Канэко не сомневался, что рано или поздно это случится. Наверное, лучшего момента не найти. Поэтому, когда в его кабинете начали сгущаться тени, а откуда-то задул знакомый ледяной ветер, он не пошевелился и не сменил позы, продолжая смотреть в монитор и следя за тем, как отдел по контролю атакует здание. Он видел двоих ликвидаторов, стоявших в стороне с гранатомётами наготове. Ястребы пока не решались пустить их в ход. Старейшина усмехнулся, потому что знал: им дан приказ взять Навигатора живым. Ради этого операция и была затеяна, так что мёртвый Исикава ястребов никак не устраивал.
Только когда в центре комнаты образовалось облако мрака, и по кабинету разлилась отвратительная вонь, вызывавшая мысль о разлагающихся крысиных трупах, кэндзя отодвинул ноутбук и поднял глаза на появившегося из тьмы молодого человека с бледным лицом и чёрными магнетическими глазами. Он походил на фарфоровую куклу, выполненную в натуральную величину и с исключительным реализмом.
— Привет, отец! — проговорил тот гулко, и восковое лицо исказилось подобием улыбки — словно его внезапно перечеркнула трещина.
Канэко молча разглядывал знакомые черты, чувствуя поднявшийся в горле комок. Он знал… и всё же не хотел верить, до последнего надеялся, что произошла ошибка. И, показывая Амайе фотографию, Канэко Озему уповал на то, что девушка обозналась. Но теперь никаких сомнений не осталось.
— Не скажу, что рад тебя видеть, — сухо проговорил старейшина, глядя на существо, когда-то бывшее его сыном.
— Почему? — притворно удивился гаки. — Мы ведь так давно не виделись.
Он смотрел на кэндзя, казалось, с не меньшим любопытством, чем тот на него. Повисла тягостная пауза, в продолжении которой каждый думал о своём.
— Ты открыл Кава-Мидзу для Эйко? — наконец, спросил Канэко.
Бледное лицо исказила довольная усмешка.
Глядя на гаки, старейшина не мог поверить, что это плоть от плоти его. Все эти годы он надеялся, что сын выжил. Мечтал спасти, вернуть его. Но сейчас сердце кэндзя пронизывал холод отчаяния, потому что существо, стоявшее перед ним, не оставляло надежды на воскрешение.
— Дурочка побежала на свидание, как собачонка, — гулко проговорил гаки. — Наверное, власть, которую ты посулил девушке, не слишком была ей нужна, — он усмехнулся, и вонь в комнате усилилась. — Кто поймёт этих женщин, да? Сначала они бросают своих мужиков, чтобы те не мешали им, а потом жалеют об этом и готовы на всё, чтобы вернуть былое.
— Как твой хозяин заставил её стать гаки? — спросил Канэко, стараясь не думать о том, с кем говорит.
Это было нелегко — держать себя в руках и не вспоминать о том, каким прежде был обладатель этого знакомого лица; убедить себя, что в порождении тьмы не осталось ничего от любимого сына.
— Это было нетрудно. Он пригрозил расправиться с Навигатором, а потом для верности описал, что сделает с её душой, если она откажется. Глупышка была неопытна и так боялась! — гаки расхохотался. Его рот при этом открывался, словно провал в чёрную бездну. — Девчонка так толком и не поняла, что её ждёт. Наверное, до сих пор считает, что она человек! Надеется увидеть своего любимого, — гаки вперился в кэндзя взглядом, и Канэко вздрогнул: глаза монстра так походили на его собственные! — И она дождётся его, можешь не сомневаться, папа! — зловеще пообещал гаки.
— Не смей. Называть. Меня. Папой! — проговорил старейшина, делая короткие, но выразительные паузы.
Ему стоило немалого труда заставить себя произнести эти слова. Отречься тем самым от сына, поставив в многолетних поисках точку.
Гаки снова расхохотался. Ответ старейшины Ки-Тора ничуть его не расстроил. Когда он заговорил, в голосе слышалась издёвка:
— Отрекаешься?
Жуткий рот растянулся в мерзкой ухмылке.
— Мой сын умер, когда согласился стать слугой Тэкеши-Они, — ответил Канэко, стараясь говорить спокойно. Это было нелегко, но его голос ни разу не дрогнул. — Ты — порождение Дзигоку, тварь Бездны, проклятая душа. Мне делается гадко, когда я думаю, во что Тэкеши-Они превратил моего Минору!
На этот раз гаки, к удивлению кэндзя, не разразился смехом. Напротив, его лицо исказила печать страдания, и он отвернулся.
— Ты знаешь, что обрёк себя на небытие?! — тихо спросил Канэко, чувствуя в области сердца предательский укол. — Избавился от страданий, но уничтожил душу!
— Поздно сожалеть! — гулко проговорил гаки, и воздух содрогнулся так, что очертания кабинета поплыли.
Тени в углах стали совсем чёрными, повеяло могильным холодом, и Канэко внезапно осознал, что где-то очень глубоко в сущности гаки осталась крохотная частица Минору, которая понимает, на что обрекла себя, и оттого страдает не меньше, чем если бы была ввергнута в огненные озёра Тэкеши-Они. Волна жалости на мгновение захлестнула кэндзя, но он тут же отогнал её, зная, что ничем не может помочь сыну, который сделал выбор, зная, что его ждёт. Ох, уж эта его проклятая гордыня! Канэко считал, что она погубила Минору, но до настоящего времени даже не предполагал, что всё зашло так далеко. Теперь он мог сделать для души сына только одно.
— Ты пришёл, чтобы поглумиться надо мной или тебя прислал твой хозяин? — спросил Канэко, взяв себя в руки.
Лицо гаки расплылось в гадкой ухмылке — он снова стал тварью Бездны, слугой Тэкеши-Они. Не осталось и следа прежней сущности, которая на секунду проступила сквозь лицо-маску.
— Я должен убить тебя! — предупредил он. — И не думаю, чтобы ты мог мне помешать.
Канэко взял со стола золотую гильотину для сигар, пару раз щёлкнул ею, затем поднял чёрные глаза на гаки.
— В отличие от других порождений Дзигоку, ты способен действовать в нашем мире, — проговорил он тихо, и его голос не предвещал ничего хорошего. — Однако, как бы сильно ты ни изменился, кое-что в тебе осталось прежним.
— И что же?
— То, что сгубило моего сына. Гордыня! — гильотина со стуком упала на стол. — Видишь ли, я ждал тебя, — добавил старейшина тихо и вкрадчиво.
— Ну, и что? — криво усмехнулся монстр. Однако в его голосе появилась настороженность. — Твоих сил…
— Моих сил вполне хватает, — резко перебил Канэко, — чтобы справиться с любой тварью Тэкеши-Они, особенно если она оказывается в нашем мире! Но мне не хватает опыта.
При этих словах лицо гаки расплылось в улыбке.
— Однако, — не обратив на неё ни малейшего внимания, продолжал старейшина, — я на него и не полагался. Позволь мне познакомить тебя с моим другом, — Канэко нажал кнопку интеркома. — Кента, зайди, пожалуйста!
Дверь отодвинулась мгновенно, и молодой маг замер на пороге, глядя на гаки с откровенной ненавистью. В его блестящих, как агат, глазах не было и тени страха. Гаки обернулся к нему и прищурился, вглядываясь в ауру. Его бледное лицо вдруг исказилось, по нему прошла рябь, и на миг монстр обнаружил свою истинную сущность: Канэко и Кента увидели невообразимую тварь, сотканную из ужаса и мрака, порождение иного мира, где правят жестокость и бесконечное страдание!
— Пора! — жёстко провозгласил кэндзя, вставая из-за стола.
Его силуэт разом заполнил кабинет, словно поглотив фигуру гаки.
— Время умирать, мразь! — прошипел Кента, делая шаг навстречу съёжившемуся монстру.
— Некромант! — в ужасе проскулил гаки, и по комнате прошла волна такого сильного запаха тления и разложения, что и Канэко, и Кента покачнулись.
Гаки рванулся к Кава-Мидзу, чтобы сбежать, найти в реке укрытие, но ямабуси уже перекрыли все выходы и крепко схватили тварь. Оказавшись запертой в мире людей, она ясно осознала, что обречена.
Когда по убежищу разнёсся оглушительный вопль, стены содрогнулись и треснули сверху донизу, а крыша здания вдавилась внутрь, словно её втянул чей-то огромный ненасытный рот! В кабинете Канэко возникла воронка, в которой мелькали неясные очертания гаки, разрываемого вихрями силы, контролируемой магами. Кента нараспев читал древние заклинания, активируя страшные техники, и от каждого слетавшего с его губ слова гаки корчился и становился прозрачнее. Канэко сжал зубы так, что они дрожали, готовые треснуть в любую секунду. Губы мага побелели, глаза закатились. Почти то же самое творилось с Кентой, но некромант продолжал выкрикивать слова древней формулы, пока сгусток прозрачной тьмы, до которого постепенно сжался гаки, не взорвался сотней извивающихся и злобно шипящих змей! Мерзкие твари разлетелись по комнате, тут же исчезая в возникавших тут и там воронках.
Ещё секунда — и Канэко с Кентой повалились без сил на обуглившийся и тлеющий ворс ковра.
Дело было сделано. Душа Минору исчезла из мира навсегда — словно никогда и не появлялась на свет. Её избавили от службы Тэкеши-Они и от грядущих страданий — но дорогой ценой. Теперь она уже не сможет возродиться из небытия, и умерший не станет жить снова.
Тяжело дыша, старейшина перевернулся на спину и уставился на покрытый копотью потолок, посреди которого дико раскачивался искорёженный остов люстры. В чёрных глазах Озему Канэко стояли слёзы.