Холодным утром в середине ноября Изабель и Гаэтон сели в поезд, идущий из Брантома в Байонну. Вагон был набит мрачными немецкими солдатами, а на платформе в Байонне было и вовсе не протолкнуться.
Изабель держала Гаэтона за руку, пока они продирались через море серо-зеленых шинелей. Обычная влюбленная парочка, направляющаяся в прибрежный городок.
– Мама обожала ходить на пляж. Я тебе рассказывала? – спросила Изабель, когда они проходили мимо двух офицеров СС.
– У вас, богатеев, вообще жизнь интересная.
Изабель улыбнулась.
– Не такие уж мы и богатеи, Гаэтон, – возразила она, когда они выходили из здания вокзала.
– Ну уж бедными вас точно не назовешь, – отозвался он. – Бедность мне знакома. – Помолчал и добавил: – А ведь мог бы и разбогатеть. Когда-нибудь.
Она знала, о чем он думает. Все думали об одном и том же: а сохранится ли в будущем Франция?
Гаэтон замедлил шаг. Вскоре и Изабель заметила то, что привлекло его внимание.
– Не останавливайся, – предупредил он.
Впереди был пропускной пункт. Повсюду – вооруженные немцы.
– Что происходит?
– Нас заметили. – Гаэтон крепче стиснул ее руку, направляясь прямиком к кучке солдат.
Здоровенный часовой с квадратной челюстью преградил им дорогу и потребовал показать документы и пропуска.
Изабель протянула паспорт на имя Жюльет. Гаэтон показал свои фальшивки, но часового, похоже, больше занимало происходящее у него за спиной. Он едва взглянул на их бумаги.
Изабель изобразила свою самую невинную улыбку:
– А что такое случилось?
– Нет больше Свободной Зоны. – Солдат жестом показал им, чтобы не задерживались.
– Нет Свободной Зоны? Но…
– Мы оккупируем Францию, – грубо перебил ее солдат. – Больше нет нужды притворяться, что убогое правительство Виши что-то решает. Долго еще будете стоять?
Гаэтон потащил ее вперед.
Они шли еще несколько часов. Часто приходилось пропускать немецкие грузовики и автомобили. Только в тихом приморском городке Сен-Жан-де-Люз немцев было поменьше. Они забрались на пустой волнорез, возвышающийся над бурными водами Атлантики. Внизу полоска желтого песка сдерживала натиск океана, вдалеке виднелся ярко-зеленый полуостров, усеянный белыми пятнышками баскских домиков с красными черепичными крышами. Небо над головой было бледным и выцветшим, а облака тянулись по нему тонкими полосками, как бельевые веревки. На улицах пусто, никто не прогуливался ни по пляжу, ни по старинной дамбе. Впервые за несколько часов Изабель смогла немного успокоиться.
– Что он имел в виду – нет больше Свободной Зоны?
– Ничего хорошего, это уж точно. Дело твое будет еще опасней, чем раньше.
– Я уже пробиралась через Оккупированную Зону.
Она крепче вцепилась ему в руку и увела с волнореза. Они спустились по неровным ступеням к дороге.
– Мы здесь отдыхали, когда я была маленькой, – сказала она. – До того, как мама умерла. По крайней мере, так мне рассказывали. Я почти ничего не помню.
Изабель пыталась завязать разговор, но Гаэтон молчал. В тишине Изабель ясно чувствовала, как ее душит тоска, тоска по нему, хотя, казалось бы, – вот он, совсем рядом, держит ее за руку. Почему она так мало расспрашивала его в те дни, что они провели вместе? А теперь времени не осталось, и оба это знали. Дальше шли молча.
В сумерках Гаэтон впервые в жизни увидел затянутые дымкой Пиренеи.
Острые, заснеженные пики поднимались к свинцовому небу, верхушки скрывались в облаках.
– Черт. И сколько раз ты переходила эти горы?
– Двадцать семь.
– Ты – чудо.
– Я такая, – улыбнулась Изабель.
Они шли по темным пустым улицам Уррюнь, мимо запертых магазинов и бистро, в которых сидели одни старики. Из города немощеная дорога вела выше, к подножию гор. Наконец добрались до скрытого в холмах коттеджа, из трубы которого валил дым.
– Ты в порядке? – спросил Гаэтон, заметив, что она замедлила шаг.
– Я буду по тебе скучать, – тихо ответила Изабель. – Ты надолго сможешь остаться?
– Утром надо уходить.
Она боялась выпустить его руку – а вдруг они больше не увидятся. Жутко становилось от одной мысли. Но нужно собраться, сосредоточиться. У нее есть работа. Решительно высвободив руку, Изабель резко постучала в дверь коттеджа – три быстрых удара.
Дверь открыла мадам Бабино – в мужской одежде, с «голуаз» в зубах. Отступила с порога, приглашая их войти:
– Жюльет! Заходи, заходи!
Изабель и Гаэтон прошли в главную комнату, где вокруг стола собралось четверо летчиков. В очаге горел огонь, над ним висел булькающий закопченный котелок. Изабель потянула носом – козлятина, вино, бекон, крепкий бульон, грибы и шалфей. Запах божественный, и она сразу вспомнила, что целый день ничего не ела.
Мадам Бабино представила мужчин – трое англичан, один американец. Британцы провели здесь уже несколько дней, ждали американца, который добрался только вчера. Завтра утром Эдуардо поведет их через горы.
– Приятно познакомиться, – сказал один из них, пожимая руку Изабель с таким энтузиазмом, будто качал воду из колонки. – Вы и вправду красавица, как нам рассказывали.
Парни заговорили все разом. Гаэтон сразу оказался своим в этой компании, как будто общий давний приятель. А Изабель, отведя в сторонку мадам Бабино, отдала ей конверт с деньгами, которые должны были оказаться у нее почти две недели назад.
– Простите за задержку.
– Ничего, у тебя были дела поважней. Как рана?
Изабель пошевелила плечом.
– Лучше. Через неделю буду готова идти в горы.
Мадам протянула ей сигарету. Изабель глубоко затянулась и медленно выдохнула, изучая людей, оказавшихся под ее началом.
– Как они?
– Видишь вот того, высокого и худого, с носом, как у римского императора?
Изабель не смогла сдержать улыбку:
– Вижу.
– Утверждает, что он лорд или герцог, в общем, что-то в этом роде. Сара из По говорит, что от него одни проблемы. Не желает, чтоб женщина ему указывала, что делать.
Изабель запомнила. Такое случалось нередко, пилоты не хотели подчиняться женщинам – а также девчонкам, девицам и девкам, – но с этим она научилась справляться.
Мадам Бабино протянула Изабель смятый, в пятнах, лист бумаги:
– Один из них принес. Сказал, что для тебя.
Изабель торопливо развернула письмо. Она сразу узнала неровный почерк Анри.
Ж.! Твоя подруга вернулась жива-здорова, но у нее гости. Не появляйся тут. Мы за ней присмотрим.
С Вианной все в порядке, ее отпустили после допроса, но еще один офицер – или офицеры – поселился в ее доме. Изабель смяла письмо и швырнула в огонь. Она не знала, беспокоиться ей или, наоборот, расслабиться. Невольно оглянулась на Гаэтона, который не спускал с нее глаз, разговаривая с одним из летчиков.
– Кстати, я вижу, как ты на него смотришь.
– На лорда-большеноса?
Мадам Бабино коротко хохотнула:
– Я, может, и старая, но не слепая. На этого худого красавчика с голодными глазами. Он тоже от тебя глаз отвести не может.
– Завтра утром он уйдет.
– Вон оно что.
Изабель обернулась к пожилой женщине, ставшей за последние пару лет ее близким другом:
– Боюсь его отпускать. Знаю, звучит глупо, учитывая, какая опасная у меня жизнь.
Глаза хозяйки были полны понимания.
– В другое время я бы посоветовала тебе быть осторожней. Сказала бы, что он слишком молод и занят слишком рискованным делом, а молодые рисковые парни непостоянны. – Она вздохнула. – Но мы нынче слишком осторожны. Если еще и с любовью осторожничать…
– Любовь, – прошептала Изабель.
– Я, впрочем, добавлю, потому что я как-никак мать и ничего с собой поделать не могу, – разбитое сердце на войне болит так же сильно, как в мирное время. Попрощайся с ним как следует.
Изабель дождалась, пока все стихнет – насколько это возможно в комнате, где на полу храпят четыре человека, выбралась из-под одеяла, проскользнула через комнату и вышла наружу.
Над головой мерцали звезды. Козы, пасущиеся на склоне холма, в лунном свете казались серебристо-белыми.
Она стояла у ограды и смотрела на небо. Ждать пришлось недолго. Гаэтон подошел к ней сзади, обнял. Она прижалась к нему спиной.
– Так спокойно, когда ты меня обнимаешь.
Он не ответил, и она поняла – что-то произошло. Сердце провалилось куда-то вниз. Она медленно повернулась:
– Что случилось?
– Изабель… – начал он.
Не говори мне, ни в коем случае не говори, ничего не говори. В тишине все звуки стали звонче и яснее – блеянье коз, грохот ее сердца, стук камня, катящегося по склону холма где-то вдалеке.
– Та встреча. На которую мы собирались в Карриво, когда ты нашла сбитого летчика…
– Да? – Она все-таки неплохо его изучила за последние дни и по малейшей тени, скользящей по лицу, могла определить настроение. Вот сейчас точно знала: что бы он ни готовился произнести, ее это не обрадует.
– Я ухожу из группы Поля. Буду сражаться… по-другому.
– Как?
– Оружием, – тихо ответил он. – И бомбами. Всем, что сможем достать. Я присоединяюсь к партизанам. Ухожу в лес. Буду заниматься взрывчаткой. – Он улыбнулся: – И похищением компонентов для бомб.
– Тут твой воровской опыт пригодится.
Попытка поддразнить не удалась. Его улыбка погасла.
– Я не могу просто возить бумажки, Из. Хочу делать больше. И наверное, мы долго не увидимся.
Она кивнула, хотя про себя могла думать только об одном. Как? Как я смогу его отпустить? И поняла, чего он боялся с самого начала.
Они смотрели в глаза друг другу, и это было ближе, нежнее и сокровеннее любого поцелуя. Может, они никогда больше не увидятся.
– Займись со мной любовью, Гаэтон, – попросила она.
Как в последний раз.
Вианна стояла под дождем у отеля «Бельвю». Окна запотели, но внутри горел свет, и она видела движущиеся за стеклом фигуры в серо-зеленой форме.
Вперед, Вианна, хватит медлить.
Она расправила плечи и открыла дверь. Над головой приглушенно звякнул колокольчик, и все присутствующие обернулись. Вермахт, СС, гестапо. Она чувствовала себя ягненком на заклании.
Стоящий у стойки Анри поднял глаза. Увидев ее, вышел из-за стойки навстречу, подхватил под руку, прошипел: «Улыбайся». Она честно постаралась улыбнуться, но, кажется, не слишком успешно.
Он отпустил ее руку, только когда они оказались у стойки. Он что-то говорил – и даже, кажется, смеялся, занимая свое место за конторкой с кассой и тяжелым черным телефоном.
– С отцом, верно? – громко спросил он. – Комнату на две ночи?
Она кивнула.
– Пойдемте со мной, покажу вам свободные комнаты.
Вианна проследовала за ним в длинный узкий коридор. Они миновали небольшой столик, уставленный блюдами с фруктами (которые могли себе позволить только немцы), и пустой ватерклозет. Анри провел ее к узкой лестнице и дальше, в крошечную комнату с затемненным окошком, в которой помещалась только одна кровать.
Закрыл за ними дверь.
– Вам нельзя сюда приходить. Я же отправил сообщение, что с Изабель все в порядке.
– Спасибо. – Вианна собралась с духом. – Мне нужны документы. Вы единственный, кого я знаю, кто мог бы помочь.
Он нахмурился:
– Опасная просьба, мадам. Для кого?
– Для еврейского мальчика, который прячется от немцев.
– Прячется? Где?
– Вам лучше не знать.
– Да, пожалуй. Место безопасное?
Она пожала плечами. Странный вопрос. Где же теперь безопасно?
– Я слышал, у вас остановился штурмбанфюрер фон Рихтер. Он раньше жил здесь, в отеле. Страшный человек. Мстительный и жестокий. Если он вас поймает…
– А что нам делать, Анри? Ничего?
– Вы похожи на свою сестру.
– Поверьте, я не такая храбрая.
Анри долго молчал. Наконец сказал:
– Постараюсь достать пустые бланки. Подделывать придется самой, я и так слишком занят. Практикуйтесь, используйте свои документы как образец.
– Спасибо.
Она смотрела на него и вспоминала, как несколько месяцев назад он принес записку и что она подумала тогда о своей сестре. Теперь-то она знала, что Изабель с самого начала занималась очень опасным делом. И очень важным. Изабель защищала ее, не рассказав ей ничего, не побоялась выставить себя эгоистичной дурочкой. Рассчитывала, что Вианна с готовностью поверит в худшее.
Так оно и вышло, и теперь Вианне было стыдно.
– Не рассказывайте Изабель, ладно? Не хочу, чтобы она переживала за меня.
Анри кивнул.
– До свидания.
Закрывая за собой дверь комнатки, Вианна услышала, как он сказал:
– Ваша сестра гордилась бы вами.
Вианна не ответила и даже не замедлила шаг. Игнорируя посвистывание и сальные шуточки немецкой солдатни, вышла из отеля и направилась домой.
Ликвидация Свободной Зоны мало изменила повседневную жизнь Вианны. Она, как и прежде, с утра до ночи стояла в очередях. Главной проблемой был Даниэль. Она по-прежнему старалась не показывать его лишний раз, хотя история про усыновление, кажется, ни у кого не вызывала вопросов. А рассказала она всем, кому могла, – но, похоже, все были так заняты собственным выживанием, что ее дела никого не интересовали; а может, люди догадывались и поддерживали ее, кто знает.
Вот и сегодня она оставила детей дома, заперла двери, уходя, но все равно переживала. Получив все, что удалось, по карточкам, она плотнее закуталась в шерстяную шаль и вышла из лавки бакалейщика.
Проходя по улице Виктора Гюго, Вианна чувствовала себя такой несчастной и так погрузилась в свои тревоги и переживания, что не сразу заметила пристроившегося рядом Анри.
Он огляделся по сторонам. На холодной, ветреной улице ни души. Ставни заперты, зонтики кафе сиротливо полощутся на ветру, в бистро никого.
Анри протянул ей багет:
– Необычная начинка. Рецепт моей матушки.
Вианна поняла, о чем он. Документы.
– Хлеб с особой начинкой нынче найти непросто. Не съедайте все сразу.
– А если нам понадобится еще… хлеб?
– Еще?
– Голодных детей много.
Он остановился, повернулся к ней и неожиданно чмокнул в щеку.
– Тогда приходите снова, мадам.
Она успела шепнуть ему на ухо:
– Передайте сестре, что я о ней спрашивала. Мы скверно расстались.
Он улыбнулся:
– Мы с братом постоянно ссоримся, даже во время войны. Но на то мы и братья.
Вианна кивнула. Может, он и прав. Она положила багет в корзину, прикрыв его куском ткани, рядом с сухой молочной смесью и овсянкой, которые ей удалось раздобыть. Корзина, казалось, потяжелела, пока она смотрела в спину уходящему Анри. Сжав покрепче ручку, Вианна двинулась дальше.
– Мадам Мориак! Какой сюрприз.
Голос как масло – липкий, густой и скользкий.
Он вернулся вчера вечером и был очень весел, беспрерывно разглагольствовал, как легко было оккупировать Францию. Вианна накормила постояльца и его людей ужином, бесконечно подливая им вино. Недоеденное он выбросил. Вианна с детьми легли спать голодными.
Он был в форме, украшенной свастиками и железными крестами, с сигаретой в зубах. Левую половину лица скрывала завеса табачного дыма.
– Закончили с покупками?
Вианна расправила плечи, стараясь выглядеть уверенно и невозмутимо.
– Купила, что смогла, герр штурмбанфюрер. Мало что удалось.
– Если бы ваши мужчины не были такими трусами, их женщинам не приходилось бы голодать.
Она стиснула зубы и попыталась изобразить улыбку.
Он изучающе смотрел на нее:
– Вы в порядке, мадам?
– Да, герр штурмбанфюрер.
– Позвольте понести вашу корзину. Провожу вас домой.
Она сжала плетеную ручку:
– Нет, что вы, не нужно…
Он протянул руку в черной перчатке. Выбора не было – пришлось отдать корзину.
Он двинулся вперед широким, размашистым шагом. Вианна едва поспевала, не говоря уж о том, что не слишком уютно себя чувствовала, прогуливаясь по улицам Карриво с эсэсовцем.
На ходу фон Рихтер почти непрерывно говорил. О неизбежном поражении союзников в Африке, о трусости французов и жадности евреев. Об «окончательном решении еврейского вопроса» – как хозяйка, делящаяся особо удачным рецептом с соседкой.
Вианна старалась не прислушиваться, да и в любом случае плохо его слышала из-за гула в ушах. Каждый раз, набравшись смелости бросить взгляд на корзину, она видела, что из-под красно-белого полотна выглядывает багет.
– Вы дышите как скаковая лошадь, мадам. Плохо себя чувствуете?
Точно. Вот оно.
Прикрыв рот рукой, она выдавила из себя кашель.
– Простите, герр штурмбанфюрер. Надеялась вас этим не донимать, но, боюсь, я заразилась гриппом от детей.
Он резко остановился.
– Я же просил держать ваших микробов подальше от меня! – И с силой пихнул ей корзину.
Она отчаянно схватилась за плетеную ручку, испугавшись, что если корзина упадет, то багет треснет и документы вывалятся прямо к его ногам.
– П-простите… я не подумала.
– К ужину не ждите, – сказал он, разворачиваясь на каблуках.
Вианна постояла несколько секунд на месте – на случай, если он обернется, – и поспешила домой.
Далеко за полночь, когда фон Рихтер заснул, Вианна выскользнула из спальни в кухню. Обратно в спальню она вернулась со стулом, поставила его у ночного столика. При свете единственной свечи достала из-за пояса бланки документов. Вытащила свои собственные паспорта и принялась изучать, присматриваясь к каждой мелочи. Потом раскрыла семейную Библию и попыталась скопировать подписи – на полях, между строчками, везде, где было хоть немного пустого места.
Поначалу руки у нее так дрожали, что буквы получались неровными, но чем больше она практиковалась, тем ей становилось спокойней. Окончательно справившись с волнением, она изготовила новое свидетельство о рождении для Жан-Жоржа, на имя Эмиля Дюваля.
Но одних бумаг недостаточно. Что будет, когда война кончится и Элен Рюэль вернется? Если с Вианной что-нибудь случится (учитывая, как она рисковала, такую страшную вероятность нельзя исключать), Элен не сможет найти сына, не сможет даже узнать, как его теперь зовут.
Придется сделать fiche, формуляр, со всей информацией – и кто он на самом деле, и кто его родители и прочие родственники. Все, что она сможет вспомнить.
Вианна вырвала три странички из Библии и на каждой написала по списку.
На первой, темными чернилами, прямо поверх молитв:
1. Ари де Шамплен
2. Жан-Жорж Рюэль
На втором листе:
1. Даниэль Мориак
2. Эмиль Дюваль
И на третьем:
1. Карриво, Мориак
2. Аббатство Троицы
Она аккуратно свернула каждый листок в трубочку. Завтра она спрячет их в трех разных местах. Один – в какой-нибудь старой банке в сарае, сверху насыплет ржавых гвоздей; еще один – в банке из-под краски в амбаре; последний зароет в коробке, за курятником. А формуляр отдаст настоятельнице.
Если собрать вместе формуляры и списки, можно будет после войны разыскать всех детей и вернуть родным. Опасно, конечно, записывать все это, но если не записать – и если с ней что-нибудь случится, – как дети воссоединятся с родными?
Вианна долго изучала плоды своих трудов. Даниэль беспокойно заворочался в постели, она нежно похлопала его, успокаивая, и сама забралась под одеяло.