволять ей сидеть дома в одиночестве. Куда ни кинь… И довольно об этом.) Вианна мерила шагами комнату, дожидаясь, пока дочь уснет. Прислушивалась к каждому удару ставень, каждому скрипу старых балок. Едва пробило шесть, она надела старые рабочие штаны и спустилась вниз.
Бек сидел на диване перед керосиновой лампой и рассматривал фотографию своей семьи: жена – Хильда, Вианна знала, как ее зовут, – и дети Гизела и Вильгельм.
Увидев Вианну, он не встал.
Вианна не очень понимала, что делать. Лучше бы он скрылся с глаз, что ли, ушел в свою комнату и сидел там. Однако же он рисковал карьерой ради Рашель, с этим нельзя не считаться.
– Страшные вещи творятся, мадам. Невозможные. Я ведь солдат, надеялся сражаться за свою страну, хотел, чтобы родные гордились мною. А что теперь о нас будут думать? Что будут думать обо мне?
Вианна села рядом:
– Я тоже волнуюсь, что Антуан обо мне подумает. Я не должна была составлять для вас тот проклятый список. Мне следовало экономнее вести хозяйство. Постараться сохранить работу. Наверное, стоило внимательнее прислушиваться к Изабель.
– Не нужно себя ругать. Уверен, ваш муж тоже так считает. Мы, мужчины, слишком поспешно тянемся к оружию.
Он чуть повернулся, разглядывая ее наряд – штаны, черный свитер, на голове черный платок. Домохозяйка-шпион.
– Бежать через границу очень опасно, – сказал он.
– Как, вероятно, и оставаться здесь.
– Верно. Жуткая дилемма.
– А что все-таки опаснее?
Она думала, Бек промолчит, но он после паузы ответил:
– Думаю, оставаться опаснее.
Вианна кивнула.
– Не надо вам идти.
– Я не могу отпустить ее одну.
Бек поразмыслил.
– Вы знаете участок мсье Фретта, где пастбище?
– Да, но…
– Там позади хлева проходит коровья тропа. Она ведет к последнему охраняемому пропускному пункту. Идти далеко, но до комендантского часа успеете. Если это имеет значение.
– Мой отец, Жюльен Россиньоль, живет в Париже, авеню де Ла Бурдонне, 57 Если я… не вернусь…
– Я прослежу, чтобы ваша дочь уехала в Париж. – Он поднялся, не выпуская из рук фотографию. – Я иду спать, мадам.
Вианна все не могла понять, как ей себя вести.
– Я боюсь доверять вам.
– Я бы больше боялся не доверять.
Они стояли в крошечном круге света, вплотную друг к другу.
– Вы хороший человек, герр капитан?
– Всегда думал, что да, мадам.
– Благодарю вас.
– Пока не за что благодарить, мадам.
И он оставил ее одну, плотно закрыв за собой дверь.
Вианна ждала. В половине восьмого она сняла с вешалки большую черную шаль.
Будь смелее, уговаривала она себя, хоть раз в жизни.
Набросив шаль на голову и плечи, она решительно шагнула за дверь.
Рашель с детьми дожидались за сараем. В маленькой тачке спал Ари, завернутый в одеяло. Туда же в тачку Рашель затолкала немногочисленные пожитки.
– Документы у тебя есть?
– Есть. Не знаю, насколько хорошо они сделаны, но я отдала за них обручальное кольцо.
Уверена, что хочешь пойти с нами?
Да.
Они понимали друг друга без слов.
– Почему мы должны уходить? – испуганно хныкнула Сара.
Рашель ласково погладила дочь по голове, заглянула ей в глаза:
– Ты должна быть сильной, ради меня, Сара. Помнишь наш разговор?
Сара медленно кивнула:
– Ради Ари и папы.
За дорогой они двинулись прямо через поле к маленькой роще вдалеке. Под ветвями чахлых деревьев Вианна все же почувствовала себя увереннее – хоть какое-то укрытие. Когда добрались до фермы Фретта, уже совсем стемнело. Коровья тропа вела прямиком в чащу леса, из земли торчали толстые корни, через которые Рашель с трудом толкала тачку. Раз за разом та натыкалась на препятствие, брякая железками, переваливалась и, погромыхивая, катилась дальше. Ари хныкал во сне и сосал палец. Вианна чувствовала, как пот струйками стекает по спине.
– Надо было заниматься спортом, – пропыхтела Рашель.
– А я люблю прогуляться по лесу, – отозвалась Вианна. – А вы, мадемуазель Сара, вам нравится наше приключение?
– Мне нравится, что нет этой идиотской звезды. А почему Софи не пошла с нами? Она же любит лес. Помните, мы играли в поиски клада? Она всегда первой находила сокровища.
В просвете между деревьями мелькнули огни, а потом показались и черно-белые пограничные столбы.
Пропускной пункт был ярко освещен, одним только немцам это не воспрещалось – или они просто могли позволить себе подобные излишества. У ворот стояли солдаты, автоматы поблескивали в свете прожекторов. Очередь оказалась совсем небольшой, пропускали тех, у кого документы в порядке. Если фальшивка Рашель не сработает, ее с детьми тут же схватят.
Вот и все. Вианна замедлила шаг.
– Я напишу, если смогу, – сказала Рашель.
Горло перехватило. Даже если все обойдется, она еще много лет не получит весточки от подруги. Или вообще никогда. В этом новом мире нет надежного способа дать знать о себе любимым.
– Не смотри на меня так. – Рашель чуть не плакала. – Мы скоро встретимся, будем пить шампанское и танцевать под твой дурацкий джаз.
Вианна смахнула слезы:
– Ну уж нет, если ты начнешь танцевать, нас в приличное общество не пустят.
Сара потянула ее за рукав:
– П-передайте Софи мое до свидания.
Вианна наклонилась и крепко обняла Сару. Если б могла, она удержала бы ее так навеки.
Затем, отпустив девочку, потянулась к Рашель, но та отстранилась:
– Если я тебя обниму, обязательно разревусь, а мне нельзя плакать.
Вианна покорно опустила руки.
Рашель ухватила ручки тележки, и последний участок тропы до выхода из леса они прошли втроем – спотыкаясь, перетаскивая свой груз через торчащие корни, пока не вышли на ровное место и не пристроились в хвост очереди к пропускному пункту. Вот границу пересек мужчина на велосипеде и бодро покатил дальше, за ним – пожилая женщина с тачкой, полной цветов. Почти подошла очередь Рашель, когда раздался резкий свисток, следом громкая команда по-немецки. Охранники вскинули автоматы и открыли огонь по людям.
Мелкие красные вспышки прорезали темноту.
Тра-та-та-та.
Вскрикнула женщина, мужчина рядом с ней рухнул на землю. Очередь мгновенно рассеялась, люди бросились врассыпную.
Все произошло так быстро, что Вианна не успела опомниться. Она видела, как Рашель и Сара бегут в ее сторону, под защиту деревьев; Сара впереди, а Рашель с тележкой за ней.
– Сюда! – закричала Вианна, но ее голос утонул в грохоте автоматных очередей.
Сара упала на колени. Крик Рашель:
– Сара!
Вианна бросилась вперед, подхватила девочку на руки, потащила в лес и только там опустила на землю, расстегнула на ней плащ.
Все тело изрешечено пулями. Кровь пузырилась, выплескиваясь в пулевые отверстия.
Сорвав с себя шаль, Вианна прижала ее к ранам.
– Как она? – запыхавшись, подбежала Рашель. – Это что, кровь?
Рашель осела на траву рядом с дочерью, Ари в тележке заплакал.
На контрольном пункте замигал прожектор, солдаты начали строиться, залаяли собаки.
– Рашель, надо бежать, – скомандовала Вианна. – Быстрее.
Она вытащила Ари из тележки, сунула его Рашель, которая, кажется, ничего не соображала. Выкинув все барахло, Вианна со всей возможной осторожностью положила Сару на металлическую раму, подсунула под голову одеяльце Ари. Стиснув окровавленными ладонями рукоятки, она подтолкнула тележку:
– Вперед. Мы можем ее спасти.
Рашель растерянно кивнула.
Вианна изо всех сил толкала тележку, не обращая внимания на корни деревьев, на грязь под ногами. Сердце бешено колотилось, во рту кислый привкус страха, но она не оглядывалась и ни на миг не останавливалась. Она знала, что Рашель спешит следом – Ари все не унимался, – а не преследует ли их кто-нибудь еще, она и знать не хотела.
Из последних сил Вианна протащила тележку по колдобинам у Ле Жарден и вверх на холм к сараю. Только здесь она остановилась. Тележка глухо стукнула о землю, и Сара застонала.
Рашель отпустила Ари, приподняла Сару и бережно уложила на траву. Ари плакал и тянул руки к матери.
Опустившись на колени рядом с дочерью, Рашель увидела жуткие раны Сары. Взгляд подруги, полный боли и горя, Вианна не смогла выдержать. Рашель, опустив голову, нежно гладила бледную щеку дочери.
– Мы перешли через границу? – прошептала Сара, приподняв голову. На бесцветных губах пузырилась кровавая пена.
– Да, перешли, – ответила Рашель. – Теперь мы все в безопасности.
– Я ведь была храброй, да?
– Да, – сдавленно выговорила Рашель. – Очень храброй.
– Мне холодно. – Сара судорожно втянула воздух.
– Теперь у нас будут конфеты. И пирожные. Я люблю тебя, Сара. И папа тебя любит. Ты наша звездочка. – Голос Рашель дрогнул, она больше не могла сдерживать слез. – Сердечко наше. Ты же знаешь это, да?
– Скажите Софи, что я… – Веки Сары затрепетали, она шумно вдохнула последний раз и затихла. Губы приоткрылись, но девочка уже не дышала.
Вианна опустилась рядом с Сарой, пощупала пульс. В наступившей мрачной тишине Вианне чудился детский смех; каким пустым стал мир без Сары. Вианна уже встречалась со смертью и горем, разрывающим душу на части, и от этого не было лекарства. Непонятно, как Рашель вообще еще может дышать. В любое другое время Вианна сидела бы рядом с подругой, держала ее за руку и рыдала вместе с ней. Или просто обнимала. Или разговаривала. Или молчала. Вианна свернула бы горы, лишь бы утешить подругу. Но сейчас все иначе. Ужас в том, что у них даже нет времени горевать.
Ради Рашель она должна быть сильной.
– Ее нужно похоронить, – как можно нежнее сказала Вианна.
– Она боится темноты.
– Там с нею будет моя мама. И твоя. А тебе с Ари надо спрятаться в погребе. О Саре я позабочусь.
– Как?
Вианна понимала, что Рашель спрашивает не о том, как прятаться в сарае, – спрашивает, как жить после такого, как спасти одного ребенка, потеряв другого, как продолжать существовать, прошептав «прощай».
– Я не могу ее оставить.
– Ты должна. Ради Ари.
Рашель, прерывисто всхлипывая, наклонилась к дочери, прильнула к холодной щеке:
– Я всегда буду любить тебя.
Вианна помогла подруге подняться на ноги, обняла Ари, прижала его к себе так крепко, что малыш опять расплакался.
Женщины добрели до сарая.
– Я приду за вами, когда все уляжется, – сказала Вианна.
– Уляжется… – глухо повторила Рашель, не отводя взгляда от раскрытой двери сарая.
Вианна деловито отодвинула машину, подняла люк:
– Там внизу есть лампа. И немножко еды.
С сыном на руках Рашель спустилась в погреб. Вианна прикрыла люк, вернула автомобиль на место и пошла к зарослям сирени, которую ее мать сажала еще тридцать лет назад. С тех пор сирень разрослась в настоящую рощу. А под ней, почти незаметные в буйной летней зелени, – три маленьких белых креста. Два – для младенцев, которых она не смогла выносить, и один – для сына, который прожил меньше недели.
Рашель была рядом с ней в те страшные дни, когда хоронили ее мальчиков. А теперь Вианне придется хоронить дочь своей лучшей подруги. Лучшую подругу своей дочери. Какой же всемилостивый Бог мог допустить такое?