Мать твою! Вот так драма по Шекспиру! Ничего себе, учудили мужики, практически одновременно убились! Кого ж теперь победителем считать, коль они оба окочурились?
В центр круга к лежащим, можно сказать, в обнимку телам спешно кидается добрая треть свидетелей судебного поединка, озабоченная тем же вопросом. С урманом, похоже, все ясно: его голова держится на шее за счет мышц и лоскута кожи, ибо позвоночник перерублен начисто. Булькающего кровью мертвеца оттаскивают прочь. Переворачивают Головача вспоротым брюхом кверху, кто-то торопливый выдергивает из него окровавленный меч, за что удостаивается от боярина гневной тирады.
Хо, живехонек, кормилец!
По рядам сочувствующих пронесся вздох облегчения. Теперь хотя бы ясно за кем осталась правда.
- Первый раз вижу подобное, - пораженно выдавил вцепившийся обеими руками в жердину Праст. Он благоразумно не полез в толчею в центре бойцовского круга. Нам с ним и в пятнадцати метрах сквозь частокол ног видно как корячится на спине боярин, слышно как он кряхтит и постанывает, ослабшим голосом сварливо втолковывает что-то обступившим его соратникам и сыновьям. Ни сесть, ни, тем более, подняться ему не дают, прижимают ласково к земле, чтоб поменьше пробитой требухой шевелил. По потерянным лицам Бура и Завида легко читается печальное будущее главы семейства. Хоть вытаскивай, хоть не вытаскивай меч из раны, с такими дырками в животе, думаю, тут не выживают, какими травами не лечи. Его бы в хирургию на полостную операцию определить, а не на сырой земле пластать.
- В «скорую» бы позвонить не мешало, - себе под нос проговорил Сашка то ли в шутку, то ли всерьез озвучив мои мысли.
Силен, все таки, батя у Бура с Завидом. Какого матерого зверя вальнул! Кость у него разрублена, ливер железякой проткнут, а все командовать норовит, даже на смертном одре склонившихся над ним сынов поучает.
- Слушай, почему его в дом не несут, айболита у них совсем нет никакого? - продолжил волноваться Сашка.
- Может и есть какой лекарь, только, думаю, таскать Головача по хатам только мучить. Там печенка пробита, скорее всего. Дохлый номер. Нога разрубленная срастется, а вот органы внутренние в условиях зачаточного состояния здешней медицины вряд ли заживут. Патологоанатом по нему плачет.
Людское скопище на дворе изрядно возросло, прибавилось прямоходячих туловищ и факелов. Тела Крини, нашего тихо помершего бедолаги разбойника, Родима и Эмунда прибрали, забросали кровавые лужи светлым песочком. Засуетились по сараям и клетям какие-то люди, бабы носятся, кудахчут гнусаво, слезливо подвывают. Должно быть, на подворье старосты собралась уже вся деревня обожженная страшной вестью.
- А ты почему дядюшку не оплакиваешь? Он же был тебе как отец.
- Не смешной прикол, Старый, - буркнул Рок.
- Я и не смеюсь. Своим подчеркнутым безразличием ты вызываешь лишние подозрения, а нам это ни к чему.
Отделившись от окруживших Головача верных людей, придерживая на бегу меч, к нам направился Живка. Шлем съехал ему на затылок, так что второй рукой он держал его, чтобы не потерять.
- Стяр, пойдем! - требовательно выпалил дружинник, влажно блестя густыми ресницами.
- Куда? - опешил я и взглянул на Рока.
- К Головачу!
- Я, вообще-то, не по этой части, Живка. Вам лекаря нужно искать толкового, хотя бы для самоуспокоения.
Живка торопливо махнул на меня рукой, словно я пронес сейчас настоящую чепуху.
- Он сказать тебе чего-то хочет. Идем скорее!
- Хм, ну пойдем, коль не шутишь.
Из за плотного кольца окружившего Головача людей несется его торопливая, отрывистая речь. Видно, что многое хочет сказать, слова бьются друг о друга как камушки в решете, второстепенные мешают важным, мысли налезают одна на другую.
Вслед за Живкой мы с Сашкой протолкались в круг, потеснив белого как снег Завида. Сашка грамотно заслонил мою спину, на всякий случай встав вполоборота к Буру. Боярин углядел меня среди прочих и тотчас узнал, призывно шевельнул лежащей на груди рукой.
- А-а, разбойниче... подойдь...
Подхожу, сажусь рядом на корточки. Боярин на короткое время задерживает полуосмысленный взгляд на моем лице. Некоторое время молчит, будто что-то вспоминает, затем иссохшим ртом начинает выдыхать бессвязные на мой взгляд словосочетания:
- Бур... бери его к себе... я... помню Дряту, серебра дай... Рогволду пошли... Прости меня... сам поезжай, расскажи... Шибай, Шибая мне... руку дайте! Князю дары, девица... дочка... двор забирайте, Шибая мне живо!
Веки Головача часто затрепетали, из одного глаза быстрой струей выбежала горячая слеза. Он затеребил скрюченными пальцами свою богатую бороду, произносимые им слова становились все невнятнее, прерывались сдержанными стонами. Я выпрямился и беспомощно оглянулся на Бура.
- Бредит, - чуть слышно определил Рок, да я и сам понял, что помирает боярин, страшную боль, накатывающую черными волнами за болтовней терпит, здоровой ногой плотную, утоптанную землю рыхлит. Неплохо бы весь этот бред теперь правильно интерпретировать, перевести на вменяемый язык, не знаю как остальные, а я лично мало чего почерпнул из сбивчивой речи умирающего.
Тут выясняется, что Шибая нигде нет и явить его пред замутненные братские очи никак не получится. Живка виновато пожал плечами: оставили, забыли, бросились подсоблять раненому боярину. Плохо сдерживая гнев, Бур велел Живке немедленно начать поиски и без дядюшки на глаза ему не показываться.
Головачу уже не до Шибая. Он бесцельно шарит невидящими очами по лицам, дышит как опытный любитель пива после стометровки рысью. Из дома приносят тряпки, Бур с помощниками прямо поверх набухшей коричневым кольчуги пытается перевязать боярину живот, чтоб остановить кровь. Головач из последних сил лупит их по рукам - не трогайте, дескать, дайте помереть спокойно.
Минут через пять боярин впадает в бессознательное состояние, еще через пять испускает дух.
На миг все вокруг не дыша замерли, словно боялись помешать освободившейся душе отлететь от бренного тела. Я потихоньку протиснулся и отошел прочь, жалко человека, но не мое это горе, обойдутся как-нибудь без моей скорбной рожи. Меня тут же обступили разбойнички во главе с Одинцом.
- Что делать будем, батька? - поинтересовался шустрый вьюнош с фингалом.
Я оглядел подворье. Урманов и след простыл. Вировские дружинники позволили им уйти как и было обещано Головачом. Так спешили свалить, что не стали забирать тело своего бугра. Шибай, наверное, тоже где-то с ними загасился.
- Да я б пожрал чего-нибудь, оголодал как собака, а после такого зачетного шоу, граммов двести коньяка принял бы на грудь под закусь знатную.
- А?
- Вот тебе и а. Покушать, говорю, неплохо бы.
- Ты и вправду серебро спрятал? - с восхищением прошептал Одинец.
Кто про что, а рыбак про рыбу.
- Раздобудешь хавчика - скажу.
- Так это я мигом, - взбодрился пацан и припустил к дому Родима.
Ночь выдалась безлунной и черной как пещерная полость. Ее невесомая плоть клубилась по щелям и углам, глотая свет факелов, стоило достаточно отойти от центральной части подворья. В такую темень Шибай вряд ли кинется искать место, где мы оставили серебришко, ему сейчас свое толстое брюхо нужно держать подальше от боярских сынков, потому за сохранность активов я оставался спокоен как удав.
- Пойдем-ка, Жеребчик, кости кинем, посидим где-нибудь, - позвал я и направился к самому большому сараю, возле которого была устроена низкая жердочка через две колоды перекинутая.
Поправив меч на боку, я уместил седалище рядом с Сашкой и изложил ему наши ближайшие перспективы, коих насчитывалось целых три: испытать пока что единственное пришедшее на ум средство вернуться домой, остаться при Буре (если получится) или рвануть на вольные хлеба, искать лучшей доли.
Сашка выслушал, склонил башку к правому плечу и неожиданно сумел удивить меня до самого копчика.
- А мне, Старый и здесь неплохо, если честно, - с апломбом заявил мой братишка и упрямо выдвинул поросший щетиной подбородок, что означало крайнюю степень решительности. - Дом у меня есть, имущество, дворня, лавэ, уважение и почет. Все присутствует. И для поднятия авторитета поле непаханое, возможностей хоть отбавляй. Нравится мне тут, вот и все.
На пару секунд я лишился дара речи и не имея возможности сразу раскусить не шутка ли это, осторожно начал отповедь.
- Здесь тебе не Дикий Запад, Шурик и свобода действий весьма ограничена. Ты не купец, не фермер и не ремесленник, часа в своей жизни нигде не проработал. Чего ты умеешь, кроме как челюсти сворачивать да с барыг бабло выращивать? Начнешь кого-то щемить с помощью кулаков или меча, конец будет примерно как у Эмунда, тюрем с колониями тут не водится. Вся земля, торговля и производство под боярской да княжеской "крышей". Да тут любой тип с мечом или топором может тебе щель для копилки в башне проломить по каким-то своим понятиям. За счет чего ты подниматься собрался?
- Хочешь убедить меня, что там у нас житуха была намного лучше?
- Да не в том суть. Здесь масса непоняток, какие-то свои законы, типа судебного поединка, придется выживать, приспосабливаться, а дома мы с тобой как щуки в речке. Мы знали как все устроено и каким маслом нужно смазать то или иное колесо, чтоб крутилось без скрипа, - образно выразился я и похлопал Сашку по тугому предплечью. - Наша настоящая жизнь - там, очнись, Санек! Мы чужие на этом районе.
- Вот как раз там-то нас и прижмурили, - желчно парировал Рок. - Вернемся, за нас снова возьмутся. Не Анзор, так Фрол или менты. Надоело. Здесь хочу остаться, раз уж карта так легла. Не поднимусь, буду жить вместо Дивея, приспособлюсь как-нибудь. С чего-то же он доход имел, не бедствовал.
Я с самого начала считал вселенской хохмой, что из нас двоих, почему-то, именно Сашке Рокотову выпало очутиться в теле племянника местного заправилы. Надо отметить, "костюмчик"Дивея Року не жмет ни в едином месте, как в нем родился.
Под летним ночным небом, где-то на краю времен я, быть может, впервые в жизни другими глазами взглянул на своего братишку и верного соратника. Такого убежденного в своей правоте и отстаивающего собственное мнение. Как мало нужно человеку, чтобы начать выползать испод довлеющей тени чужого авторитета. Всего-то - попасть в прошлое, а там вдруг осознать, что не тварь он дрожащая. В большинстве случаев я к Сашкиным словам не особо прислушивался. По правде говоря, у него мало когда выходило извлечь изо рта некий дельный звук, всегда он вел себя как послушный, запрограммированный на исполнительность робот, чьи нежелательные инициативы безжалостно пресекались начальством, мной, то бишь и это его смелое заявление явилось для меня неприятным сюрпризом. Так молодой, дрессированный кобель, выросший в городской квартире, приносящий хозяину тапочки и подающий лапу, однажды потерявшись на улице, быстро усваивает суровые законы воли и забывает всю свою ученость, становясь в огрызающуюся очередь на собачьей свадьбе. Ох, не вовремя хряпнул Рока приступ личностного роста, так и до кризиса среднего возраста рукой подать, хотя, вроде как и рановато еще, но чем черт не шутит.
Рок, конечно, не пес, а я ему не хозяин, но пока я главный в нашей крохотной бригаде, никакого карт-бланша на самоопределение он от меня не получит. Обойдется. У нас тут не развал Советского Союза и не гонка за самостоятельностью. Недавно мне все уши проныл до какой степени боится лесных муравьев, а теперь готов лебеду жрать в голодный год да лопухом над отхожей ямой подтираться.
- Значит так, слушай меня внимательно, Жеребец, - я придал голосу ту самую твердость закаленного металла, которую так уважали мои пацаны. - Мы пришли сюда вместе и уйдем вместе. Вернемся к сигаретам, бильярду, пивку и к проблемам, которые понимаем как решать. Не срастется уйти - останемся, но тоже вдвоем. Это понятно? - Рок угрюмо кивнул и задумчиво нахмурился.- Это у тебя кроме тараканов в грязной двушке - никого, а у меня дома мать одна осталась, если ты не забыл. На всяких там Фролов и ментов наложить мне большую-пребольшую, вонючую-превонючую кучу. Посему, я со своей стороны попыток вернуться оставить не могу, права не имею. Понял?
- Ты бы о матери раньше думал, до того, как в бандиты пошел, - мрачно, но искренне посоветовал Рок.
- Много чего нужно было делать до, но если и после сидеть, безвольно сложив клешни, настает полный капут с прямой дорожкой к могиле, а нам еще жить да жить, - наигранно вздохнув, объявил я и, чтобы подсластить пилюлю, добавил: - Я принял к сведению твое желание и обещаю его учесть. О, кажись, нам пожевать несут!
Как же кстати появился Одинец! Очень полезный хлопчик оказался. Да и двое других, что за ним топают, не хуже. У всех троих в лапах кульки с поклажей. Приблизившись, Невул воткнул в землю пылающий факел, мигом разогнав вокруг нас таинственный сумрак.
- Добычу нашу чуть не увели! - с обидой произнес Жила и брякнул оземь звенькнувший сверток. - Вот, батька, кольчужка твоя и всякое разное добро.
- Еды нарыли?
- Попросили, мы ж не кабаны, - ответил за всех Одинец с победной ухмылкой, а затем стал по очереди вынимать из засаленного мешочка всякую снедь. - Хозяйка Родимова пожаловала. Благодарила, что не дали дочку убить.
- Ага, - буркнул я, давясь слюнями и первым делом отломил от толстой круглой буханки изрядную краюху волшебно пахнущего хлеба, взял из рук Одинца баранье ребро со шматками холодного мяса пополам с застывшим на нем жиром и блаженно зачавкал, не заботясь о правилах приличия.
Пацаны устроились прямо на земле и тоже принялись закусывать пережитый стресс, благо, хозяйка кроме бараньих ребер не поскупилась на двух вареных кур, сырые яйца и какие-то печеные овощи типа репы. Запивали мы все это дело колодезной водичкой из наполненного Невулом деревянного ведерка.
Пока мы все жадно угощались, Головача унесли на руках в дом Родима. У воротных столбов заняли места двое дружинников из Живкиных. Сам Живка взял троих и отправился в деревню на поиски Шибая. На дворе все еще полно народа, стоят обсуждают, кто-то горестно, в голос вздыхает, всхлипывает.
Немного подкрепившись, я решил обозначить Одинцу его задачу.
- Нам с Дивеем очень нужно попасть в то место, где вы, то есть мы подтопили этот... как его... боярский насад. Далеко это отсюда?
- По реке - близко. Река сразу за весью.
- Вот как? Замечательно. Значит, как начнет светать, раздобудешь нам лодку, а ты, Жила, найдешь Праста, пусть берут телегу и едут за серебром, место он знает.
- Мы все таки отдадим его? - промямлил Одинец.
- Половину отдадим. Свою долю вы все получите, не переживай. Или ты желаешь пободаться с Буром и его людишками? Он теперь, по всей видимости, после гибели папаши в Вирове главным станет, нам с ним дружить нужно.
- Не хочу бодаться, - быстро сдался Одинец. - Зачем нам тогда плыть к месту засады?
- Мы с Дивеем просто мечтаем там искупаться. Не долго, туда и обратно, - успокоил я, про себя отметив, что незачем им всем знать как сильно я надеюсь на путешествие в один конец.
- Купаться? В реке?
- А где ты думал? Тут моря вроде как еще не выкопали. Пот трудовой с себе смоем, освежимся.
Одинец как-то странно переглянулся со с Жилой и Невулом, отвел глаза и нахмурился.
- Ты чего, закис?
- Думаю, батька, ты и впрямь колдун. Колдун или волхв, - осторожно проговорил Одинец.
- Это еще почему?
- В реке купаются только те, кто с духами может договориться. Без защитных оберегов в чужую воду соваться хуже смерти, - сказал пацанчик и зябко поежился, несмотря на теплейший ночной воздух.
- Водобоязнью не болеете? - с набитыми щеками глумливо поинтересовался Сашка.
- Не болеем, но, думаю...
- Думай как тебе хочется, братец, - оборвал я готовую сорваться с языка Одинца очередную глупость. - Я тебе докажу, что купаться не только не безопасно, но еще и очень полезно, так как придает телу чистоту, а духу - бодрость.
- Духу? Какому духу? - тут же напрягся Жила.
- Да ну вас к лешему, черти! - вспылил я. - Вы чего такие темные? Вы в баню хоть ходите?
- В баню ходим, - подтвердил Невул. - И в речке моемся, но только в указанных волхвом местах.
- Никого из вас я в воду лезть не заставляю, расслабьтесь. Одинец, дожевывай и бегом лодку искать, кажись, светать начинает.
Лодку Одинец спроворил складную. Как раз для троих, быструю и легкую. Пройдя насквозь Родимову деревушку, мы оказались на речном берегу, погрузились налегке, определив на весла самого Одинца. Пацан поплевал на ладони, поиграл плечами и шустро погреб вверх по течению сонной, едва заметно блестевшей ленты зажатой с двух сторон стенами черного леса.
Теперь главное не проскочить, благо ориентир там оставался знатный. Если и была какая пространственно-временная аномалия, то она вполне вероятно осталась на прежнем месте. Я слабо представлял, как все будет выглядеть, закрутит ли нас в воронку и выкрутит на родине, поглотит ли бездна или подхватит мощным течением, чтобы пронести сквозь время на тысячу лет вперед, но отчетливый душок дешевой фантастики и глупого шарлатанства здорово смущал. Сашка еще молчит, паразит, как мнимый немой. Оскорбился, что я серебро с собой не взял. Я объяснил ему, что нырять с тяжелым мешком в руках удовольствие сомнительное, тогда он забубнил с чего я вообще взял, что мы с ним из реки выползли, одежда на нас была сухая и тиной мы не воняли. Пришлось выложить Року доводы о том, что все живое на нашей планете когда-то вышло из воды, а мы, раз очутившись в тачке на дне, должны были с того дна и вылезти.
- Бесполезно это все, - махнул лапищей Сашка и замолчал на всю дорогу.
В лесу орали проснувшиеся птахи, над водой и в прибрежных низинах стал подниматься туман. Здоров усыпляло мерное шлепанье весел, однообразие красок и мельтешение прибрежной растительности, тем не менее, разбитый насад, словно призрак появившийся у правого берега первым углядел я. По моей команде причалили к противоположной стороне. Мы с Сашкой сняли сапоги, сошли на сушу, обмотали лодочный фал вокруг камышовых стеблей, осмотрели берег на наличие посторонних.
- Эй, Одинец, а как эта речка называется? - уперев руки в бока, поинтересовался Сашка, внезапно захотевший заполнить космического размера прорехи в познании топонимики. Что ж, похвально, курочка по зернышку, как водится. Главное - положить начало самообразованию, потом за уши не оттащишь.
- Не знаю, - равнодушно произнес Одинец, - речка как речка. В Полоту дальше впадает, а Полота в Двину. Там на стрелке Полоцк и стоит.
Я задумчиво поскреб щеку. Насколько помнится рек под названием Двина две. Северная и Западная. Северная где-то, понятное дело, на севере. Архангельск, Белое море, база подводного флота и все такое. Стало быть, та Двина, на которой выстроен Полоцк-град - Западная. Не очень я силен в географии, но даже мне ясно, что Двина намного оживленнее и совсем не маленькая речушка, подобно этой. В наше время на ней большие города стоят.
- Вот не догоняю я зачем Бур с Дивеем насады по этой лесной глуши повели. Двину ведь канатами не перетянешь, Полоцк близко, хрен бы вы там их взяли.
- Это ты у Дивея и спроси, - хихикнул Одинец, стрельнув глазами в широкую Сашкину спину. - Наверное затем, что как раз и не хотели через Полоцк идти.
Странный получается расклад. Ну да им виднее, мне в эти странности вникать пока не досуг. Солнышко уже, вон, вовсю включилось, а мы еще не начинали.
В одежде нырять не захотелось. Что я в родном городе без порток до дома не добегу? Еще как добегу! Но в случае провала миссии сушить своим телом мокрые шмотки удовольствие из разряда отрицательных. Я быстро снял все, кроме нижних штанов и велел Сашке взять с меня пример, а если не вынырну (не в смысле - утону, а перемещусь), следовать за мной. Ошалело наблюдающему за нашими приготовлениями Одинцу я дал задание ни в коем случае не покидать лодку, сидеть на месте и ждать.
Осторожно погрузив белые ступни в речную траву я поежился: ни разу не теплая водичка, наверное из-за сильного течения быстро остывает за ночь. Пройдя по мягкому илу вперед до чистой воды, кинулся грудью, сделал несколько мощных гребков и нырнул. Достал пальцами затянутое растительностью дно и выскочил на поверхность.
Ух, аж дух заняло!
Отфыркавшись, хватил воздуха, занырнул снова и так десять раз подряд. Выныривал я все в том же проклятом месте с проходом в осоке, разбитым насадом и ухмыляющемся Одинцом в лодке. Ничего не меняется. Никаких признаков конца двадцатого века, только осока, насад, полуголый Сашка на берегу и чертов лес! Хоть башкой о дно бейся! А вдруг эта штука срабатывает, только если ты мертвый? Мы ведь с Роком именно под водой концы отдали. Тогда что получается - тонуть нарочно надо? Залечь в донный ил и начать хлебать воду? А вдруг не сработает? Вот раки обрадуются!
- Я же говорил - бесполезно это, - в голосе Рока сквозило сочувствие. Стоит, уперев в бока руки и лыбу смущенную давит.
- Теперь твой черед, лезь в воду!
- Мой? - удивился Сашка. - Нет, Старый, погоди, ты сам видел, что этот фокус не проходит, зачем я еще буду нырять?
Рок принял театральную позу с протянутой вперед рукой в бесплодной надежде меня урезонить.
- Ныряй, Шурик. Лучше ныряй по-хорошему.
Дальше спорить он не решился. Пускай нырнет, вдруг на него подействует по-другому. Что, если, именно Сашка запустил механизм переброски? Значит, возможен и повторный запуск. Нырнет, не расклеится.
- Один раз, ладно?
- Три!
- Три, так три, - недовольно пробурчал Рок и полез в холодную воду.
Я заметил, что Одинцу наша потеха весьма по сердцу. Развалил по лодке весь набор костей своего тщедушного тела, об борт острым локтем оперся, рот до ушей, в глазах неподдельная за нас радость.
- Прямо заходи, где я нырял. Каждый следующий нырок делай на несколько метров выше по течению!
Лопатки на мощной спине Рока двигались в такт неровным шагам. Через несколько метров Рок упал в речную прохладу, проплыл вперед и как белый морж вполне профессионально, сделав последний, гребок, ушел под воду. Мелькнула задница в светлых штанах и розовые пятки. С минуту он не появлялся, потом шумно вынырнул в десяти метрах выше по течению. Отфыркался, отрицательно помотал головой. И так все понятно, чего башкой трясти…
Рок послушно нырнул еще два раза как уговаривались и все с тем же результатом. Теперь логичнее всего нырнуть вдвоем. Пробарахтались мы с ним еще некоторое время. Устали, посинели, а привязанная к кусту лодка с довольным Одинцом на борту, все так же издевательски покачивалась на поднятых нами волнах.
- Все, надоело! Поехали отсюда! - я снял с головы прилипший пучок тины и зло сплюнул.
Одевались в полном молчании. Сашка хоть и хорохорился, выглядел подавленным. Мокрая бороденка поникла как прибитая ливнем трава, глаза слегка потускнели. Осознал, видимо, чего-то, расстроился. Взор его рассеянно блуждал по речной глади, словно искал за что бы зацепиться.
Обратный путь показался мучительно долгим. Одинец несколько раз спрашивал чего мы в реке искали, я лишь мычал, давя в себе рвущийся наружу стон.