– Скажи, отец мой. Чем опасны ее слова? Чем опасны ее деяния? Почему мы боимся ее?
– Ее слова опасны правдой. Ибо правда разит сильнее нашей темной магии. Ее деяния опасны бескорыстием. Ибо сражается она с нами за других людей. А боимся мы того, что всю нашу жизнь совершали ошибки и прожили ее зря.
Рассвет был кровавым и быстрым.
Вершины четырех пиков стали ярко-алыми, точно во время заката, предвещавшего непогоду.
Сперва вспыхнул острый зубец Тиона, самый высокий в гряде. За ним спустя минуту запылали снега на граненом Гребне Арилы, и почти тут же одновременно зажглись пирамидальная Нейси и двугорбая Печать Таувинов.
Остальные горы, более низкие, охватывающие долину с трех сторон, точно огромная, украшенная кружевами колыбель, все еще пребывали в рассветной тени, и Шаруд, столица Горного герцогства, казался спящим.
В малом замковом дворе, в двух шагах от Гнезда львов, пылали костры. Солдаты с протазанами, одетые тепло, по погоде, с высоты балкона, на котором находился Дэйт, выглядели набитыми соломой чучелами.
Начальник охраны был широкоплеч и массивен, но на самом деле проворен, точно разозленный кабан. Волосы с легкой рыжинкой, которая проявлялась только на солнце, густые брови, сметливые серо-зеленые глаза. Он вызывал доверие и умел слушать людей. Впрочем, командовать ими тоже.
Герцог Кивел да Монтаг стоял в двух шагах от него. Дэйт едва ли не дышал ему в затылок и сейчас мог пересчитать каждую шерстинку на соболином воротнике дорогого плаща, наброшенного на плечи властителя. Правитель был жилист и чуть сутул, с властным лицом, в котором чувствовалась порода. Взгляд у него был мрачным и тяжелым.
Его милость молчал и не шевелился. Держался так прямо, словно проглотил вертел.
От него веяло холодом ничуть не меньше, чем от ледников, окружавших древний замок.
Сейчас он был таким же опасным, недружелюбным и страшным, как одна из двух башен Калав-им-тарка, сломанный зуб которой, пугая тьмой, возвышался в северной оконечности крепости, на противоположной стороне величественного водопада. Гул от него не стихал даже в самые суровые зимы. Дэйт, давно уже привыкший к Брюллендефоссену, сейчас был рад его рокоту. Он позволял не слышать те редкие вскрики, что иногда доносил до него утренний ветер со стороны Тюремного двора.
Рассвет был кровавым.
И быстрым.
Двенадцать человек казнили не мешкая, споро и рутинно, точно пропалывали сорняки. Зрителей было всего двое – герцог и Дэйт.
Его милость проявил милосердие, и приговоренным, несмотря на неблагородное прохождение, рубили головы, а не вешали или отправляли на колесо, как было прописано в законах страны.
Широкое лезвие тяжелого топора падало с устрашающей мерной периодичностью. Тех, кто пытался сопротивляться, придерживали помощники долговязого палача. Он на этот раз работал без традиционной маски, изображавшей лицо лунного человека.
Ничего удивительного. Палач не был дураком и не собирался представать перед герцогом в виде шаутта.
Не сейчас.
Не после ночи, которую уже стали называть «проклятием да Монтагов». Не тогда, когда его светлость готов убить любого, кто попадется ему на глаза.
Последний из приговоренных положил голову на плаху. Спустя минуту тело за ноги отволокли в сторону, бросили на солому.
К другим.
Трупы уже грузили на закрытую подводу, чтобы вывезти из замка. Головы собирал мальчишка, ученик экзекутора. Он брал их за волосы, бросал в две большие, высотой с него, корзины. После занялся тем, что взял лопату и стал брать песок из ящика, засыпая растекшуюся возле плахи кровь.
Ударил колокол на храме Шестерых, который был расположен над замком, выше по склону, на плече Гребня Арилы. Секунду помедлив, его стон подхватили храмы Шаруда, расположенные внизу, в долине.
Наступало утро. Оно обещало быть морозным, ясным и не лишенным того очарования, которое может оценить человек.
Живой человек.
– Затылком чувствую, что ты хочешь что-то сказать. – Теперь герцог смотрел на горы. – Так говори.
Дэйт хмуро произнес:
– Я должен был быть среди них.
– Должен, – не стал отрицать Кивел да Монтаг.
– Но все же я здесь. На стене. Смотрел вместе с вами на их смерть.
Властитель Горного герцогства обернулся через плечо, его темно-карие глаза были пусты:
– Хотел бы быть ближе к ним? Насколько ближе? Чтобы почувствовать запах крови? Или горячие брызги у себя на лице? Как в том нашем бою, под Брекой, когда мы погнали этих драных тьмой фихшейзцев к их мамочкам под юбку? Очень спешишь на ту сторону, как я посмотрю. Ну так палач еще не ушел, могу позвать. В корзине найдется место для твоей башки.
Дэйта эта угроза не смутила. Он знал свою дурацкую черту – невозможность остановиться в те моменты, когда это следовало сделать. Еще мать говорила ему, что эта особенность характера рано или поздно приведет его к беде.
Большой беде.
– Я начальник вашей охраны. Не они. Ответственность была на мне. Даже несмотря на то, что был вместе с вами на охоте. Это мои люди, я их нанимал, учил, ставил на места.
– А… – протянул властитель. – Хочешь знать причину, почему ты жив. Понимаю. И почему они мертвы. Это просто. После случившегося я не мог просто закрыть глаза. Отвернуться. Сказать, что они ни в чем не виноваты.
– Простите, ваша милость. Но они действительно ни в чем не виноваты. Человек не может остановить шаутта.
Глаза герцога сверкнули бешенством, и он сказал низким голосом, цедя слова:
– Виноваты. Потому что выжили, когда другие – нет. А поэтому ответственны. Шаутт проник сюда, в мой замок. Убил двоих моих детей. Двоих! – Он прорычал это слово. – Сто тридцать один из тех, кто жил здесь, погибли. Ты заходил в мертвецкую? Видел, что у солдат раздавлены головы, словно спелые дыни? Видел выпотрошенных служанок моей жены? Разорванных напополам детей? А эти – выжили. Караульная смена. Где они были, когда лилась кровь?! И как ты считаешь, что будут говорить люди, если я сожру это дерьмо? Оставлю им жизнь! Они скажут, что я слаб! Мягкотел! И несправедлив! Их родственники мертвы, а те, кто должен был защищать их, живы. Сейчас, когда у меня остался только один наследник, недопустимо считать, что я слаб. Мой кузен не прочь сесть на Львиный трон. Я из рода да Монтагов и в политике уж точно не буду слабым. Что касается тебя – мне нужен тот, кто был со мною тридцать пять лет. Тот, кому я могу доверять. Поэтому живи, как и я живу. Говори. Что еще?
Последние слова он произнес устало. Дэйт, возвышавшийся над своим господином на целую голову, вздохнул:
– Я верен. Это так. Но вы должны понимать, что даже моя секира не сможет остановить шауттов, если они снова вернутся.
– Тогда тебе лучше умереть в том бою. Нам всем лучше умереть. Идем. Здесь делать нечего.
Они пошли по стене, вдоль острых каменных зубцов, направляясь к лестнице, ведущий во Двор осла, один из семи имевшихся в древнем замке, засаженный древними дубами, потомками дубов Туманного леса, возможно растущими здесь со времен, когда Тион по нити света отправился спасать Арилу и Нейси.
Шестеро воинов, облаченных точно перед сражением, ждали поодаль. Дэйт незаметно подал им сигнал, и те окружили их плотным кольцом. У каждого кроме меча и кинжала к поясу была прикреплена заостренная дубовая палка На фоне стали, тяжелых кирас и шлемов это «оружие» смотрелось почти так же нелепо, как болтавшиеся на поясах аптекарские склянки, наполненные козьей кровью.
Герцог счел все это глупыми предрассудками, здраво полагая, что шаутта таким не остановить, но мешать инициативе начальника охраны не стал.
Они спустились по открытой лестнице во двор, миновали его. Слуги кланялись и опять спешили по своим делам. В замке царило утреннее оживление, и та подавленность, что здесь витала, ощущалась не сразу. Лишь теми, кто жил тут давно и знал привычный уклад.
Гул шагов эскорта, звон стали и скрип доспехов раздавался в наполненных светом залах. Возле входа в жилую часть дворца его милости их встретил усиленный отряд гвардейцев.
– Моя жена? – негромко спросил герцог, и командир отряда, рыжеусый сержант, бодро ответил:
– Не покидала покоев, владетель.
Они прошли дальше, через тронный зал, задрапированный по случаю траура фиолетовой тканью, с могучим троном, выточенным из костей самого настоящего гратанэха, создания эйвов.
Дэйт стрелял глазами по помещениям, выискивал малейшую опасность, а также проверял, на месте ли охрана, не пусты ли коридоры, ходят ли еще патрули. Кое-где на стенах и потолке оставались побуревшие пятна крови. Внизу слуги уже все отмыли, но замок был огромен, и для полной уборки требовалось время.
Их приближение услышали, и одна из служанок герцогини распахнула двери, присев в реверансе.
– Ждите, – сказал герцог своему сопровождению, и воины присоединились к охране ее светлости, расположившись по залу полукругом, контролируя все входы и выходы. – Дэйт, ты со мной.
В светлых, украшенных на манер восточных герцогств покоях властвовал утренний холод и свежий, горный воздух. Окна были распахнуты настежь.
Герцогиня, высокая, начавшая полнеть, с темными волосами, собранными в четыре косы, уложенные в высокую прическу, в теплом фиолетовом платье, украшенном турмалинами, встала с подушек, скидывая с плеч меховое манто.
– Муж мой.
Дэйт помнил тот день, когда увидел ее впервые, встречая далекое посольство из Карифа на дороге Вороньего перевала.
Он сразу ей не понравился, а она – ему. Взаимная антипатия с первого взгляда.
Дэйт был не в восторге от южанки. Счел ее слабой, капризной, избалованной и заносчивой. Недостойной ни его владетеля, ни того сурового края, в котором они жили.
Свою ошибку он понял не сразу. Она кровь от крови и плоть от плоти Стилета Пустыни, Палача Эль-Аса и Убийцы сотен жен. И была очень похожа на своего знаменитого деда – умная, расчетливая и, когда надо, очень жестокая.
Ее ум пригодился герцогу, и он всегда прислушивался к советам, которые она озвучивала своим певучим, лишенным всякого намека на грубость голосом. Ее расчетливость не раз играла на пользу политике в отношении соседей. Она могла убедить мужа отступить, показать минусы в его действиях и предложить альтернативное решение проблемы. А жестокость… жестокость не касалась тех, кто служил ее семье.
Ее новой семье.
Герцогиня нашла общий язык с начальником охраны, антипатия давно исчезла, а пришло взаимное уважение.
– Оставьте нас, дамы, – попросил герцог, заложив руки за спину.
Пятеро фрейлин, находившихся в покоях и льнущих поближе к растопленному камину, посмотрели на герцогиню, дождались кивка, поднялись со своих мест.
Дэйт отметил про себя, что южанок, прибывших вместе со своей госпожой в далекую страну, среди них не осталось. Все они погибли, защищая карифку, в ту страшную ночь, когда пришли шаутты.
Когда последняя женщина выходила, шелестя юбкой, в дверях она разминулась с пузатым, седоусым господином с блестящей лысиной. У него было круглое лицо и проворные, светло-зеленые глаза. Походка точно у раненой птицы – когда-то давно он сломал ногу, упав с лестницы одной из замковых башен, и кость срослась неправильно.
На его груди висела серебряная цепь со знаком крылатого льва – символа герцогства. Первый советник и казначей Тэлмо. Наполовину лав, но никогда не жил среди бродячего народа и не путешествовал в трясущихся кибитках по бесконечным трактам этого мира. Тэлмо служил еще отцу его светлости, и Кивел да Монтаг ценил старикана.
Он неловко поклонился герцогине, и та ответила ему милостивой улыбкой, показав рукой на кресло, куда тот, облегченно отдуваясь, уселся, вытянув ноющую ногу.
Дэйту сесть не предложили, но его это не обижало. Он встал в двух шагах от герцога, так чтобы видеть сразу и дверь, и окна.
– Что удалось узнать?
Вопрос владетеля был обращен к нему, и начальник охраны с сожалением произнес:
– Ничего нового, ваша милость. Уверен лишь в том, что среди тех, кто живет в замке, ни один не открывал им ни ворот, ни калитки.
– Такая уверенность должна быть основана хоть на чем-то.
– Для лунных людей почти нет преград, муж мой, – сказала герцогиня. – В моей стране ходят легенды, что эти твари живут в тенях барханов, воют вместе с ирифи[8] в покинутых городах и обезвоженных оазисах. Стены, которые выстроил человек, для них не преграда. Они бесплотны. Особенно в полную луну.
– Эти были во плоти, ваша милость, – напомнил Дэйт. – Их рубили много раз, одному даже отсекли руку. Мои люди сожгли ее в то же утро.
– Шаутты могут захватывать тела мертвых и вести себя как живые люди. Опознать их можно только по глазам, – скрипучим голосом проронил Тэлмо. – Мастер Дэйт прав в том, что они пришли никем не остановленные и точно так же ушли. Ни ворота, ни калитки после наступления ночи не открывались, а мосты так и остались подняты.
– Верно. Я дважды проверил, – подтвердил Дэйт. – Предательства стражи не было. Если в замке и есть лазутчики, то только вашего кузена.
– Не спеши ручаться за всех, – предостерег герцог. – Человеческая душа самый мутный и грязный из колодцев.
– Твари появились во внутренних покоях, ваша милость. Появились из теней, что лежали на полу. Так они миновали все посты внешнего периметра, все стены и решетки.
– Раньше с ними боролись, Дэйт.
– И говорят, что продолжают бороться. На Рубеже. И гибнут точно так же, как здесь.
– Предлагаешь поднять руки к небу и ничего не делать? – мрачно проронил герцог.
Дэйт, посмотрев на герцогиню, ответил:
– Мы будем сражаться. Я уверен в людях. Гвардия верна. Воины смогут если не остановить их, то задержать, выиграть время, чтобы следующие посты подготовились, отразили нападение и увели вашу семью в безопасное место. Времени будет мало, но оно будет. Но все же мой совет…
– Знаю я твой совет! – оборвал герцог, подошел к столу и налил себе вина. – Уехать.
– Пока все не успокоится и мы не будем уверены, что опасность миновала. Хотя бы пока не поймем причину нападения. Горный замок место надежное, к тому же те стены создавал один из Шестерых и…
– Магии в них нет, – отмахнулся Кивел да Монтаг. – Уже очень давно. С тех пор, как погиб последний великий волшебник. И запирать себя в орлином гнезде я не планирую.
– Там меньше пространства, охранять вашу семью…
– Скажи ему, Захира, – устало произнес герцог и снова налил себе выпивку.
– Властитель не может оставить столицу, – произнесла герцогиня. – Не может бросить замок своих предков, оставить без присмотра Львиный трон. Да Монтаги правили еще во времена великих волшебников, они дружили с крылатыми кошками, на которых летали ученики Скованного. Один из рода моего мужа всегда должен оставаться в Шаруде, иначе он потеряет право на власть.
– Это всего лишь легенда, госпожа. Старый договор, который дальний предок его милости заключил с Гвинтом.
– Простые люди любят легенды. Ценят их. – Захира да Монтаг говорила с ним почти участливо, но продолжала смотреть только на мужа. – Легенды неотъемлемая часть их жизни. И нарушить устоявшийся веками порядок значит заставить сомневаться. А когда народ сомневается, всегда найдется тот, кто направит подобное сомнение в нужное русло.
– Например, кузен его милости, – проворчал Тэлмо. – Нельзя давать его партии такой козырь. Герцог не может покинуть замок вместе со своим наследником. По крайней мере, пока здесь не появится новый великий волшебник, кто-то из Шестерых или еще какая-то легенда, которая оправдает такой поступок в лице обычных граждан. Но я бы дал совет спрятать мальчика.
– Спрятать от чего? – горько усмехнулся герцог.
– От возможных бед. Он самый младший и сейчас единственный ваш наследник. Его нельзя потерять.
– Шаутт не человек, – возразил Дэйт. – Его так просто не остановить, и от него так просто не спрятаться. Если кто-то из этого племени решит вернуться, он вернется.
– Это всего лишь предположение. – Тэлмо, морщась от боли, потирал колено.
Дэйт пожал плечами:
– Не вижу смысла прятать голову в снегу и надеяться на лучшее. Их целью были сыновья его милости. Они прорывались с боем через коридоры исключительно ради них. И когда сделали свое черное дело, то сразу же ушли.
Уголок рта южанки дернулся:
– Хорошо, что Эрего отправился с тобой. Только поэтому он жив.
– Это всего лишь доказывает, что твари той стороны не всеведущи. У них не получилось прикончить моих наследников одним ударом. – Герцог заложил руки за спину. – Они не знали, что Эрего нет в замке.
– И это же доказывает, что они могут вернуться и закончить дело, – напомнил Дэйт.
– Поэтому ты всем своим людям выдал дубовые колья, – усмехнулся Тэлмо.
– Ты наполовину лав, но не веришь в сказки.
– Извини, мастер Дэйт. Кровь во мне лавская, но вырос я в чужой культуре, а не с народом перекати-поле. Поэтому сказки моего племени прошли мимо меня. И я не возлагаю никаких надежд на палки и козью кровь.
– Всего несколько дней назад ни ты, ни я не верили в шауттов. – Улыбка герцога больше походила на оскал.
– Все так, ваша милость. Я старый человек, и мои страхи остались в далеком детстве. – Тэлмо посмотрел в глаза Дэйту. – Я буду первым, кто признает, что был не прав, если предпринятые тобой меры предосторожности пойдут на пользу, мастер.
Дэйт подумал, что для подобного надо хотя бы выжить после встречи с лунным человеком. Тэлмо откашлялся и продолжил:
– Я думал несколько дней, ваша милость. Та сторона пришла в замок не просто так. Должна быть причина, даже у зла. Быть может, есть то, чего я не знаю? – И, заметив, как герцог нахмурил брови, примиряюще поднял руку. – Мысль простая: люди не могут управлять демонами. Никогда не могли. Уверен, многие ваши недруги подобного бы очень хотели, но они не причастны к случившемуся. Значит, причину бед приходится искать в самом зле. Ваш отец, которого я смею называть своим другом, никогда не упоминал ни о чем, похожем на семейное проклятие?
– Думаешь, дело в каком-то проклятии?
– Я перебрал все варианты. И волей-неволей добрался до самых нелепых возможностей, – развел руками Тэлмо. – Что-то случилось. Или у нас, а может быть, в мире, но они пришли за кровью да Монтагов. И хорошо бы выяснить причину происходящего.
– В детях течет кровь и моих предков, – напомнила Захира да Монтаг. – Но нет никаких семейных преданий о шауттах. А может, их просто забыли за сотни лет. Сейчас нам это мало чем поможет.
В дверь постучали, и герцог рявкнул:
– Я же сказал! Не беспокоить!
– Это моя вина. – Герцогиня порывисто встала. – Попросила одну из дам дать мне знать, когда в замок приедет та женщина.
– Ты не отказалась от столь ветреной мысли. – Властитель был не слишком доволен новостью.
Его жена произнесла тихо и ровно:
– Мои старший и средний сыновья мертвы. И, чтобы выжил Эрего, я воспользуюсь любой возможностью. Даже такой нелепой, как крестьянка.
– Вот именно, что нелепой. Мошенницу надо гнать собаками, а не привечать в доме!
– Не волнуйся об этом, – сказала женщина. – Если я пойму, что она меня обманывает, то накормлю ее плотью твою свору.
Дэйт увидел, что Тэлмо, смотрящий в пол, словно стесняясь происходившего разговора, едва заметно улыбнулся. По мнению и опыту начальника охраны, улыбаться таким обещаниям не стоило. Внучка герцога Эш-Тали без колебаний осуществит свою угрозу.
– Рассуди нас, советник, – обернулся герцог к лаву.
– Простите, ваша милость. У меня нет мнения на этот счет, – скромно заявил тот.
– Да ну?! Или ты просто не хочешь вызвать недовольство одного из нас!
– Я слишком стар для таких потрясений. – Он оперся на подлокотники кресла, встал и поклонился неловко. – С вашего позволения, я вас оставлю.
Герцог вздохнул, махнул рукой, украшенной перстнями:
– С глаз моих. Пусть твои шпионы будут начеку и следят за трактами. Если мой кузен захочет воспользоваться ситуацией, я самолично сброшу его в водопад. Ну а ты, Дэйт?
Начальник охраны порядком их удивил:
– Если я вооружил людей дубовыми палками и дал им флаконы с козьей кровью, то почему бы ее милости не воспользоваться помощью крестьянки? Она права, сейчас нам надо хвататься за любую возможность, даже если на первый взгляд та кажется глупой.
На мгновение ему почудился слабый отблеск благодарности во взгляде Захиры да Монтаг.
– Хорошо, – поджал губы герцог. – Двое против одного. Сходи за ней и приведи сюда. Развлечемся.
Дэйт легко поклонился, развернулся на каблуках и вышел. В приемном зале ее милости, где толпился народ, сказал двум гвардейцам:
– Ревон, Шаг, за мной. Остальным смотреть в оба.
Она ждала их в холле замка, возле Сонной калитки, подставив красивое лицо солнечным лучам, падающим через витражное окно.
Женщина была одета по-дорожному, на ее плечах висел тонкий плащ, который вряд ли мог согреть даже мышь в такую суровую погоду. Он оценил ее наряд– опрятный и чистый. С ее уродством содержать себя в таком аккуратном виде было непросто.
Кожа у незнакомки оказалась белая-белая, темные волосы короткими, плохо подстриженными. Довольно высокая для женщины, худощавая, но не хрупкая. Щеки впалые, без всякого румянца, а губы бледные, точно несколько мгновений назад от них отхлынула вся кровь.
Ее глаза скрывала ярко-алая повязка, сделанная из простой ткани.
Слепая, услышав шаги нескольких человек, встала с каменной скамьи, взяв дорожный посох, прислоненный к стене.
– Ты женщина, которая пришла к герцогине? Та, что знают как Лиз?
– Да, господин. – Ее лицо повернулось к нему. – Люди обычно называют меня Рукавичкой. Как мне называть вас?
Гостья говорила без акцента, хотя он мог бы поклясться, что перед ним уроженка южных герцогств.
– Дэйт. – Он не захотел произносить свое полное имя. – Я начальник охраны герцога.
– Рада познакомиться, господин Дэйт. – Ее рука по привычке поднялась, как видно, Лиз захотела узнать, какое у него лицо, но, вспомнив, где находится, опустила ее и, похоже, смутилась из-за своей бесцеремонности.
Он помолчал несколько мгновений, разглядывая ее:
– Кто тебя привел?
– Привел, господин? – Казалось, женщина удивилась вопросу. – Никто. Я сама пришла. Дорога от Шаруда недолгая.
Вот только подъем к замку – настоящий серпантин, и незрячему надо быть очень осторожным, чтобы не упасть в пропасть.
– И калитку ты тоже сама нашла?
Она впервые улыбнулась:
– Я потеряла свои глаза, господин. Но с моим языком и ушами все в порядке. Я умею задавать вопросы и слушать ответы. Добрые люди сказали мне, где я нахожусь.
– Шаг, осмотри ее посох. Ревон – сумку. Мне придется обыскать тебя, прежде чем ты получишь аудиенцию.
Та, поколебавшись, кивнула.
– Да. Конечно. Я понимаю.
Он быстро проверил карманы и одежду, не особо церемонясь, чувствуя под пальцами ее тело. Особое внимание уделил застежке на плаще, показавшейся ему подозрительной. Затем обнаружил серебряную цепочку под воротником, потянул на себя, вытаскивая дешевый кулон, сделанный из какого-то мутного, неизвестного ему камешка.
– Просто старая палка, мастер, – отчитался Шаг, возвращая женщине посох.
– В сумке ничего подозрительного, – сообщил Ревон.
– Сними повязку, – приказал Дэйт.
– Господин хочет посмеяться над калекой? – тихо спросила гостья.
– Желаю убедиться, что ты точно та, за кого себя выдаешь.
Это была лишь половина правды. Еще он хотел быть уверен, что не приведет в личные покои властителей Горного герцогства женщину, чьи глаза окажутся зеркальными.
Рукавичка двумя руками развязала узел, и, когда повязка упала, Дэйт молчал несколько мгновений. Потом произнес ровным тоном, отведя взгляд от пустых глазниц:
– Хорошо. Можешь вернуть ее на место.
Он посмотрел на своих людей и подумал: хорошо, что она не видит их лиц. Уродовать столь красивое лицо могли только настоящие мерзавцы.
– Ревон, поможешь ей идти.
– Не утруждайте себя. Я прекрасно слышу, а он не даст мне упасть. – Женщина легко стукнула посохом по полу и склонила голову, слушая слабое эхо. – Я не отстану.
– Как хочешь.
Дэйт дал знак солдатам двигаться вперед, сам пошел последним.
Гостья действительно не задерживалась и шла за провожатыми точно зрячая. И даже лестница, ведущая наверх, ее не смутила.
В одном из коридоров им попался слуга с подносом, нагруженным пустыми тарелками. Он распахнул дверь прямо перед гостьей, но та не врезалась в преграду, остановилась в шаге от нее.
Начальник охраны приблизил свою руку к ее лицу, и женщина улыбнулась:
– Что вы делаете, мастер Дэйт?
– А как ты считаешь?
– Воздух сказал, что вы почти что коснулись меня. – Она подняла левую руку, безошибочно нашла его запястье, и он почувствовал холод ее пальцев. – Еще одна проверка?
– Ты ведешь себя как зрячая.
Она склонила голову, сочтя его слова за похвалу.
– Я привыкла слушать и чувствовать. Открывшаяся дверь не станет для меня неожиданностью. Мы можем идти?
В покоях мало что изменилось. Владетель продолжал пить вино, ничуть не пьянея, а герцогиня, когда они вошли, заканчивала писать письмо, но отвлеклась на поклонившуюся женщину.
– Встань ровно, – попросила Захира да Монтаг. – Дай мне тебя рассмотреть. Я много слышала о тебе за последние дни.
– Мне печально знать, что это случилось при таких обстоятельствах, моя госпожа.
– Ты слепа. От рождения?
– Нет, моя госпожа. Меня ослепили, когда я была совсем юной. Не в вашей стране. В Ириасте.
– Кто это сделал?
Легкое пожатие плечами было почти незаметным.
– Добрые люди. – В ее ответе не было иронии. – Во всяком случае, я надеюсь, что они раскаялись и стали добры. Хотя бы к самим себе.
– Ты очень милосердна к своим мучителям. – Тон герцогини говорил о том, что она считает такое поведение слабостью.
– Милосердие? Скорее благодарность, ваша милость. Эти люди забрали у меня глаза, но подарили новые.
– Вот как?
– Я лишилась красок мира и света солнца, но благодаря беде прозрела. Увидела истинную правду мира.
– Ты говоришь о своем ложном боге. – Герцог в первый раз заговорил. – Знаешь ли ты, что в Даворе тебя бы уже казнили?
Гостья не испугалась:
– Да, ваша милость, знаю. Но он не бог. Асторэ не были богами. И Шестеро тоже.
Владетель хотел прервать ее, но остановился, видя, что жена подняла указательный палец, прося его повременить.
– Продолжай.
– Шестеро – первые великие волшебники. Все это знают. В герцогствах почитают их за то, что они подарили человечеству волшебство, которое у нас потом забрал Тион. Когда я ослепла, потеряла себя, то заблудилась во мраке, и тогда Вэйрэн вышел ко мне. Он дал мне силы жить без страха. И надежду. В служении ему, служении скромном, я вижу свою цель.
– И какова она, твоя цель?
Дэйт видел по лицу Захиры да Монтаг то, что не могла видеть Рукавичка, – от ответа на этот вопрос будет зависеть весь дальнейший разговор.
– Уничтожать тьму в нашем мире. Спасать людей. Дать им свободу от страха перед ночной тьмой. Ведь Вэйрэн направляет меня, защищает и дает слово свое.
– Темный Наездник! – фыркнул герцог. – Асторэ! Предатель, устроивший самую страшную войну, по сравнению с которой Война Гнева – мышиная возня!
– История исказила правду, ваша милость. То, что не являлось злом, стало им в умах людей.
– И ты хочешь исправить ситуацию? Обелить имя мятежника?
– Нет, ваша милость. – Ее ответ порядком удивил его. – Как я уже говорила, моя цель – бороться с тьмой. Вэйрэн говорит со мной…
– И что он говорит сейчас? – с иронией поинтересовался герцог.
– Я слышу его лишь тогда, когда он сам хочет этого, ваша милость. Я всего лишь его вестник. Поводырь слов, если угодно.
– Поводырь. – Герцог посмаковал это слово. – Довольно цинично слышать подобное от незрячей. Впрочем, оставим твои заблуждения. На время оставим. О тебе говорят в Шаруде. Что ты единственная, кто смог выжить на постоялом дворе, когда туда пришел шаутт, убивший моих детей.
– Это так.
– Еще говорят, что ты убила его, – тихо произнесла герцогиня.
Женщина помедлила с ответом:
– Я надеюсь, что он мертв.
– Как ты это сделала? Зеркалом? Козьей кровью? Дубовой щепкой? – не выдержал Дэйт, но никто из правящей четы не осудил его за эти вопросы.
– Я… простите, мастер, но я не знаю. Каждый раз, когда такое происходит, то я не я. Вэйрэн во мне. Он помогает. Я лишь орудие его воли.
Кивел да Монтаг скептически поджал губы, затем обратился к жене:
– Это, по-твоему, чудо-оружие, способное спасти нашего сына? Она слепа и безумна, раз верит во все, что говорит.
Герцогиня щелкнула пальцами, заметив то, на что не обратили внимания двое мужчин:
– Ты сказала «каждый раз».
– Простите, ваша милость? – не поняла Рукавичка.
– «Каждый раз, когда такое происходит». Вот твои слова. Значит, тот, на постоялом дворе, не был первым. Скольких шауттов ты убила?
– Троих.
Это слово прозвучало в залитой солнцем комнате так просто и буднично. Дэйт смотрел на незрячую, совсем еще молодую женщину и не верил, что она сумела сделать то, что не получилось ни у кого из гвардейцев.
– Я не верю тебе, – произнес порядком ошеломленный герцог.
Дэйт знал этот тон и понимал, что еще немного, и это неверие превратится в раздражение, а затем в ярость. И лучшее, на что может рассчитывать Рукавичка, что ее просто вышвырнут из замка. Но если его милость сочтет слепую мошенницей, последствия будут гораздо хуже.
– У тебя есть какие-нибудь доказательства твоих слов? – поинтересовался начальник охраны.
– Нет, мастер. Хочу лишь сказать, что пришла сюда по приглашению ее милости. Я не искала встречи.
– И я помню об этом. – Герцогиня положила ладонь на плечо мужа, прося его не судить слишком поспешно. – Ты сможешь защитить моего сына от шаутта?
– Да. – Она не колебалась. – Смогу.
Герцог и герцогиня переглянулись.
– Надеюсь, что мне не представится возможности проверить, насколько ты уверена в этом, – с горечью произнес владетель.
– Этой надежде не суждено сбыться. Они вернутся.
– Твоя уверенность подкреплена хоть чем-то кроме голоса в твоей голове?
– Шаутты долгие годы спали, не могли покинуть ту сторону. Что-то изменилось в последние месяцы, они начали появляться в разных местах нашего мира. Слухи о приходе демонов множатся. Их можно услышать и на рынке, и на постоялых дворах. Лавы разносят новости по трактам, гонцы подхватывают на своих плащах и доставляют в города. Шаутты вернулись. Если вас наметили целью, то зло не отступит, ваша милость.
– Поступай как знаешь, – сказал герцог жене. – Я не стану тебе мешать.
– Ты можешь остаться, – приняла решение Захира да Монтаг. – Посмотрим, пригодятся ли мне твои услуги.
– Благодарю, госпожа, – поклонилась гостья. – Ваше доверие льстит простой женщине. Но я не хотела бы, чтобы между нами осталось недопонимание. Есть кое-что, что вам следует знать обо мне.
– И что же это?
– Я понимаю, что сейчас день, но не мог бы мастер Дэйт зажечь свечу?
Начальник охраны посмотрел на герцога вопросительно, но тот, хмурясь, жестом приказал оставаться на месте. Огонь зажег самостоятельно, не став задавать наводящих вопросов, и выругался.
Дэйт выхватил кинжал, приставил его к шее женщины, сильно прижав натянувшуюся под кадыком кожу. Смотрел он только на пляшущее на фитиле ярко-синее пламя.
– Стой! – резко приказала герцогиня, вскакивая с места. – Стой, мастер Дэйт!
Локоть, уже было начавший опускаться, застыл, и полотно клинка лишь оставило бледную розовую полоску на коже.
– Объясни. Огонь горит синим. Дай ей сказать!
Последние слова были обращены к Дэйту, и он, державший женщину в тисках, недовольно ворча, чуть отвел клинок от шеи.
– Не только когда шаутты рядом, пламя горит синим, госпожа.
– Да. Но ты не заблудившаяся, а здесь не Летос! – Герцог держал руку на оружии.
– Я асторэ.
Повисла гнетущая тишина, и Рукавичка, понимая, что ей не верят, продолжила:
– Кто-то из моих предков был им. Когда я ослепла и Вэйрэн указал мне путь, я поняла, какая кровь течет во мне. Такая же, как и в нем.
– Асторэ или шаутт, какая разница? – Дэйт очень хотел перерезать ей горло.
– Они сражались друг с другом, – напомнил ему герцог. – Асторэ знают, как убивать демонов.
– Демоны – это бывшие асторэ. Одного поля ягоды, которых убивали таувины. Она не человек!
– Я человек, мастер Дэйт, – возразила Рукавичка. – Я родилась человеком, воспитывалась людьми и остаюсь им. А сила предков, что живет во мне… я не просила о ней. Таувинов, чтобы справляться с шауттами, давно нет. А асторэ перед вами. И я могу и умею изгонять зло.
– А если ты все же шаутт и лжешь нам?
Она ответила ровно, хотя ее лицо стало еще белее, чем прежде:
– Тогда, ваша милость, этот кинжал не остановит меня. И у меня уже несколько минут была возможность убить вас всех. Но я не шаутт. И вам придется поверить в это. Или убить меня. Но тогда я не смогу спасти ни вас, ни вашего ребенка, когда зло вернется сюда на крыльях лунного света и подковах теней.
Герцог развел руками, вновь сказал жене, все еще ошеломленный увиденным:
– Твой выбор, Захира.
Герцогиня несколько мгновений смотрела на гостью, затем задула пламя на свече.
– Мастер Дэйт, отведи ее в комнаты, смежные с комнатами моего сына. Поставь охрану. Позаботься, чтобы слуги не беспокоили ее ночью и она никуда не выходила. И чтобы огонь не горел рядом с ней в то время, когда поблизости люди. Скажи кастеляну, чтобы снабдил ее всем необходимым.
– Благодарю, моя госпожа, – тихо сказала Рукавичка. – Вы не пожалеете.
– Я уже жалею. Ступай с миром.
Ирифи (кариф. гроза караванов) – название восточного ветра в Карифе, дующего несколько месяцев и являющегося причиной песчаных бурь.