Вот так, запутанно, с неожиданными вывертами, и велось все это дело. Пока я не мог похвастаться ничем особенным. Правда, Горох был мной страшно доволен, но, следуя собственным принципам законности и защиты правопорядка, едва не перевешал всех лиц, замешанных в заговоре. Боярина мне удалось отстоять, дьяка искали по всему городу. Согласно докладу стрельцов он вышел из своего дома на заре, но в царском доме так и не появился, а затерялся в базарной толпе. Наверно, почуял за собой слежку и, как опытный шпион, залег на дно. С досады государь лично повелел засыпать подземный ход. Всю столицу перевели на военное положение, а мобильные отряды конных казачков беспрестанно прочесывали близлежащие леса. Жители сел и деревень были предупреждены о возможной опасности, но аж до самых границ государства никаких армий противника обнаружено не было! Ни больших, ни малых… Конечно, два-три десятка шамаханов запросто могли разбежаться по округе, прячась по одному. Рано или поздно их найдут, так как менять личины умеют далеко не все, а лишь специально обученные колдуны. Да, пленник успел сказать нам немногое, но, сам того не ведая, выдал очень важную информацию. Если они пользуются такой терминологией, как «солдат», «провокация» и «кадровый офицер», то наверняка их военная машина гораздо более совершенна, чем нам кажется. Я бы смело предположил наличие хорошо подготовленной военной разведки. Отсюда следует логичный вывод – с ними будет очень непросто справиться.
Как обнаружить шамахана, принявшего личину честного гражданина? Баба Яга утверждает, что они не могут избавиться от предательского хвоста. А от рогов могут? Надо уточнить… С другой стороны, не можем же мы обязать все население столицы снимать штаны и задирать юбки при проведении милицейских рейдов! Да меня разорвут за одно такое предположение. Теперь-то понятно, почему был украден перстень, позволяющий видеть шамахана под любой личиной. Если у покойного Тюри его не обнаружилось, а задержанный Мышкин его не крал, то круг подозреваемых сужается до предела. Необходимо срочно отыскать дьяка Филимона! А-а… пустая трата времени. Шамахан давно сменил личину дьяка на более безопасную и преспокойно разгуливает по городу вместе с «липовыми» богомольцами. Если Яга не придумает, как их отличать, – мы здорово сядем в лужу. Мне не оставалось ничего иного, как доверить судьбу следствия длинноносой бабке с темным прошлым… Пока она мудрила у себя в комнатке, я направился к царю. Митька увязался следом, и я не видел причины оставлять его дома. По дороге он развлекал меня деревенскими сплетнями из своей родной Подберезовки:
– …В ту пору у соседей гулянка была на дворе, но Ромка как Жульку-то увидел, так и обомлел весь! Влюбился, значит, по уши с первого взгляда. Оно бы и ничего, так ведь девка-то в его тоже сразу втюрилась. Народ вокруг пляшет да поет, а они стоят столбом, рук не разнимая, и только в глаза друг другу смотрят. Однако же где гулянка, там и пьянка. У Жульки брат был родной, Васькой звали, а по прозвищу Кот. Вот и стал он задирать Ромкиного дружка, слово за слово, отошли в сторонку, начали кулаками махать. Дружок-то на землю бух, да прямиком башкой об камушек. Ромка как увидел, не стерпел, ну и дал этому Ваське Коту промеж глаз. Да, видать, силу он не рассчитал – так на месте и убил! Опосля такого о какой женитьбе речь?! Там же два села поднялись – Сморчково и Курякино, чуть за дреколья не берутся, мы с Подберезовки все бегали смотреть, чья возьмет. Ужо Ромка не выдержал, побежал к Жулькиным родителям виниться, по дороге принял хмельного для храбрости, да на солнышке и уморился. Прилег поперек дороги, спит себе потихонечку. А Жулька от папки-мамки сбежала, и к милому, а там хоть трава не расти! Глядь, он, любезный, лежит себе в лежку, ручки-ножки раскинул, не храпит только… Ну а девка, ясное дело, дура! Волос длинный, ум короткий, решила, что помер сердечный друг, и на своем же поясе удавилась на ближайшей березе. Висит, сиротинушка, а ветер ее раскачивает, отчего ветка и поскрипывает. От того скрипу у Ромки-то сон весь, как есть, пропал! Продрал он глазоньки, а как увидел…
– Все! – не выдержал я. – Кончай лепить горбатого. Вруливает мне классическую драму Шекспира, как бытовую деревенскую историю о несчастной любви. Хватит врать, поимей совесть.
– За что напраслиной обижаешь, воевода-батюшка?! – аж покраснел разом огорчившийся Митяй. – У нас это все было, под Лукошкином, а твого Шекспиру мы и слыхом не слыхивали. Он и сам, видать, жулье отпетое… Такое печальное повествование у наших спер!
– Это Шекспир-то?!
– А то кто ж? Деревенских все норовят облапошить.
Мы бы спорили вплоть до царского терема, но откуда-то из переулочков кожевенного ряда выбежала зареванная девчушка и рухнула мне в ноги, старательно обнимая сапоги. От неожиданности я едва не отпрыгнул, а потом крайне деликатно попытался оторвать ее от себя, чтобы выяснить, в чем, собственно дело.
– Помоги! Помоги, сыскной воевода! Батюшку моего на пустыре за сараями грабят.
– Девочка…
– Помоги-и-и-и!..
– Митька! Отдери ее от сапога, я шагу ступить не могу! Вот так… Все, все, милая, не надо плакать – дядя милиционер уже спешит к твоему папе. Куда идти-то, покажешь?
Мелкая рева серьезно кивнула и вновь бросилась в бега. Мы – за ней. Миновали избы, сараи, овины, заборы, петляя какими-то закоулками, пока действительно не выбежали на поросший бурьяном пятачок, размером не больше боксерского ринга. Там никого не было… Должен честно признать, что в то время я несколько ослабил бдительность. В такие детские засады попадают лишь зеленые новички. Когда за нашими спинами раздались осторожные шаги, я окончательно понял, чем это пахнет.
Со всех сторон нас окружали высоченные заборы и бревенчатые стены. Единственный выход в переулочек закупоривали шестеро нищих в драных лохмотьях с костылями и посохами. Девочка бодро протолкнулась за их спины, фыркнула, показала нам язык, после чего преспокойненько смылась.
– Вот мы и встретились, участковый, – злорадно процедил сквозь зубы самый высокий.
Он приподнял свой костыль, на что-то нажал, раздался щелчок, дубовое древко удлинилось узким клинком, аж на две моих ладони. Остальные шестеро, как по команде, двинулись на нас, медленно обходя с флангов. Заблестели ножи, кастеты, завязанные в узел цепи. Я еще подумал, как прав был царь Горох, посылая мне в подарок боевую саблю. Которую я, конечно же, тут же повесил на гвоздик в спальне…
– Батюшка, Никита Иванович…
– А? Что? Извини, задумался…
– Ничего, не извольте беспокоиться, я тока спросить хотел, как же мы их в поруб посадим? Не поместятся ведь…
Я посмотрел на него как на идиота, но Митьку, похоже, и вправду волновал лишь этот вопрос.
– В поруб-то шестерых сразу не запихаешь, разве в два этажа укладывать. Может половину в пыточный приказ отвести?
Нищие замерли за пару шагов от нас, напряженно вслушиваясь в безмятежную болтовню моего напарника. Как я уже упоминал, Митька был двухметрового роста с косой саженью в плечах, и хотя не отличался такой рельефной проработкой мышц, как легендарный Шварценеггер, но запросто мог бы замесить его на пирожки.
– Эй, деревенщина! Вали отсюда, чтобы духу твоего здесь не было, нам нужен только участковый, – неуверенно предложил высокий.
– Ну да… Я уйду, а вы тут песни петь начнете! Не позволю управление милиции без головы оставить. Посторонись, батюшка сыскной воевода, у меня руки чешутся! – С этими словами Митяй небрежным движением оторвал от забора толстенькую неструганую доску, и началось…
Нет, я не вмешивался. Отошел в уголок и наблюдал, как он их гоняет. Посмотреть было на что. Доска свистела пропеллером, издавая чмокающий звук при каждом попадании. Митька только приговаривал:
– Я вам покажу, убогие, как милицию не уважать!
Нищие попались не из трусливых и действовали с хваткой опытных головорезов, но исход битвы был предрешен. Самым последним упал тот высокий тип, что на меня наезжал. Он уже пытался удрать, когда неумолимая доска с треском переломилась о его голову. Мы осмотрели тела. Все шестеро оказались живы, хотя и с различными степенями увечья. Что ж… если впредь захотят вновь изображать калек, то теперь у них это получится гораздо реалистичнее.
– Вяжи их, напарник! – попросил я разгоряченного Митяя. – От лица царя Гороха и себя лично объявляю тебе очередную благодарность! Обязательно сообщу о твоем поступке государю и представлю к награждению медалью «За отвагу».
– Рад стараться, воевода-батюшка! – восторженно рявкнул он, скручивая бессознательным жертвам руки за спиной их же поясами.
– Где ты научился так драться? – полюбопытствовал я. – Мне только в кино доводилось видеть, как один побеждает шестерых.
– Дык… что ж тут особенного! – засмущался парень. – Дубьем махать мы привычные. Можно сказать, с детства этому делу обучены. У нас ведь как… деревенька маленькая, до столицы далеко, до лесу близко. Летом ишо ничего, а вот как зима, так совсем туго. Прижмет из избы выйти по нужде, ну и сразу с собой два кола и берешь. Один в снег воткнешь да за него держишься, а другим – волков отгоняешь. Они с голоду прямо так и шастают. Да и мороз крепок – не будешь двигаться – все свое добро как есть отморозишь! Вот я колом махать и выучился…
Да уж, наплел так наплел. Прямо какой-то научный фантаст… Кто его разберет, где тут правда, а где лапша на уши? Гадать бесполезно, оставалось лишь поправить фуражку на голове и сохранять серьезное выражение лица.
– А теперь давай бегом за стрельцами. Я посторожу здесь. Ты ориентируешься в этих поворотах?
– Ори-ен… чего?
– Я имею в виду, ты сможешь найти дорогу назад? Мы столько плутали в этих грязных закоулках…
– Не извольте беспокоиться, Никита Иванович. Дорогу мы завсегда отыщем, и стрельцов на подмогу я вам мигом доставлю, одна нога здесь, другая уже там.
Молодца словно ветром сдуло. Я еще раз внимательно осмотрел валявшееся оружие нападавших. На ножах и кастетах оказались уже знакомые мне характерные зазубрины. Снимать с кого-нибудь штаны для более точного экспертного заключения как-то не хотелось… Я и без того был уверен, что это те самые шамаханы с мышкинского подворья.
– А вот и мы, батюшка участковый! Бежали борзо, как псы охотничьи. Вон цельный десяток стрельцов с базару привел, все при оружии и приказов ожидать изволют с готовностью! Весь город так и бурлит, все ищут шамаханов беззаконных. По деревням разъезды царские шастают, на стенах охрана удвоена, бояре дружины со своих дворов под копье ставят, горожане ополчение собирают. Не пожалеем живота за Отечество!
– Болтун… Хватит орать. Эй, ребята, берите всех шестерых и кидайте в пыточную. Кому надо, окажите первую помощь, тут у некоторых явно кости переломаны.
– Слушаемся, сыскной воевода! А кто енти калеки перехожие?
– Те самые шамаханы, которых вы ищете.
Я показал зазубренное оружие. Стрельцы удивленно закивали, поплевали на ладошки и похватали пленников в охапку. Диверсанты были не в том состоянии, чтобы оказать хоть какое-то сопротивление. Из тупика мы вышли все вместе: стрельцам – в пыточный приказ, нам – к царю Гороху, в общем, по дороге.
– Никита Иванович, а чего нам от государя-то надобно?
– Обсудить меры взаимодействия милиции и внутренних войск по отражению шамаханского нашествия.
– Ой, чей-то я не понял! Рази дело наше еще не закончено? Город во всеоружии, подземные ходы позасыпаны, шестерых «богомольцев» мы своими руками похватали, золото царю вернули, боярина нашли, дьяк Филимон тоже, поди, не скроется – его вина для всех яснее ясного. Мы свою службу справили, дальше государев суд пущай дело принимает.
– Не торопись, Митька, не торопись… Все это, конечно, очень хорошо. Базы, склады, ходы мы накрыли, мелкую сошку тоже взяли, а вот до корней так и не добрались. Уж не думаешь ли ты, что думный дьякон Филимон стоит во главе всей этой мафии? Он скандалист и зануда, доносчик и педант, ханжа и лицемер, но… заговорщик? Да чтоб он сумел хоть спланировать что-нибудь посерьезнее дешевой анонимки!
– Дак и я о том же толкую! – горячо поддержал Митяй. – Не дьяк то, а шамахан поганый в его личине.
– Согласен, но ведь и это доказательств требует. Повторяю, весь сыр-бор с шантажом боярина Мышкина и кражей злополучного сундучка был затеян лишь с одной целью – отвлечь внимание от исчезновения золотого перстня с хризопразом. Об этом я и хочу поговорить с царем. Либо мы объединим усилия и возьмем главарей банды, либо заговоры будут расти как грибы, пока одна из диверсий не увенчается успехом. Так что не спеши трубить победу…
– Понял, воевода-батюшка, – задумчиво признал он. – Наша служба и опасна, и трудна…