Цирковые уснули. Гроза размывает следы разноцветных фургонов, попавшихся в хриплые сети, а небесный огонь холоднее небесной воды – не согреться лошадкам, бредущим по мокрой…
Гроза рокотала в отдалении. Черное небо то и дело тяжело вздыхало. Подмигивало слепящими зарницами. Земля, насытившись влагой, пахла свежестью, а дороги превратились в кошмар. Возницам пришлось придерживать лошадей и молиться, чтобы колеса не застряли в грязи.
Такое уже случалось трижды, и все устали, выволакивая фургоны из ловушек, устроенных непогодой. Ирвис костерил судьбу, и Салатик на каждое его слово отвечал одобрительным лаем, впрочем не спеша спрыгивать в лужи.
Лавиани, ехавшая вместе с Мильвио на крыше фургона, не замечала оставшейся после грозы прохлады. Ей было легко и спокойно с тех пор, как она увидела, что Шрев со своим отрядом покидает город. Теперь он с каждым днем отдаляется от них. Что не могло не радовать.
Треттинец лежал на спине и перебирал струны старой лютни, одолженной Велиной.
Странно, но сойку это бренчание совсем не раздражало. Она слушала его краем уха, поглядывая на запад, где скрытое облаками солнце совсем скоро должно было уйти за горизонт.
Тракт, по которому они ехали с раннего утра, был совсем пуст. Ирвис планировал доехать до Талта, но дождь смешал их планы, стало понятно, что до темноты они не успеют и цирку снова придется ночевать в чистом поле.
Лавиани подложила под голову сумку, легла рядом с Мильвио, ощущая всем телом, как покачивается крыша фургона. Через несколько минут к ним присоединилась Шерон, села на самом краю, взявшись рукой за поручень лестницы, чтобы не упасть.
Ветер трепал ее волосы, она смотрела на дорогу и бесконечные вспышки далеких молний.
– Приятная мелодия, – сказала девушка. – Что это?
– Не знаю названия. – Пальцы Мильвио на мгновение перестали бегать по струнам. – Какая-то очень старая песня. Обрывок легенды.
– Останавливаемся! – крикнул Ирвис с ведущего фургона.
– Красивая мелодия. Ты здорово играешь, – отозвалась Шерон.
Он рассмеялся.
– Мои жалкие потуги недостойны твоей похвалы.
– По крайней мере, не похоже на мучение кота, которого тянут за хвост. Знавала я одного такого музыканта. Уши вяли, – поделилась Лавиани.
– Надеюсь, он остался жив, – усмехнулся Мильвио.
– Не поручусь, – охотно подхватила сойка. – С его игрой обязательно найдется человек, который сунет это бесталанное убожество головой в раскаленные угли.
– Но не ты.
– Не я. Я добрая и терпеливая женщина и не пихаю музыкантов в пламя, даже если мне не нравится их бренчание.
Шерон засмеялась, и Лавиани довольно усмехнулась, перекинув ноги через край, а затем спрыгнула вниз, не боясь высоты.
Цирк остановился прямо на дороге. В поле заезжать не рискнули – трава после грозы напиталась водой, и к утру выбираться из болота пришлось бы с помощью волов.
Люди раскладывали костры, используя запас веток, привезенных с собой, распрягали лошадей.
Шерон помогла Вьет и Мьи установить тент для животных, чтобы укрыть их от возможной непогоды. Лавиани, как всегда, в общем обустройстве не участвовала. Как-то Рехар попытался загрузить ее делом, но получил в ответ такой взгляд, что больше не предпринимал подобных попыток.
Мимо прошел Тэо, несущий в руках целую охапку каких-то трав, которые дала ему Лин, подмигнул Мьи. Та ответила ему тем же. Шерон, видевшая это, улыбнулась.
Она все чаще смотрела на поле. За ним была небольшая роща, над которой возвышалось нечто непонятное. Отсюда, в лучах засыпающего солнца, эта штука напоминала голову с длинными острыми ушами.
– Что это? – спросила девушка у Алина.
Силач развел руками:
– Не знаю, красавица.
– Я там бывала как-то, – откликнулась Велина. – Хочешь, сходим?
– А это стоит того? – засомневалась Вьет. – К чему тревожить древние камни?
– Нельзя опасаться прошлого, – укорила бард жену владельца цирка.
– Дело не в страхе, а в бесполезности прогулок через поле, когда ночь стучится в окно, – отвернулась женщина.
– Я так не считаю. Так что, Шерон из Нимада? Ты со мной? – Черноволосая певица закинула лютню за спину.
– Конечно.
– Я тоже прогуляюсь, если у вас нет возражений, – сказала Лавиани, слушавшая беседу.
Велина приветливо кивнула:
– Здесь недалеко.
Возле дороги из-за ручья и дождя поле действительно больше напоминало заливной луг. Ботинки хлюпали по воде, но затем началась сухая земля, и женщины пошли быстрее. Трава здесь выросла и была чуть ниже колена. Только-только начинали расцветать маки, сейчас благодаря начавшему розоветь небу казавшиеся особенно красными.
– Я слышала, как играл Мильвио. – Велина на ходу срывала цветы, собирая букет. – Мало кто может правильно воспроизводить мелодию «Прощание с Нейси», пускай это всего пара куплетов.
– Ты знаешь ее?
– Конечно. Любой уважающий себя бард знает. Вот только почти никто не поет. Очень сложно попасть в настроение. Личная гвардия осталась без своей госпожи, плененной Скованным. Они пошли вместе с Голибом Предавшим Род, чтобы отбить ее, еще не зная, что она уже мертва. Когда Лавьенда превратила кости гиганта в серебро, восемьсот человек в одиночку захватывали Лунный бастион и удерживали землю…
– Плацдарм, – поправила ее Лавиани.
– Пусть так. Удерживали плацдарм до прихода основных сил Тиона.
– Удержали?
– Нет. Все погибли, когда по ним ударили магией шауттов.
– Вот о чем я постоянно говорю, девочка, – поджав губы, произнесла Лавиани, обращаясь к Шерон. – Храбрые герои всегда отправляются в могилу в первую очередь. А потом от них остается только лишь песня.
– Я бы хотела, чтобы после меня осталась песня, – не согласилась с сойкой Велина. – Люди помнят других людей только благодаря балладам.
– Вы, барды, не от мира сего. Мне вот без разницы, будут ли помнить меня спустя сто лет или забудут. Костям не важно, что с ними станет. Когда человек мертв, то это навсегда.
– Человек жив, пока его вспоминают другие.
Лавиани скривилась:
– Прости, девочка, но это оправдание неудачников, боящихся той стороны. Я живу, дышу, люблю и ненавижу. А когда меня не станет, вся моя память, весь мой опыт, все боли и печали, радости и тревоги исчезнут. А те, кто будет и дальше вспоминать меня, не смогут поднять старушку Лавиани из могилы. Песни бесполезны для мертвецов.
– Мы смотрим с тобой на мир с совершенно разных сторон костра.
– А вот тут я согласна.
В роще было мрачно и гораздо темнее, чем в поле. Через просветы между деревьев Шерон видела небо, наливающееся красным, и бледный призрак молодой луны, уже появившийся на горизонте.
Когда они вновь вышли на открытое пространство, девушка поняла, что увидела с дороги. Это был огромный памятник, выточенный из бледно-зеленого камня – статуя женщины в тяжелых латах: блестящий нагрудник, шипастые наплечники, длинная кольчужная юбка, опускающаяся ниже колен. А то, что указывающая приняла за острые уши, оказалось крылатым венцом на распущенных волосах.
Лицо отнюдь не прекрасное – грубое и уже немолодое. В руках, на уровне груди, сжимая ладонями, незнакомка держала большой шар.
Шерон не узнала минерал – тусклый, точно выгоревший изнутри.
К ногам женщины вели три ступени, остальные скрывала земля, за века поглотившая постамент.
– Красиво. – Указывающая сама не поняла, почему понизила голос. – В нашу эпоху так уже не делают. Кто она?
Лавиани, задрав голову, изучала лицо, на котором горели красные блики заходящего солнца, делая его еще более мрачным и неприветливым.
– Так ли это важно, девочка? История, без всякого сомнения, грустная. По веселым поводам памятники в глуши не ставят. Стараются запихнуть на самую главную площадь.
– Вы обе знаете ее. – Велина положила к ногам воительницы собранные на поле маки. – Это Нэко, героиня битвы у Мокрого Камня, или Четвертая.
Лавиани взглядом дала понять Шерон, что хорошо бы получить разъяснения. И девушка сказала:
– Одна из учениц Скованного. Самая старшая. Великая волшебница и таувин.
– Хм… – Сойка взглянула на статую по-новому. – Сразу две способности в одном человеке. Так бывает?
– До нее считалось, что нет. Но она оказалась исключением из правил.
– Ты забываешь, что кроме этого Нэко считалась самым лучшим бардом своего поколения, а теперь – легендой эпохи. На западе исполнители называют ее своей покровительницей, жаль, что песен, которые она сочинила, сохранилось не так уж много.
– За несколько лет до Войны Гнева произошла битва у Мокрого Камня, где Тион, Арила и Кам возглавили великую армию и сражались против Южной тьмы – королевства некромантов, расширявшего свои границы на север. Волшебники столкнулись с волшебниками – и тысячи полегли на поле боя.
– На этом поле, – сказала Велина, и Шерон расширила глаза от удивления.
– Ты хочешь сказать…
– Вот Мокрый Камень. – Бард показала на женщину в латах. – После победы Арила создала из него памятник. Нэко пришла последней, прилетела на льве, когда фланги войска Кама оказались в смятении и вот-вот должны были быть опрокинуты. Четвертая великая волшебница вступила в тот день в бой. Ее щит сдерживал удары мрака, она переносилась в травяном вихре по всему полю, появляясь то тут, то там, сражаясь с теми, кто поднимал на свою сторону погибших солдат. Победа у Мокрого Камня – ее заслуга. Бой продолжался двое суток, но волшебникам удалось продержаться до прихода основных сил с Талориса. Войс, Нейси, Лавьенда, Гвинт и многие другие решили исход сражения.
– А Нэко погибла. Захватила магии больше, чем смогла удержать. Великие волшебники умирают, теряя силу.
– Так говорят, – согласилась Велина. – Некромантов тогда пленили и заточили в подвалах Талориса. Их освободил Тион за несколько часов до начала Катаклизма. Тело Нэко так и не нашли. Хотя искали неделю, хороня мертвых в братских могилах. Она была где-то среди них, но никто так и не смог ее опознать. Вот оно – истинное благородство настоящего рыцаря. Пожертвовать собой ради товарищей и победы.
В глазах Лавиани Шерон прочла, что это никакое не благородство, а форменная глупость.
– Говорят, когда-то там, где сейчас вон те холмы, стоял город. И шар в руках Нэко ночами сиял, точно целое звездное небо, а в начале Эпохи Упадка горел, как солнце, когда на них нападали мэлги. Каждый раз я пытаюсь слушать ветер и надеюсь, что он шепнет мне одну из песен, которые сочинила эта женщина.
Она сняла с плеча лютню.
– Ты собираешься играть?
– Да. Это моя дань памяти той, кто стал героем и легендой. Не ждите меня. Я вернусь лишь утром.
Ее пальцы пробежались по струнам, перебрались на колки, подкручивая их.
– Идем. – Шерон коснулась плеча Лавиани.
В молчании они миновали рощу, слыша, как сложная мелодия, звенящая под темнеющим небом, летит им в спину.
– Поэты… – Сойка обреченно махнула рукой. – Они еще более романтичны, чем ты и акробат. Дай им только волю играть рядом с чьими-то костями, и они будут бренчать, пока не упадут без сил.
– Разве тебе не грустно от того, что ты узнала?
– Грустно? Грустно быть одной из самых влиятельных женщин мира, а затем оказаться в общей могиле, среди тел тысяч солдат. Но с учетом того, что я не Нэко, мне грустить пока рано.
Шерон оглянулась назад. На деревья и возвышающуюся над ними голову великой волшебницы.
Лишь раз за все время знакомства Тэо видел Лавиани испуганной. Это случилось в тот день, когда в цирк пришел сойка.
Она очень боялась. Акробат видел это в ее бледно-голубых глазах. Боялась не за себя, а за него. Боялась потому, что была не уверена, что сможет остановить врага, не дать тому убить Пружину.
Шерон увела Тэо, пока Мильвио играл его роль. И акробат так и не увидел человека, которого Лавиани называла Шревом.
Затем убийца из Пубира пришел к нему во сне, с лицом похожим на алую маску. Кожа содрана, ветки пробили щеки, нос сломан, изо рта текла кровь. Он выбирался из какого-то канала, шел к нему, несмотря на ранения. И с каждым его шагом на небе разгоралось солнце.
Оно было таким невыносимо ярким, таким обжигающим, словно Тэо вновь оказался с цирком Квио в Карифе, на берегу Лунного залива. Акробат опустил веки, но этот нестерпимый солнцепек доставал до его глаз даже сейчас.
А затем Пружина проснулся, и солнце никуда не делось. Пусть оно было слабее, чем во сне, но достаточно яркое, чтобы погасить луну и осветить поле, а также далекие холмы, поглотившие остатки древнего города.
Несколько секунд это странное обстоятельство – солнце в середине ночи – заставило его думать, что он все еще спит. Но Мильвио, склонившись над ним, довольно грубо встряхнул его, сказав неожиданно резко и властно:
– Вставай! Живо!
Шерон, обхватив руками плечи, босая стояла на траве, холодной от выступившей росы, и смотрела на далекую рощу, из-за которой лился солнечный свет.
Цирк просыпался, слышались удивленные возгласы, сыпались вопросы. Заплакал кто-то из детей, чувствуя смятение взрослых.
– Кажется, мне надо бросать пить, – пробормотал Ливен, неловко натягивая рубаху на голое тело.
Тэо прошел мимо него, к Шерон.
– Что происходит?
– Не знаю, – прошептала она. – Кажется, шар в руках Нэко пробудился.
– Считаешь, что из-за меня?
– Не думаю, мальчик. – Лавиани застегивала пояс с метательными ножами. – Если только ты не превращаешься в мэлга. Бард сказала, что только из-за этих тварей раньше шар светился.
– Велина! – ахнула указывающая. – Она все еще там! Ее надо вернуть! Немедленно!
Она бросилась в поле, но ее догнал Мильвио, схватил за руку:
– Нет! Слишком далеко!
– Я должна!
– Иди назад! – крикнула ей Лавиани. – Я съезжу!
Сойка пронзительно свистнула, рявкнув:
– Рико! Дай мне лошадь!
Меньше чем через минуту она уже неслась по полю на неоседланной лошади, правя коленями, точно заправский наездник Нейкской марки.
– Что, спаси Шестеро, здесь происходит? – Ирвис, в одних штанах, метался из угла в угол, совсем ничего не соображая.
– Рядом мэлги.
– Мэлги, сиор Мильвио? Здесь?! На юге Накуна?! В тысяче лиг от Рубежа!
– Что нам делать? – мрачно спросил Алин. – Вы единственный, кто знает, как правильно держать меч.
– Поставим фургоны в неполный круг, так чтобы оставался только один проход. Здесь же, на дороге. Сбрасывайте запасные борты и заваливайте всем, что попадется под руку, проходы под ними. Какое-нибудь оружие здесь есть?
– Мы цирковые, а не воины, – напомнил старый Рехар.
– У нас два лука и старый арбалет, – сказал Рико. – Луки не боевые, мы с ними охотимся на кроликов или ланей. А арбалет ладный, хоть и тяжелый. Я его четыре года назад в карты выиграл.
– А дети? – спросила Шерон и тут же предложила: – Им лучше оставаться в фургоне, за запертой дверью. А стрелков наверх?
– Нет, – возразил Мильвио. – Мэлги снимут тех, кто на крышах, в первую очередь. Лучники встанут позади и чуть сбоку от тех, кто станет удерживать проход. Слышите?
– А если тварей много? – с ужасом спросила Лин.
– Молись, чтобы это было не так, – сказал разом растерявший всю свою улыбчивость Гит.
Лошадей впрягать не стали, слишком много времени это бы заняло. Наваливались на каждый фургон всей труппой, передвигали, формируя неровное кольцо с единственным узким проходом, через который мог протиснуться только один человек.
Все тяжелое, весь нажитый скарб и реквизит летел на землю, а затем использовался, чтобы заткнуть бреши.
Фокусник Ремень притащил два плохоньких топора, Ливен – длинное копье с мелкими пятнами ржавчины на треугольном наконечнике, силач Алин вооружился грифом от штанги, утяжеленным на одном конце гирей. Это оружие в его руках казалось настоящей палицей, способной при должной удаче опрокинуть на землю рыцаря в латах.
Глотательница огня Молике расставляла бутылки со своей секретной восточной огненной смесью. Чик и Тик взялись за серпы и крышки от котлов, намереваясь использовать их как щиты, а брат Молике – за вилы.
Мьи схватила лук, уступив арбалет коротконогому Рико. Тот, не слушая советов, забрался на крышу фургона, крикнув пытавшемуся остановить его Рехару:
– Мой рост и мой выбор! Отсюда я полезнее!
Тэо оказался рядом с гимнасткой, сказав:
– Пожалуйста, не лезь вперед.
Она криво улыбнулась одной половиной рта:
– К мэлгам? Об этом не беспокойся. Буду держаться как можно дальше.
– Ты умеешь стрелять?
Мьи указала на Ирвиса, взявшего второй лук:
– Отец научил меня. Жаль, что они хороши только на тридцати шагах.
– Помни: мэлги это не кролики. Легкой стрелой остановить их не получится.
– Значит, я буду бить точнее. Береги себя.
– Ты тоже.
– Тэо! – крикнул Мильвио. – Сюда!
Рядом с ним уже стояли остальные мужчины.
– У меня единственного меч. Я стану вашим острием. Вы должны прикрывать мне спину. Стрелки смогут останавливать тех, кто прорвется. Гит, Ливен, вперед не лезьте. Посматриваете по сторонам, не подпускайте тех, кто обойдет нас, чтобы добраться до лучников. Они могут перелезть через крышу или сломать баррикаду снизу. Поняли? Не зевайте. Все время смотрите по сторонам.
Те кивнули.
– Алин, ты левша. Стой здесь, бей сверху, сбивай темп. Старайся не лезть вперед. Твое дело сдерживать их напор, все остальное я сделаю сам. Тэо. На минутку.
Они отошли, и южанин вручил ему копье:
– Прикроешь мне спину.
Это массивное и не слишком поворотливое оружие с наконечником длиною в локоть оказалось довольно тяжелым.
– Ты когда-нибудь убивал?
Тэо вспомнил Эрбета, падавшего с крыши.
– Приходилось, – глухо, с неохотой признался он.
– Значит, справишься. Одну руку сюда, вторую сюда. Хват шире, пальцы не так жестко, иначе не сможешь быстро поменять направление. Теперь подними руки, опусти наконечник вниз.
Тэо сделал так, как он просил. Левая рука согнута в локте, поднята чуть выше головы, правая на уровне груди, отчего копье оказалось под углом к земле.
– Отлично, – одобрил Мильвио. – Теперь сможешь наносить уколы из-за моего плеча, не выходя вперед. Вот так. Левой направляешь, затем вкладываешься в удар.
Акробат попробовал, с удивлением понял, что длинное и громоздкое оружие легко подчинялось малейшему движению, словно часть его тела.
– Просто коли со всей силы. Вес древка и форма наконечника все сделают за тебя. Укол, и сразу вытягивай назад, прежде чем оно застрянет или его вырвут из твоих рук. Могу на тебя рассчитывать? – Он заглянул Пружине в глаза.
– Даже не сомневайся, – уверенно ответил тот.
– Замечательно! – Мильвио хлопнул приятеля по плечу и обратился ко всем: – Помните! Мы сможем продержаться, если не будем бояться! Если хоть один дрогнет, все развалится! Мэлги не чудовища, они такие же живые, как мы с вами. Их тоже ждет та сторона, и их тоже можно убить.
– А что делать мне? – спросила Шерон, вооруженная своим кинжалом.
– Не вступать в бой, если есть такая возможность. – Тэо опередил Мильвио. – Присмотри за фургоном, в котором дети.
Она, не возражая, подошла к Рехару:
– Идем.
– Что?! – возмутился старик. – Чем я хуже них?!
– Кто-то должен быть с детьми. Лин одна не справится.
Тик дала старику маленький топорик:
– Она права. Ты будешь последним рубежом. Охранять самое ценное, что у нас есть.
Тэо больше не слушал, о чем они говорят. Увидел всадника, несущегося к ним через поле.
– Она одна? – с тревогой спросил Алин.
– Не разглядеть. – Мьи прищурилась.
– Двое! Их двое! – крикнул с крыши фургона Рико.
Лавиани остановила лошадь возле прохода в защищенный фургонами полукруг, соскочила вниз и подхватила съезжающую с животного Велину.
К сойке тут же подбежал Тэо, взял певицу на руки.
– Что с ней?
– Ранена! Шерон! Займись ею, девочка!
Акробат отнес барда, которая так и не рассталась с лютней, к колесам фургона, где спрятали детей. Чуя, как пальцы касаются горячей крови.
Ремень уже расстилал тонкое одеяло.
– Иди назад! – сказала ему Шерон. – Я справлюсь сама.
Он посмотрел на белое лицо певицы, на темные пятна, выступившие на ее платье, кинулся назад, туда, где Лавиани рассказывала об увиденном:
– …большой отряд.
– Насколько? – Голос у Гита стал выше, чем прежде, и Тэо явственно различил в нем страх.
– За сотню голов. Может, двести. И очень много пленных. Три сотни, должно быть. Твари отяжелены ими и идут медленно, хотя и спешат.
Мильвио переглянулся с Тэо. Судя по лицам остальных, все понимали, зачем мэлгам пленные.
Для еды.
– Они что, разорили Талт? – догадался Ирвис. – Но это невозможно…
– Все возможно! – зло бросил Алин. – Надо убегать за тракт как можно скорее. Против такого числа мы не выстоим.
– Мэлги сами бегут. Скорее всего, их преследует армия. – Слова Лавиани на мгновение вселили во всех надежду. – Но лютня Велины привлекла передовой отряд. Я смогла прикончить двоих.
Только сейчас Тэо увидел, что в перевязи Лавиани отсутствуют четыре метательных ножа.
– Они погнались за тобой?
– Не исключаю такой возможности, Фламинго. У многих копья.
– Алин, бери топор. Ломаем внутреннюю стенку этого фургона.
– Что?! – вскричал Ирвис. – Какого шаутта…
– Слышал же, что она сказала! У них копья! Нам нужен щит.
– А, проклятье! Год так хорошо начинался! – Ирвис пошел вместе с силачом разрушать собственный фургон.
Топор застучал за их спинами, мощно и часто.
– Сможем отбиться? – спросила Вьет.
– Конечно! – тут же ответила Лавиани.
Тэо слишком хорошо ее знал, чтобы понять, что она лжет, но не хочет вселять еще больший страх в сердца цирковых.
Всего лишь полгода назад сойка бы плюнула на все и сбежала. Бросила эту компанию и даже не вспомнила бы о них на следующий день.
В одиночку, без всякого сомнения, ей бы удалось уйти от мэлгов. Да что там! Она бы просто не сунулась к ним, скрылась десятой дорогой, затерявшись в полях и рощах.
Но с той минуты, когда она встретила Пружину, слишком многое изменилось. И она, кажется, тоже стала меняться. Хотя последнее обстоятельство радости ей совсем не доставляло.
Сойка не могла понять, что это – старческая сентиментальность или глупость? Но теперь ей даже в голову не пришло поступить по-свински, бросить людей, с которыми спала под одной крышей и ела из одного котелка. Они, не умеющие сражаться, обремененные детьми, выступающие на площадях бесконечных городков, завоевали ее уважение своей сплоченностью и силой духа.
Лавиани почти что стала одной из них. А цирковые не бросают своих в беде.
Глупая патетика? Она сама знала это, смеялась над этим, но верила в то, о чем думала.
Ей удалось вырвать Велину из лап собирателей мяса, пускай для этого и пришлось использовать один из четырех талантов.
– Идут! – крикнул Рико с крыши фургона. – Идут, мать их!
По полю, в их сторону, бежали две шеренги.
– Фламинго, что на мне?
– Играла в карифский шанг-жад? Ты – моя Игла. Будешь штопать дыры.
Значит, свободный игрок, отвечающий сам за себя. Быстрый, стремительный и не оглядывающийся на остальных. Ей придется присматривать за всем периметром.
Легче легкого.
– Договорились.
Мир сузился до смотровой щели в рыцарском шлеме. И сильно замедлился. Тэо даже не представлял, что такое возможно.
Он видел лишь маленькую часть полотна сразу после того, как арбалет Рико щелкнул и отряд мэлгов двинулся в атаку.
Пружина не знал, сколько штурмует проход, а сколько решили попытать счастья и пролезть под фургонами.
В воздухе прошуршали брошенные копья. Четыре из них врезались в оторванную стенку, опрокинув ее назад. Два пролетели выше, не причинив никому вреда. Одно едва не задело Рико, но тот, кажется, этого даже не заметил, перезаряжая арбалет.
Второй раз карлик выстрелить уже не успел. Несмотря на свой рост, он был слишком заметной мишенью, и пущенный из пращи камень угодил ему куда-то в плечо, опрокинув с крыши фургона. Кажется, его оттащили к Лин и детям.
Началась схватка, и все случившееся потом стало для Тэо лишь чередой ярких и ужасных картинок.
Смутных, перемешанных и нереальных.
Из-за спины акробата вылетела стрела и канула в ночи. За ней последовала другая, на этот раз точнее. Она воткнулась в грудь врага, но из-за слабого натяжения лука вошла не глубоко и лишь легко ранила.
Мэлги – создания кошмара, порождения магии, с кожей бледной, словно у червей, не видевших солнечного света, звериными ушами, красными татуировками на лицах. Черные глаза, оскаленные рты, визг. Они ринулись вперед с отчаянным напором, надеясь сокрушить троицу защитников.
Тэо нанес удар первым. Копье мелькнуло над плечом Мильвио. Широченный треугольный наконечник без всякого сопротивления вошел в живот первого мэлга. Акробат лишь почувствовал, как задрожало древко, точно удочка, на конце которой затрепыхалась крупная рыбина. Он тут же дернул копье на себя, чуть подворачивая левой рукой, как учил южанин, высвобождая его из плоти.
Следующего зарубил Мильвио. Он стоял широко расставив ноги, держа Фэнико двумя руками, без труда отражая сильные удары и нанося ответные.
Один из мэлгов попытался пролезть слева, и Алин с коротким рыком обрушил свою импровизированную дубину на него. Тварь закрылась коротким круглым щитом, но это ее не спасло. Не выдержав силы удара, мэлг упал, и стальная гиря расплющила ему голову, так что кровь и мозг плеснули во все стороны.
Тэо снова ударил копьем, и опять удачно, разворотив бледное лицо. Отдергивая, получил по древку топором, но смог удержать рвущееся из рук оружие, отшагнул и снова нанес укол.
Стрела на этот раз попала в глаз мэлгу, который только-только миновал узкий проход. Мьи за спиной победно вскрикнула.
Мильвио пригнулся, подрубил ноги врагу, оставляя его на немилость дубины Алина. Тэо вовремя среагировал и подставил копье, парируя короткий меч, который должен был врезаться в голову южанина.
Мильвио перехватил Фэнико, нанес противнику удар перекрестьем, проломив висок, встретил упавший справа топор, держа оружие двумя руками за клинок, точно посох.
Теперь он действовал на короткой дистанции, используя лишь переднюю треть клинка. Не рубил, резал. По шеям, лицам, бицепсам, нанося страшные раны.
Южанин отступил назад, прежде чем мэлги осознали, насколько человек незащищен, и усилили напор. Руки Мильвио были по локоть в чужой крови, он взял передышку на несколько мгновений, доверившись Алину и Тэо, которые приняли на себя сдерживание противника.
Камень едва не разбил Пружине лицо, прошуршав в дюйме от скулы.
– Ирвис! – заорал Мильвио, надсаживая голос. – Прикончите пращника!
Аркан вылетел из мрака, оплел руки мечника, стянув их между собой. Но прежде, чем его сбили с ног и утащили во мрак, Алин, бросив дубину, схватил веревку и рванул ее на себя, выдергивая мэлга вперед. Тэо тут же опустил копье, пригвождая врага к земле.
Появилась Чик, серпом перерезала путы Мильвио, вновь исчезла за спинами, избежав попадания камня в голову. Две стрелы задержали мэлгов, давая возможность вновь укрепить ряд.
Одна тварь все же проскочила мимо них, и Молике выплюнула в нее целую струю горючей жидкости, изрыгнув из себя пламя, словно мифическое огненное чудовище…
Копье, которое миновало щит и должно было убить Ремня, Лавиани поймала на лету. Инерция сбила ее с ног, заставила перевернуться.
С обретенным трофеем она ловко вскарабкалась на крышу фургона, как раз в тот момент, когда в Рико угодил камень, разворотив левую ключицу на множество осколков.
Она не стала терять время на помощь ему. Для этого есть другие.
Оценила ситуацию. Выругалась. Возле прохода бой уже начался, но почти половина отряда начала обходить фургоны с внешней стороны, разделившись на три группы. Несколько пращников собирались залезть наверх.
В следующую минуту она использовала все три оставшиеся бабочки. Ускорилась и обрушилась на врагов, точно серп на колосья.
Первым делом она уничтожила тех, у кого были пращи. Положила всех пятерых. Твари оказались чувствительнее людей, и они видели ее, пытались сопротивляться, но не могли противостоять скорости.
Сойка резала и колола, выбирая своей целью шеи, уклонялась от медленно выстреливающих в воздух гейзеров крови, от падающих на нее мечей и топоров.
Как только Лавиани ощутила, что эффект таланта заканчивается, а мэлги начинают двигаться быстрее, сразу же сожгла предпоследнюю бабочку. А за ней и последнюю.
Она вертелась юлой, оббегая весь периметр оборонительного круга, и успела прикончить достаточно тварей, прежде чем отступить назад.
От такого частого, без всякого перерыва, использования талантов ее немного мутило, и мир покачивался перед глазами.
Она вернулась в круг в тот момент, когда прилетевшее копье насквозь пробило Молике, подавившуюся порцией не выплюнутого огня.
Звон стали, хрипы, крики людей были где-то за пределами ее мира, крошечного и неуютного. Кровь протекала меж пальцев, точно упорный ручей, пробивающий себе дорогу через прошлогоднюю листву.
Шерон никак не могла ее остановить. Две тряпки, которые она использовала, не помогли. Был задет важный сосуд, и горячая жидкость лилась из разрубленной груди, а вместе с ней уходила и жизнь.
Указывающая понимала это, видя бледность кожи Велины и то, как слабеет ее дыхание.
– Не смей уходить, бард! – зарычала Шерон. – Не смей! Слышишь?!
Но она ушла. Девушка снова ощутила, каково это, когда чужая жизнь вытекает из смертной оболочки. Почувствовала своим даром, новыми способностями, пробудившимися после Талориса.
Это было как обрыв струны на лютне, когда ты погружен в песню. Все разрушается в одно мгновение, и мелодия затихает.
Навсегда.
– Проклятье! – В сердцах Шерон ударила кулаком по кровавой луже. – Проклятье!
Они смогли разрушить баррикаду под днищем алого фургона, полезли оттуда, и Лавиани громко свистнула, привлекая внимание Мьи.
Та поняла и выпустила первую стрелу прямо в бледное лицо мэлга. Ирвис присоединился к дочери. Лавиани подхватила бутылку с горючей смесью, оставшейся от Монике. Подскочивший Ремень поднес ей огонь.
Сойка не стала швырять эту опасную жидкость под фургон, кинула по дуге, за него, так, чтобы скоротечно живущее пламя не успело добраться до досок. Где-то за пределами ее зрения громко рвануло, полыхнуло оранжевым, раздался вой тех, кто только собирался идти на штурм их маленького лагеря.
Брат Молике вилами бил под колеса с искаженным от ярости лицом. Гит и Ливен тащили обломки, чтобы залатать дыру.
Лавиани забрала у Вьет разряженный арбалет и полезла на крышу, где лежали оставшиеся болты, обороненные Рико.
Здесь ее ждал неприятный сюрприз. Мэлг встретил ее ударом клинка. Она не нашла ничего лучше, чем подставить арбалет. Затем отбросила испорченное оружие в сторону и взялась за нож.
Их начали теснить. Мэлгов было слишком много, и они напирали.
Сперва обороняющиеся сделали шаг назад. Затем еще. И еще. Мильвио попытался вернуть позиции, но двое мэлгов в броне, вооруженных топорами, мешали ему.
Четыре стрелы ударили им в доспехи, отлетели, не причинив никакого вреда. Мильвио изловчился, воспользовался ситуацией, перерубил твари кадык концом меча, вскрыв гортань. Тэо пырнул копьем второго мэлга, но наконечник лишь скользнул по нагруднику. Зато Алин оказался удачливее, не промазал, и дубина смяла кирасу на груди чудовища, раздробив тому ребра.
Он упал рядом с телом Молике, и южанин, с ног до головы в чужой крови, добил противника, крикнув:
– Держаться!
Приземистая, тяжелая туша спрыгнула, казалось, с самой луны. Шерон подняла голову, увидев лицо ухмыляющегося мэлга. Внезапно он дернулся в сторону, словно хотел показать всем присутствующим изящное танцевальное па. В его шее торчал брошенный сойкой метательный нож.
Три арканные петли упали на Алина, рванули во мрак, и он рухнул на колени. Мильвио одним ударом перерубил веревки. Его бок оказался открыт, и Тэо оттеснил ближайшего мэлга копьем. Отступая, тот поскользнулся в крови, и через него сразу же перепрыгнули три людоеда.
Выбирая между силачом и канатоходцем, Мильвио прикрыл акробата, парируя выпад, а затем увлек Пружину за собой, назад, разрывая дистанцию, так как внутри круга было уже шесть мэлгов и все время прибывали новые.
Алина проткнули копьем, а затем зарубили топорами. Мьи выпустила последнюю стрелу. Гит, Ливен, Ирвис, Вьет пытались противостоять тем, кто лез под фургонами справа.
Чик, Тик и Ремень, навалившись на доски, из последних сил удерживали баррикаду на дальнем конце лагеря.
Вездесущая Лавиани появлялась в разных местах, но ее сил не хватало, чтобы остановить их всех.
Оборона была прорвана, и Пружина понимал, что держатся они последнюю минуту.
Струны жизни лопались вокруг нее с пугающей частотой, оставляя противный звон в ушах и дрожь во всем теле. Шерон захватывало черное отчаяние. Люди гибли вокруг нее, и не было возможности это остановить.
Один из фургонов загорелся, его все же смогли поджечь, и теперь к свету шара Нэко примешивались оранжевые отблески пожара.
Брат Молике, выронив вилы, мешком повалился на землю, когда никем не остановленный мэлг выдернул меч из его спины.
Указывающая посмотрела на окровавленную Велину с погасшими глазами. На ее обострившиеся скулы и приоткрытый рот.
Смерть. Вокруг была лишь смерть, и она должна была захватить не только Шерон, но и всех ее друзей.
Девушка отрешилась от всего. Забыла о том, где находится и что происходит вокруг. Она погрузилась глубоко в себя, в свои воспоминания, вызывая в себе то чувство голода, что терзало ее недавно.
С резью в желудке, с той болью, от которой хочется избавиться. Потянулась в поисках подходящего тела.
Мизинец на руке Велины дрогнул, она тихо вздохнула и неловко встала на колени, глядя на указывающую пустыми глазами. А вокруг них, в кострах, в разгорающемся фургоне, бесновалось белое пламя.
Шерон, сознание которой словно расщепилось, не знала, как следует поступать дальше. Поэтому просто сказала мертвой:
– Защити меня!
Та, что полчаса назад была бардом, проворно, точно обезьяна, бросилась вперед, волчьими зубами вцепившись в плечо мэлга, уже собравшегося зарубить Тик.
Чувствуя кровь на губах, ощущая одновременно бешеный восторг и тошноту от содеянного, она закричала в звездное небо, закричала чужим, высоким, хриплым и испугавшим даже ее голосом:
– Защищайте нас! Сражайтесь за нас!
И Алин, Молике, ее брат поднялись с земли и бросились на мэлгов. А огонь продолжал гореть белым.
До самого утра.