И две белые руки, украшенные золотыми перстнями, соединились в крепком, долгом пожатии.
Джеффри Мак-Райль, полнеющий брюнет с розовыми щеками и холеными усиками (он сохранил их в память о неудавшейся военной карьере), вернулся после спуска «Окрыленного» в свою холостую квартиру, которую делил с моряком Джозефом Лорном. Большую часть своего времени Лорн проводил в море, и потому домик на Гарденрод почти круглый год находился в распоряжении одного Мак-Райля. Квартиру эту он снимал у вдовы-немки Гертруды Таубе, боготворившей своего постояльца.
Она ухаживала за ним так, как только сентиментальная немка способна ухаживать за избалованным мужчиной.
Чистенькая, свежеокрашенная решетка отделяла от улицы уютный одноэтажный домик, приветливо глядевший на прохожих четырьмя окнами фасада. Окна завешивались гардинами и шторами; фрау Таубе собственноручно два раза в год красила эти занавеси в… кофейной гуще. Вокруг домика росли яблони и груши, под окнами красовались две цветочные клумбы, похожие на кондитерские торты и распространявшие по вечерам одуряющий запах цветов табака. В глубине двора, среди каштанов и грабов, виднелся крошечный флигель самой хозяйки. Вместе с Джеффри в доме жил его слуга, мулат Энрико Рой, приводивший хозяйку в отчаяние своими чересчур холостяцкими привычками, отсутствием уважительности и способности к круглосуточному ничегонеделанию. Здоровый сон был его главным времяпрепровождением.
Хозяин долго стучал в запертую дверь своего жилища. Наконец он полез в глубокий карман своего камзола и извлек ключ. Отомкнув входную дверь, хозяин застал своего слугу храпящим на огромной ковровой тахте. Комната с этим восточным ложем служила в квартире Мак-Райля и будуаром и кабинетом. Довольно бесцеремонный пинок ногой сбросил Роя с тахты.
– Убирайся к дьяволу, животное! – коротко приказал хозяин. – Сейчас я буду принимать здесь гостей.
Мулат потянулся так, что кости в его суставах затрещали. Он широко зевнул, почесал голову и сплюнул. Эти изящные манипуляции не показались хозяину необычными.
– Послушай, Мак, – обратился слуга к господину с фамильярностью, не совсем принятой для лиц его звания, – какого черта ты все еще болтаешься в Бультоне? Я слышал, что Джакомо давно гонит тебя в Голландию на подмогу Джузеппе, по делам этого старого дурака Ленди.
– Во-первых, не суй своего носа в дела, которых ты не понимаешь. Во-вторых, готовь дорожный сундук, потому что на днях я уеду. В-третьих, сколько раз нужно долбить в твою глиняную башку, чтобы ты выбросил из нее слово «Джакомо», а говорил бы…
– Ладно, виноват, обмолвился! Значит, ты, Мак, поедешь в Амстердам? Ах, рыбья кость тебе в глотку, славно же ты гульнешь в голландских трактирах! А что делать мне?
– Валяться на этой тахте и строить куры фрау Таубе, пока не придет «Орион». Тогда сэр Фредрик найдет тебе занятие. Из Голландии я скоро вернусь вместе с Джузеппе Лорано, и тогда…
– Эй, Мак, вот ты и сам проговорился: сказал «Джузеппе Лорано»!..
– А, черт! Я хочу сказать, что после моего возвращения из Голландии в обществе мистера Джозефа Лорна нам, возможно, придется совершить небольшую воскресную прогулочку по делам высокорожденного наследственного виконта Ченсфильда, сэра Фредрика Джонатана Райленда.
– Какую прогулочку? Куда?
– Совсем недалеко: маленький пикник к берегам Африки, Америки и в индийские воды.
– Опять чертовы индийские воды! Не повезло тогда одноглазому Бернардито с этой индийской экспедицией!
– Зато повезло кое-кому другому!..
– Зачем же мне тащиться вместе с вами?
– Как – зачем? Не могу же я пускаться в путь без преданного и высоконравственного слуги! Довольно болтать! Проваливай в свою дыру, живо! Идут Райленд и банкир Ленди… Добро пожаловать, господа! Энрико Рой, вы свободны… Мистер Ленди, могу вас обрадовать, что от Джозефа Лорна получены сегодня из Амстердама хорошие вести по интересующему вас делу.
– О, нынче день сплошных удач! Какую же сумму наличными предлагают ему ростовщики?
– В английских деньгах от пятидесяти до шестидесяти тысяч фунтов [30] за двадцать шесть камешков.
– Мистер Райленд, как вы находите эту цену за ваши фамильные драгоценности?
– Неплохая цена, особенно если принять во внимание одновременную продажу большого числа бриллиантов и негласный характер этой операции.
– Вы мой спаситель, сэр Фредрик! Я никогда не забуду этой услуги в тяжелую для меня минуту. Вы приносите в жертву фамильные бриллианты, чтобы поддержать «Бультонс-банк» в самый критический момент. Поверьте, что отныне интересы «Северобританской компании» станут на первое место при всех операциях «Бультонс-банка». Когда же я смогу получить эти деньги, вырученные за продажу камней?
Фредрик Райленд вопрошающе взглянул на Мак-Райля. Ленди переводил взгляд с одного на другого.
– Полагаю, что недели через две Мак-Райль и Джозеф Лорн уже доставят вам всю эту сумму полностью. Можете готовить вексель на шестьдесят тысяч, мистер Ленди.
Банкир с чувством пожал руку мистеру Райленду.
– Теперь, когда с делами покончено, мы, может быть, проведем остаток вечера в «Чреве кита»? – предложил Мак-Райль.
Однако банкир, сославшись на усталость, уже встал, чтобы ехать домой. Мак-Райль вышел проводить обоих гостей и наблюдал с крыльца, как джентльмены занимали места в просторной коляске владельца банка.
В порту замигал маяк, и прозрачная летняя ночь зажгла над городом свои неяркие звезды.
Мак-Райль вернулся в дом. Мулат уже снова спал, раскинувшись на циновке в отведенной ему каморке.
– Животное! – процедил Мак-Райль и со свечой в руке отправился в свой кабинет.
Здесь было душно и еще держался крепкий запах сигары Райленда. Мак-Райль чихнул, отворил окно и выглянул в садик. Свет его свечи упал на пышный куст акации, покрытый тоненькими зелеными стручками. Мак-Райль вспомнил, как в детстве он мастерил себе свистульки из этих стручков, и вздохнул.
– Надо покончить с делами, найти себе жену, уехать в Америку и растить детей… Вам пора подумать о вашей старости, мальчик Джеффри! – разговаривал сам с собою постоялец фрау Таубе; при этом он уже успел стащить с себя лиловый камзол и развязать широкий узел своего галстука.
Почему-то подобные мысли всегда посещали Мак-Райля перед сном. Он долго плескался у умывальника, втирал какие-то благовония в холеную кожу щек, а затем внимательно осмотрел свой парик, бережно распяленный на специальной подставке, и расчесал гребеночкой несколько локонов.
Напоследок, когда ночной туалет мистера Мак-Райля был окончательно завершен, джентльмен вставил свечу в ночник, снял нагар и забрался в постель. Фрау Таубе приучила его спать на перине; он погрузился в нее, как в морскую пучину, и уже блаженно прикрыл веки, как вдруг почувствовал холодную струю ночного воздуха из открытого окна.
– Рой! – крикнул он в полутьму. – Грязная свинья!.. Обязательно скажу Джакомо, чтобы убрал от меня это животное; пусть пристраивает его куда хочет или берет к себе! Рой, скотина!
Попытки дозваться мулата были тщетны. Мак-Райль знал это по долголетнему опыту.
Чертыхнувшись, он наклонился за ночными туфлями, но не успел еще надеть их, как услышал шорох в кустах акации под окном. Подняв голову, он увидел человека в полумаске, одним прыжком вскочившего из садика на подоконник.
В следующее мгновение удар свинцовой перчатки в грудь сбросил Мак-Райля с постели. Незнакомец придавил его к полу и приставил к горлу нож.
– Я пришел за своим камнем, Мак-Райль, – послышался свистящий шепот. – Ты отдашь мне мой камень, или я перережу тебе горло, собака!
В комнате царил полумрак. От свечи, мерцавшей в ночнике, падал слабый свет, колеблемый ветром из окна. При каждом дуновении по стенам и потолку метались смутные тени.
Мак-Райль шевельнулся.
– Пусти! – прохрипел он. – Кто ты и какой камень требуешь?
– Голубой алмаз с желтым пятнышком на нижней грани. Я знаю, камень у тебя. Ты взял его у Черного Вудро за три тысячи гиней. Говори, отдашь ты мне камень?
– Камень я давно продал. Он не стоил таких денег! Кто ты?
– Если ты продал мой камень, отдай четыре тысячи гиней, которые ты выручил за него.
– Что ты, это же груда золота! Во всем доме у меня нет и десятой доли такой суммы!
– Слушай меня, Мак-Райль! Я пришел либо взять камень или деньги, либо убить тебя. Даю тебе одну минуту. Я буду считать до шестидесяти. Вставай, зажги вторую свечу и не вздумай хитрить! На счете «шестьдесят» я размозжу тебе череп, если камень или деньги не будут у меня в руках.