Даже в солнечный мартовский день, когда небо слепило синевой, квартира на авеню де Ла Бурдонне напоминала мавзолей. Толстый слой пыли повсюду. Вианна подошла к окну и сорвала светомаскировку, впервые за долгие годы впуская в комнату солнечный свет.
Здесь давно никого не было. Наверное, с того дня, как папа ушел спасать Изабель.
Картины по-прежнему на стенах, да и мебель почти вся на месте – только кое-что пущено на дрова, обломки свалены в углу. На обеденном столе пустая тарелка, ложка. На каминной полке – стопка книжек, папины стихи.
– Похоже, ее здесь не было. Надо спросить в отеле «Лютеция».
Вианна понимала, что хорошо бы собрать фамильные ценности, остатки прежней жизни. Но не сейчас. Потом. Когда-нибудь.
Втроем, с Софи и Антуаном, они вышли на улицу. В самом воздухе было разлито освобождение. Парижане, точно кроты, щурясь, выбирались на солнечный свет после нескольких лет тьмы. Но очереди за продуктами никуда не делись, и карточки не отменили. Война, может, и завершается, и немцы отступают на всех фронтах, но она еще не окончена.
Они направились в отель «Лютеция», бывшую штаб-квартиру абвера в годы оккупации, где нынче расположился центр регистрации возвращающихся из концлагерей.
Вианна стояла в центре роскошного вестибюля, полного людей, и сердце ее ныло. Подумалось вдруг – хорошо, что она оставила Даниэля под присмотром матушки Мари-Терезы. Люди были все тощие, изможденные, многие лысые, с пустыми глазами, в лохмотьях. Ходячие мертвецы. Среди них сновали врачи, сотрудники Красного Креста и журналисты.
Вианну дернул за рукав какой-то человек, сунул в лицо черно-белую фотографию:
– Вы ее не видели? Последнее, что мы знаем, – ее отправили в Аушвиц.
На снимке улыбающаяся миловидная девчушка лет пятнадцати стоит рядом с велосипедом.
– Нет, – пробормотала Вианна. – Простите, нет.
Но мужчина уже брел дальше, снова и снова повторяя свой вопрос.
Всюду, куда ни кинь взгляд, встревоженные родственники с фотографиями в подрагивающих руках, с надеждой уловить хотя бы намек о судьбе близких. Одна стена вся обклеена фотографиями и записками с именами и адресами. Выжившие разыскивают пропавших. Антуан обнял Вианну за плечи:
– Мы найдем ее, Ви.
– Мама? – встревожилась Софи. – Как ты?
Вианна печально посмотрела на дочь:
– Наверное, не следовало брать тебя с собой.
– Хватит уже опекать меня, – сказала девочка. – Давно пора бы это понять.
Держась за руку дочери, Вианна двинулась сквозь толпу, стараясь не отставать от Антуана. Слева она заметила группку истощенных до предела мужчин, все в грязных полосатых пижамах. Как они вообще до сих пор живы, эти люди?
Вианна не сразу сообразила, что ее о чем-то спрашивает женщина в форме Красного Креста.
– Мадам?
Вианна, с трудом оторвав взгляд от выживших узников, принялась сбивчиво объяснять:
– Я ищу… мою сестру, Изабель Россиньоль. Ее арестовали за участие в Сопротивлении и депортировали. И еще мою лучшую подругу, Рашель де Шамплен, ее тоже депортировали. Ее муж Марк был в лагере для военнопленных. Я… не знаю, что с ними, не знаю, как их искать. И… еще у меня список еврейских детей из Карриво. Надо разыскать их родителей.
Сотрудница Красного Креста, хрупкая седая женщина, записала имена.
– Я сейчас проверю по нашим спискам. А что касается детей, пойдемте со мной.
Их провели в кабинет, где за столом, заваленным бумагами, сидел какой-то древний старик с длинной бородой.
– Мсье Монтан, – сказала женщина, – у этой дамы есть информация о еврейских детях.
Старик поднял на них красные воспаленные глаза, поманил пальцем:
– Входите.
Дверь за ними закрылась, и тишина, внезапно наступившая после гама многолюдья, оглушила.
Вианна приблизилась к столу. Ладони взмокли, и она обтерла их о юбку.
– Меня зовут Вианна Мориак. Я из Карриво. – Она открыла сумочку, вытащила лист со списком. Положила на стол. – Некоторых еврейских детей удалось спасти, мсье. Мы укрыли их в аббатстве Святой Троицы, у матушки-настоятельницы Мари-Терезы. Я не знаю, где искать их родителей, не знаю, куда им податься. Кроме самого первого в списке. Ари де Шамплена я взяла к себе. И хочу отыскать его родителей.
– Девятнадцать человек, – проговорил старик.
– Не так много, я понимаю, но…
А он смотрел на нее так, словно она была не испуганной домохозяйкой, а какой-то героиней.
– Эти девятнадцать погибли бы в лагерях вместе со своими родителями, мадам.
– Как вы думаете, удастся найти их родных?
– Постараюсь, мадам. Но, к сожалению, большинство из этих детей наверняка сироты. Списки из концлагерей однообразны. Списки умерших. Мать погибла, отец погиб, родственников во Франции не осталось. Но все же им повезло, ведь не многим из детей удалось выжить. – Он устало провел рукой по волосам. – Я передам ваш список в Организацию спасения детей в Ницце. Они попытаются найти родных ваших подопечных. Спасибо, мадам.
Вианна подождала, но больше старик ничего не сказал. Они вышли из кабинета и снова смешались с толпой беженцев, узников и их родственников.
– Что дальше? – спросила Софи.
– Подождем, что скажут в Красном Кресте, – ответила Вианна.
Антуан показал на стену с фотографиями и именами:
– Давайте поищем там.
Они переглянулись, представив, как невыносимо больно будет рассматривать эти тысячи снимков, читать записки. И все же направились к стене.
Часа через два вернулась дама из Красного Креста.
– Мадам? Мне очень жаль, мадам, но Рашель и Марк де Шамплен числятся в списках погибших. Об Изабель Россиньоль нет никаких сведений.
Вианна едва не упала. Но справилась, отодвинула горе, чтобы пережить его позже, в одиночестве. Нальет бокал шампанского, сядет под старым тисом и вволю поболтает с подругой.
– Что значит – нет сведений? Никаких документов? Но я своими глазами видела, как ее уводили.
– Вам лучше вернуться домой и ждать сестру. – Дама ласково коснулась руки Вианны. – Не теряйте надежды. Еще не все лагеря освободили.
– Может, она нарочно прячется? – задумчиво спросила Софи.
– Совсем ты взрослая. – Вианна нежно погладила дочь по щеке, печально улыбнулась. – Знаешь, я горжусь этим, но вместе с тем это разбивает мне сердце.
– Пойдем. – Софи потянула мать за руку, и Вианна подчинилась. Сейчас она чувствовала себя больше ребенком, чем родителем.
Трясясь в вагоне третьего класса, Вианна смотрела на проплывающие за окном разбомбленные деревни. Антуан спал, привалившись к грязному стеклу.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила Софи.
Вианна положила ладонь на округлившийся живот – легкий трепет в ответ, едва заметный толчок. Она взяла руку Софи. Девочка хотела было отдернуть, но мать не отпустила. Софи ощутила под ладонью движение, подняла взгляд на Вианну:
– Как ты можешь…
– Война всех нас изменила, Софи. Рашель… больше нет, и Даниэль стал твоим братом. Настоящим братом. А это дитя, он или она, неповинно ни в чем…
– Но как забыть? И я никогда не прощу.
– Любовь должна быть сильнее ненависти, иначе все было напрасно.
– Будем надеяться, что так, – вздохнула Софи, слишком уж серьезно для своих лет.
– Давай напоминать друг другу об этом, ладно? – Вианна погладила дочь по голове. – В тяжелые моменты. Мы должны поддерживать друг друга.
Перекличка все длилась и длилась. Ноги не держали. Но, осев на землю, она приказала себе остаться в живых, и с трудом поднялась.
Охранники с собаками шли вдоль строя, отбирая женщин для газовой камеры. Говорят, предстоит очередной переход. На этот раз в Маутхаузен, где на тяжелых работах умирают тысячи людей: советские военнопленные, евреи, пилоты союзников, политзаключенные. Говорят, никто из вошедших в эти ворота не выходит обратно.
Изабель закашлялась. Кровь брызнула на ладонь. Она торопливо вытерла ее о грязную одежду, пока охранник не заметил.
Грудь горела, голова разрывалась от боли. Она настолько погрузилась в боль, что пропустила момент, когда послышался звук моторов.
– Слышишь? – встрепенулась Мишлин.
Тревожная волна прокатилась по толпе заключенных. Но Изабель была сосредоточена на боли. Легкие жгло при каждом вдохе.
– Они уходят! – раздался голос.
– Изабель, гляди!
Сначала она не видела ничего, кроме яркого синего неба, деревьев и соседок по бараку. А потом заметила.
– Охрана! Их нет, – прохрипела она.
Ворота клацнули, распахнулись, и во двор хлынул поток грузовиков с американскими флагами; солдаты висели на бортах, сидели на капотах.
Американцы.
Колени у Изабель снова подогнулись.
– Ми…ш…лин, – прошептала она. – Мы… выжили.
Наступила весна, война неумолимо катилась к концу. Генерал Эйзенхауэр потребовал капитуляции. Американцы форсировали Рейн и вошли на территорию Германии. Союзники продвигались день за днем, освобождали узников концлагерей. Гитлер затаился в бункере.
А Изабель все не возвращалась.
Вианна нервно хлопнула крышкой почтового ящика:
– Она словно испарилась.
Антуан промолчал. Сколько уж недель они ищут Изабель. Вианна часами стоит в очереди к телефону, рассылает письма по госпиталям и разным организациям. На прошлой неделе вдвоем объезжали лагеря беженцев и перемещенных лиц, но все впустую. Нигде никакой информации об Изабель Россиньоль. Она словно исчезла с лица земли – с сотнями тысяч других.
Изабель могла выжить в лагере, но погибнуть буквально накануне прихода союзников. В лагере Берген-Бельзен союзников ждали груды еще теплых тел.
Чтобы никто не мог рассказать.
– Пойдем. – Антуан взял ее за руку.
Она больше не сжималась от его прикосновений, не вздрагивала, но и спокойствия тоже не ощущала. После его возвращения они почти не занимались любовью. Он говорил, что не хочет навредить ребенку, она соглашалась, но оба знали правду.
– У меня для тебя сюрприз. – Он с улыбкой повел ее на задний двор.
На фоне слепящей небесной лазури колыхался старый тис. За загородкой пищали и ковырялись в грязи цыплята.
Между тисом и какой-то железякой, которую Антуан, должно быть, отыскал в сарае, натянута старая простыня. Он подвел жену к стулу, стоявшему на каменных плитах. За годы отсутствия мужа меж каменными плитами вырос мох, и стул был неустойчив. Вианна осторожно села, ощущая, что в последнее время стала грузной и неповоротливой. Антуан улыбался радостно и немножко лукаво.
– Мы с детьми весь день готовились.
Мы с детьми.
Антуан встал перед колышущейся простыней и торжественно взмахнул рукой:
– Леди и джентльмены, дети, тощие кролики и вонючие цыплята…
Из-за простыни донеслось хихиканье – Даниэль, затем сердитое шиканье – Софи.
– В лучших традициях «Мадлен в Париже», где главную роль исполнила блистательная мадемуазель Мориак, представляю вам Певцов из Ле Жарден!
Широким жестом он отдернул занавес, открывая деревянный, слегка кособокий помост, на котором стояли Софи и Даниэль. Оба в наброшенных на плечи одеялах-плащах, под подбородками цветущие веточки яблони, а на головах короны из блестящего металла, к которому они приклеили красивые камешки и цветные стеклышки.
– Мам, привет! – радостно замахал Даниэль.
– Тш-ш, – одернула его Софи. – Помнишь, как надо?
Даниэль серьезно кивнул.
Оба синхронно повернулись – помост предательски покачнулся – и простерли руки к Вианне.
Антуан поднес ко рту губную гармошку, извлек долгий заунывный звук, повисший в воздухе. А потом заиграл.
Тоненьким чистым голоском Софи затянула:
– Братец Жак, братец Жак…
Софи присела на корточки, а Даниэль подпрыгнул, подхватив:
– Спишь ли ты? Спишь ли ты?
Вианна прикрыла рот ладонью, не успев сдержать смешок.
Певцы старались вовсю. Софи наслаждалась незатейливой родительской радостью, а Даниэль явно был на седьмом небе.
Словно сцена из прошлой жизни. Странной и прекрасной.
Вианна чувствовала, как внутри набухает радость. У нас все будет хорошо, подумала она, глянув на Антуана. В тени дерева, посаженного ее прадедом, глядя на своего мужа, слушая детские голоса, она нутром поняла: у нас все будет хорошо.
– …динг… данг… донг…
Песня закончилось, и Вианна бурно зааплодировала. Дети величественно поклонились. Даниэль сбросил плащ, спрыгнул на траву и громко захохотал. Вианна встала и вперевалку двинулась к сцене, чтобы поцеловать детей.
– Какая прекрасная идея, – сказала она сияющей Софи.
– Я же был сереьзным, мам, да? – вопросил Даниэль.
– Это мы с папой вместе придумали, – сказала Софи. – Чтобы как раньше.
– Я тоже придумывал! – подхватил Даниэль.
Вианна расхохоталась:
– Вы оба просто грандиозные певцы. А…
– Вианна? – позвал Антуан.
Но Вианна никак не могла оторваться от детей.
– И долго тебе пришлось разучивать слова? – спросила она у сына.
– Мама, – напряженно сказала Софи. – К нам пришли.
Вианна обернулась.
Рядом с Антуаном стояли двое мужчин; оба в поношенных черных костюмах и черных беретах. У одного в руках потрепанный портфель.
– Софи, присмотри за братом, – велел Антуан. – Нам надо кое-что обсудить с этими мсье.
Антуан подошел к Вианне, обнял и повел в дом.
– Я Натаниэль Лернер, – представился тот, что постарше, седой, с кожей в старческих пятнах.
– А я рабби Горовитц.
– Чем мы можем вам помочь?
– Мы приехали за Ари де Шампленом, – мягко сказал рабби. – У него есть родственники в Америке, в Бостоне. Мы получили от них запрос.
Вианна, наверное, упала бы, если бы Антуан не поддержал.
– Мы понимаем, что вы спасли девятнадцать еврейских детей. Это при том, что в вашем доме жил немецкий офицер. Невероятно, мадам.
– Подвиг, – добавил рабби.
Антуан сжал ее руку, и Вианна осознала, что следует что-то ответить.
– Рашель была моей лучшей подругой. Я пыталась помочь ей перебраться в Свободную Зону перед депортацией, но…
– Ее дочь погибла, – сказал Лернер.
– Откуда вы знаете?
– Наша работа состоит в том, чтобы собирать сведения и соединять семьи. Мы разговаривали с женщинами, которые были вместе с Рашель в Аушвице. К сожалению, она продержалась меньше месяца. Ее мужа Марка расстреляли в Шталаг 13А. Ему не так повезло, как вашему мужу.
Вианна молчала. Она понимала, эти люди дают ей время. Она была благодарна им за это, но куда больше она ненавидела их.
– Даниэль – Ари – родился за неделю до того, как Марк ушел на войну. Он не помнит родителей. Самое разумное, если он останется нашим сыном.
– Но он не ваш сын, мадам. – Голос у Лернера мягкий, но слова – как удар хлыста.
– Я обещала Рашель, что спасу его.
– И вы спасли. А теперь Ари пришло время вернуться в семью. К своему народу.
– Он не поймет.
– Возможно, – согласился Лернер. – Пока не поймет.
Вианна с надеждой смотрела на Антуана:
– Мы любим его. Он часть нашей семьи. Он должен остаться с нами. Ты же согласен, Антуан?
Антуан очень серьезно кивнул.
– Мы можем усыновить его. Воспитаем как родного сына. Но как еврея, конечно же. Мы объясним ему, кто он такой, будем водить его в синагогу и…
– Мадам, – вздохнул Лернер.
Рабби ласково взял руки Вианны в свои:
– Мы знаем, что вы любите его, а он любит вас. Мы знаем, что Ари еще слишком мал, чтобы понять ситуацию, и что он будет плакать и тосковать без вас – возможно, годами.
– Но вы все равно хотите его забрать.
– Вы видите горе одного маленького мальчика. А я здесь, потому что горе коснулось всего моего народа. Понимаете? – Лицо его будто почернело, уголки рта скорбно опустились. – Миллионы евреев были уничтожены в этой войне, мадам. Миллионы. – Он помолчал. – Исчезло целое поколение. И теперь мы должны воссоединиться вновь, те немногие из нас, кто выжил; мы должны возродить нацию. Один мальчик, который не помнит, кто он такой, может, и не большая утрата для любого другого народа, но для нас этот мальчик – наше будущее. Мы не можем допустить, чтобы вы растили его в чуждой вам вере и время от времени водили в синагогу. Ари должен стать тем, кто он по рождению, и жить со своим народом. Его мать хотела бы именно этого.
Вианна вспомнила отель «Лютеция» – ходячие скелеты с пустыми глазами, бесконечная стена со снимками.
Миллионы погибших.
Утраченное поколение.
Она не смеет отказать рабби. Не вернуть Ари родной семье и своему народу? Она готова умереть, сражаясь за своих детей, но здесь нет врага, которого можно победить. Это просто горе, для всех.
– Кто его заберет? – Голос дрогнул.
– Двоюродная сестра его матери. У нее одиннадцатилетняя дочь и сын шести лет. Они будут любить Ари как родного.
У Вианны сил не было ни кивнуть, ни утереть слезы.
– Они же будут писать мне, присылать фотографии?
– Ему придется забыть вас, мадам, начать новую жизнь.
– Когда вы его заберете?
– Прямо сейчас.
Сейчас.
– И мы ничего не можем изменить? – спросил Антуан.
– Нет, мсье. Ари следует вернуться к своим. Он один из немногих счастливчиков – его родственники живы.
Вианна почувствовала, как Антуан взял ее за руку. На лестнице ему пришлось поддерживать ее, ноги не слушались.
В спальне сына (нет, не сына), двигаясь как сомнамбула, она собрала нехитрые пожитки мальчика. Потрепанная плюшевая обезьянка с вечно отрывающимися глазами; кусочек окаменевшего дерева, который он нашел на берегу прошлым летом; стеганое одеяло, которое Вианна смастерила из лоскутов его старой одежды. С обратной стороны вышивка «Нашему Даниэлю, с любовью от мамы, папы и Софи».
Она вспомнила, как он прочитал это и спросил: «Папа вернется?» – а она кивнула и сказала, что любимые всегда находят дорогу домой.
– Я не хочу терять его. Я не могу…
Антуан прижал ее к себе, дал выплакаться, а потом пробормотал на ухо:
– Ты же сильная. Мы должны смириться. Мы любим его, но он не наш.
Как же она устала быть сильной. Сколько еще утрат она сможет вынести?
– Хочешь, я ему скажу? – предложил Антуан.
Конечно, хочет, больше всего на свете хочет, но это должна сделать мать.
Трясущимися руками она упаковала вещи Даниэля – Ари – в старый холщовый рюкзак и вышла из комнаты, мигом позже осознав, что забыла про Антуана. Сил хватало только на то, чтобы дышать и двигаться. Вианна прошла к себе, перерыла весь шкаф, пока не отыскала наконец маленькую фотографию – она и Рашель. Единственный сохранившийся у нее снимок Рашели. Сделано лет десять-двенадцать назад. Вианна написала на обороте их имена, сунула фотографию в карман рюкзака. Не обращая внимания на мужчин внизу, она вышла во двор, где дети – все еще в своих плащах и коронах – резвились на самодельной сцене.
Мужчины последовали за Вианной.
– Мама? – удивилась Софи.
Смех Даниэля. Долго ли она будет помнить этот звук? Не слишком. Теперь она знала это. Воспоминания – даже лучшие из них – имеют свойство стираться.
– Даниэль… – Пришлось откашляться и повторить попытку: – Даниэль? Не мог бы ты подойти?
– Что случилось, мам? – Софи забеспокоилась: – Ты плакала?
Вианна шагнула навстречу мальчику, прижимая к себе рюкзак.
– Даниэль…
– Хочешь, чтобы мы еще разок спели, да, мамочка? – Даниэль поправил сползшую набок корону.
Путаясь в полах своего «плаща», он приблизился.
Вианна опустилась на колени, взяла мальчика за руки.
– Не думаю, что ты поймешь. – Голос ее срывался. – В свое время я рассказала бы тебе обо всем. Попозже, когда ты стал бы старше. Мы даже сходили бы в твой старый дом. Но время вышло, Капитан Дан.
– Ты про что? – нахмурился мальчик.
– Ты же знаешь, как сильно мы тебя любим.
– Да, мама.
– Мы тебя очень любим, Даниэль, и всегда любили, с того самого момента, как ты появился в нашей жизни, но прежде у тебя была другая семья. У тебя были другая мама и другой папа, и они тоже любили тебя.
– У меня была другая мама? – изумился Даниэль.
– О нет… – выдохнула Софи за спиной Вианны.
– Ее звали Рашель де Шамплен, и она любила тебя всем сердцем. А твоего папу звали Марк, и он был очень храбрым. Я бы так хотела рассказать тебе о них, но времени нет. – Она смахнула слезы. – Потому что сестра твоей мамы тоже любит тебя и хочет, чтобы ты поехал к ней в Америку и жил с ее семьей, там много вкусной еды и много-много игрушек.
Глаза мальчика наполнились слезами.
– Но ты моя мама. Я не хочу никуда уезжать.
Она хотела сказать «и я не хочу, чтобы ты уезжал», но тогда он еще больше испугается.
– Я знаю, – спокойно произнесла Вианна. – Но тебе там понравится, Капитан Дан, а твоя новая семья в тебе уже души не чает. Может, они тебе даже щенка купят, как ты всегда мечтал.
Он все-таки расплакался, и она обняла его. Наверное, это самый отважный поступок в ее жизни – отпустить сына. Вианна поднялась, мужчины тут же возникли рядом.
– Привет, молодой человек. – Рабби радостно улыбнулся Даниэлю.
Даниэль всхлипнул.
Взяв малыша за руку, Вианна провела его через дом, во двор, мимо яблони с трепещущими на ветвях памятными ленточками, через сломанные ворота к голубому «пежо», припаркованному у обочины.
Лернер сел за руль, двигатель взревел, из выхлопной трубы вырвалось дымное облачко.
Рабби открыл заднюю дверь. Бросив на Вианну последний печальный взгляд, он скрылся внутри, оставив дверцу открытой.
Софи и Антуан, подошедшие следом, наклонились к Даниэлю, крепко обняли его.
– Мы всегда будем любить тебя, Даниэль, – сказала Софи. – Надеюсь, ты нас не забудешь.
За всю войну Вианне не приходилось совершать ничего более страшного, никогда ей не было так чудовищно больно. Она взяла Даниэля за руку и подвела к автомобилю, который увезет его навсегда. Малыш вскарабкался на заднее сиденье, поднял заплаканное лицо:
– Мамочка?
– Погодите минутку! – крикнула вдруг Софи и бросилась к дому. Через минуту она вернулась с Бебе и сунула плюшевого кролика Даниэлю.
Вианна наклонилась, заглянула в недоумевающие детские глаза:
– А теперь тебе пора, Даниэль. Доверься маме.
Нижняя губа у Даниэля задрожала, он притиснул игрушку к груди:
– Да, мама.
– Будь хорошим мальчиком.
Рабби захлопнул дверь.
Даниэль приник к стеклу, вжал ладони, лицо.
– Мама! Мама!
Они стояли и слушали его крик из удаляющейся машины.
– Счастливой тебе жизни, Ари де Шамплен, – прошептала Вианна.