Трудно начать рассказ о Николае Лаврентьевиче Кладо, так как сложно найти нужную точку отсчёта. О чём говорить в первую очередь? О его карьере морского офицера? Или о его теоретических трудах, которые совершили настоящий переворот в военно-морском деле? Одно не отделимо от другого…
Когда в 1904 году газета «Новое Время» опубликовала статью под называнием «После ухода Второй эскадры Тихого океана», автором которой подписался псевдонимом Прибой, разразился скандал. Газета считалась оппозиционной, а указанная статья вынесла на суд широкой общественности сведения о катастрофическом положении в российском флоте, что было расценено высшими чинами Морского ведомства чуть ли не как измену Родине.
Предвидя такую оценку, автор статьи сказал: «Мне приходится говорить о таких вещах, в рассуждениях о которых надо бережно взвешивать каждое слово, чтобы не сказать того, чего не знает наш противник и что может быть ему полезно, хотя бы это и могло помочь доказательности моих предложений.»
Вторая эскадра Тихого океана – эта та самая эскадра адмирала Рожественского, потерпевшая поражение при Цусиме во время русско-японской войны. Что было причиной того страшного разгрома?
«Это теперь известно всем, уже в бой 28-го июля наши суда выходили со значительно уменьшенным числом орудий. С них были свезены для усиления береговой обороны Порт-Артура, далеко не законченной к началу войны, кроме массы мелких пушек, половина всех 75-ти мм. орудий… не только с полным запасом снарядов, но и с полным комплектом прислуги и офицеров. Эти корабли были ослаблены не менее, чем на одну треть!…
… На Порт-Артуре мы вновь видим, что флот должен себя уничтожать, чтобы защитить приморскую крепость, когда весь смысл приморской крепости в том и состоит, чтобы дать надёжную защиту флоту, ещё не готовому к выходу, пришедшему туда для пополнения запасов и укрывшемуся туда после боя, в особенности неудачного, для исправления полученных повреждений, чтобы с новыми силами ринуться на врага!»
Очень быстро выяснилось, что автором нашумевшей публикации был капитан второго ранга Николай Лаврентьевич Кладо, назначенный в эскадру адмирала Рожественского официальным историографом. Выступив с открытой критикой сложившегося в военно-морской сфере положения дел, чего не позволял себе никто, Кладо вызвал бурное недовольство начальства. Второго мая 1905 года Высочайшим приказом за № 605 он был, как указано в послужном списке «исключён из службы». К этому времени он считался уже видным военным теоретиком, преподавал военно-морское искусство в Морской академии и опубликовал пятнадцать самостоятельных трудов по морской войне, в том числе и курс истории военно-морского искусства в семи томах. И всё же Николай Кладо был уволен, и этот факт был назван в одном из писем на имя морского министра «печальным для флота обстоятельством».
Публикации Николая Кладо в газетах «Новое время» и «Новый Край» пользовались такой популярностью, что статья «После ухода Второй эскадры» в том же году была издана отдельной книгой, на которой стоял теперь не псевдоним, а настоящее имя автора – Н.Л.Кладо.
Чтобы понять, о ком и о чём идёт речь, нужно отмотать киноленту времени назад и проследить за судьбой Николая Кладо, а также за настроениями в офицерской среде конца девятнадцатого-начала двадцатого столетий и как складывались отношения между военными учёными и высшими военными чинами.
Николай Лаврентьевич Кладо родился в 1862 году в семье морского артиллериста. В тринадцать лет он уже твёрдо решил стать морским офицером, в 1881 году он окончил Морское училище, в 1886 – Николаевскую Морскую Академию.
Свою научную деятельность Кладо начал в то время, когда не только в России, но и за границей большинство морских офицеров совершенно не интересовались военно-морскими науками. Сама возможность существования таких наук ставилась под сомнение даже наиболее передовой частью командного состава и потому офицерский корпус оставался глубоко равнодушным к изучению каких бы то ни было научных вопросов. По сути военная техника, стремительно усовершенствовавшаяся из года в год, отдавалась в руки невежественных в военном отношении офицеров.
Николай Кладо был одарён редкой проницательностью и, раньше многих других осознав опасность такого положения дел, начал горячо агитировать за то, чтобы офицерство почувствовало острую необходимость в изучении военно-морской науки, которая в действительности была ещё не наукой, а лишь зародышем её и требовала пристального внимания и всестороннего развития.
«С тех пор как существуют люди на земле, они беспрестанно воюют; уже тысячи лет назад целые народы обрушивались друг на друга с целью завоевания, а между тем первый научный трактат по стратегии появился лишь в 1782 году. И трактовал он исключительно о ведении войны на суше и, конечно, как первая попытка был далеко не совершенен. Очевидно также, что с появлением этого трактата стратегия не являлась ещё в виде науки, пригодной и приспособленной для практического применения. Для этого она должна быть в таком состоянии, чтобы могла проникнуть в толщу личного состава офицеров военной силы.» (Кладо)
Первая военная академия была основана в Берлине в 1816 году, а вскоре после этого (в 1832 году) в России появилась Императорская Военная Академия. Впрочем, в изучении военных вопросов предпочтение отдавалось тактике, а не стратегии. В 1865 году генерал Леер был вынужден констатировать, что в нашей академии преподавание стратегии сводилось «к обзору наиболее выдающихся сочинений по стратегии исключительно в догматической форме, то есть к чистому умозрению», а военная история, то есть тот фундамент, на который могло бы опираться это умозрение, преподавалась так, что один из профессоров назвал этот курс «вензелями, написанными ногами армии», и офицеры-слушатели окрестили военную историю «наукой о том, кто куда пошёл».
«Самые сложные из всех наук, – размышлял Кладо, – это социальные, а сложнейшая между ними – наука о войне. В ней приходится исследовать помыслы и действия людей в сфере смертельной опасности, что представляет собой исключительную трудность, которая увеличивается ещё тем, что цель науки – выработать указания для победы над врагом, который столь же страстно хочет победить вас, всегда представляют для вас в значительной мере загадку, так как он всеми мерами скрывает от вас свои помыслы.»
В 1895 году при Морской Академии были учреждены курсы военно-морских наук для адмиралов и командиров флотов. Кладо читал там лекции по морской тактике и по истории военно-морского искусства. Прочитанные им лекции в определённом смысле послужили отправной точкой для активного развития военно-морского дела в России.
Первая крупная работа Кладо вышла в 1899 году и представляла собой собранные воедино лекции, прочитанные им в Кронштадтском морском собрании и в Обществе ревнителей военных знаний. Написанная Николаем Лаврентьевичем книга не была ещё в полном смысле этого слова теоретическим трудом, скорее – популяризацией научных знаний. Сам же он охарактеризовал книгу как попытку «представить себе тот идеал, к которому следует стремиться, и… выяснить те потребности, которые должны быть предъявлены ко всякой правильно организованной морской силе».
«Возвратившись с Дальнего Востока, где я в продолжение двух лет плавал в должности непосредственного помощника начальника эскадры Тихого океана, я девять лет занимал кафедру военно-морского искусства, морской тактики и морской стратегии в Николаевской Морской Академии. В продолжение этого времени я каждое лето находился известное время в плавании… Наконец мне пришлось пробыть пять месяцев на французском броненосном крейсере «Лото Тревиль», который составлял одно из судов высшей военно-морской школы Франции… Во время этого плавания я прослушал курс этой школы, участвовал во всех практических занятиях и, вместе с крейсером, участвовал в трёхнедельных больших манёврах в Средиземном море…»
Рассказывая о себе, Николай Кладо отмечает, что вместе с профессором инженерной академии Буйницким он вёл практические занятия в офицерской артиллерийской школе, куда командировались офицеры береговой артиллерии из всех приморских крепостей. В это время Кладо имел возможность посетить почти все наши приморские крепости, в некоторых побывал по несколько раз.
Кладо настаивал на том, что главная задача всякой военной академии – работать над установлением единства военного мышления в военном сословии. «Без такого единства всегда было трудно воевать, а теперь это положительно немыслимо. Ни один начальник ни в какой области, даже в самой тесной, например даже на отдельном корабле, не может предвидеть и всем распорядиться сам – он должен во многом предоставить широкую инициативу своим подчинённым… К этому невозможно сколько-нибудь приблизиться без единства военного мышления.»
В то же самое время этой проблемой занимался вице-адмирал Степан Осипович Макаров – флотоводец и военно-морской теоретик. В 1897 году Макаров опубликовал капитальный труд «Рассуждения по вопросам морской тактики». Любопытно, что адмирал Макаров рассуждал о тактике, а лейтенант Кладо взялся за исследование проблем стратегии, то есть обратился к высшей области военно-морской науки. И одно это уже удивительно. Стратегическим мышлением обладают единицы. Тем более мышлением, способным обобщить имеющийся опыт всех предыдущих войн, переработать его и превратить в научную систему.
В октябре 1906 года в газете «Кутлин» была опубликована статья «Некоторые выводы из Шантунгского и Цусимского сражений», в которой один морской офицер сказал: «Какая забота строевому составу флота и армии углубляться в бездну премудрости, когда в сущности всё дело обстоит значительно проще. Разве Александр Невский, Дмитрий Донской, Пётр Великий, Суворов и другие выдержали бы экзамены даже в юнкерское училище, а не только в академию генерального штаба; однако они оставили после себя бессмертные образцы военного искусства.»
Слыша вокруг себя такие речи, Николай Лаврентьевич Кладо всё же не падал духом и продолжал пропагандировать идею высшего военного образования. Понимая, что невежество всегда прячется за спины гениев, Кладо не уставал повторять, что гениальными полководцами, одарёнными сказочной интуицией, рождаются единицы, поэтому для успеха в войне нужны обширные и крепкие знания всего командного состава. Конечно, теория ничего не решает, она лишь объясняет. Решает практика, но разумно она может делать это, только руководствуясь объяснениями теории. В качестве примера такой теоретической подготовки Кладо приводил адмирала Бутакова и его книгу «Новые основания пароходной практики», одна из глав которой посвящена таранному бою.
«Вот если начать практиковаться в таранном бое с такой подготовкой (а так это и делали в эскадре Бутакова на особых таранных баркасах), то практикующимся уже не приходилось бы терять времени на то, чтобы наткнуться путём продолжительной практики на те исходные положения, которые на бумаге получаются в самое короткое время… Именно адмирал Бутаков, сделав подробный теоретический разбор таранного боя, был способен организовать таранные упражнения, и притом так, что они приносили огромную пользу участвовавшим в этих упражнениях офицерам.»
К сожалению, со смертью Бутакова окончились и таранные упражнения, а его таранные баркасы были переданы в артиллерийский отряд и прослужили там десятка два лет для развозки учеников по судам.
Этот пример наглядно демонстрирует отсутствие того самого единства военного мышления, о необходимости которого твердил Николай Лаврентьевич. Труды одного человека и очевидная польза этих трудов вовсе не принималась во внимание другими людьми. Разве это не трагедия военной мысли?
«Жизненная деятельность государств проявляется в двух, очень резко разграниченных между собой областях: в устройстве внутренней своей жизни и во внешних сношениях – в установлении таких отношений между государствами, при которых могли бы быть соблюдены их общие и согласованы противоположные интересы. Когда об этих интересах возникает спор и никто из спорящих не может или не хочет уступить, остаётся один путь – решить этот спор силой оружия.
Значит, война – это одна из сторон проявления жизненной деятельности государств… Война – это продолжение внешней политики с оружием в руках. А значит, ведение войны связано с политикой, исходит из неё и находится от неё в постоянной зависимости… Очевидно, что стратегия, подготовляющая и ведущая войну, тесно связана с политикой, которая должна указать ей, с кем и к какому времени следует подготовить войну… Значит, практическая задача стратегии очень сложна – это разрабатывать планы подготовки государства к войне и ведения войны, поддерживая эти планы всё время в соответствии с обстановкой, то есть с географическим, этнографическим и экономическим положением.» (Кладо «Этюды по стратегии»)
В России конца девятнадцатого века велись яростные споры о природе войны, о возможности или невозможности её исключения из жизни человечества. В эти споры была вовлечена интеллектуальная элита страны и высшее государственное руководство.
В мае 1896 года состоялась коронация Николая II.
Генерал Редигер вспоминал, что «на коронации государя около 20 полковых командиров, прослуживших в чине полковника не менее 16-ти лет, были произведены в генералы с оставлением в должностях. Такой застой давал армии престарелых вождей, едва терпимых в мирное время и вовсе негодных в военное время».
К этому времени Кладо уже год преподавал военно-морское искусство в Морской Академии.
В 1897 году была проведена первая всеобщая перепись населения российской империи. По данным переписи в России проживало почти 130 миллионов человек. В городах проживало только 13% населения, хлебом кормили половину Европы, армия – самая большая в мире, флот по числу боевых кораблей в строю был третьим, уступая лишь Англии и Франции.
В конце девятнадцатого-начале двадцатого столетий флот имел первостепенное значение. Статус страны, обладавшей мощным военным флотом, можно сравнить со статусом ядерной державы в наше время.
Историки называют то время эпохой безудержного маринизма. Государи всех стран с головой отдались увлечению флотом, и это понятно: экономика каждого государства зависела от состояния морских путей – более восьмидесяти процентов мирового торгового оборота осуществлялось по морю.
Флот стремительно развивался, превращался в центр аккумулирования всего самого передового. И это касалось не только техники и вооружения, но и теории. Парусные суда ушли в прошлое, уступив место паровым кораблям. Но стремительность, с которой менялся флот, застала командный состав врасплох.
Корабельный инженер Костенко, участвовавший на броненосце «Орёл» в Цусимском сражении, вспоминал:
«Когда развившаяся техника проникла в русский флот, то его руководители не распознали в этом явлении нового ведущего начала, которое предопределяет всю будущую эволюцию флота. Они продолжали цепко держаться за освящённую двухсотлетней историей постановку морского дела. Все высшие руководители нынешнего флота, начиная от великого князя генерал-адмирала Алексея и кончая любым капитаном первого ранга, командиром корабля, получили образование в те времена, когда ещё были живы традиции парусного флота, а паровой двигатель казался лишь заменой парусов при безветрии. Так было ещё в восьмидесятых годах девятнадцатого столетия. Действующий в настоящее время Морской устав, система морского ценза, воспитание личного состава и дух воинской дисциплины флота ещё остались всецело пропитанными идеологией парусного времени, которая казалась старым морякам незыблемой и переходила от одного поколения к следующему.»
Высший командный состав флота не учёл происшедших в начале двадцатого столетия изменений. Он продолжал черпать свои взгляды на тактику морского боя, на методы командования и боевой подготовки личного состава из старого опыта. Разнобой в области тактических взглядов привёл к тому, что Морское министерство не смогло выработать устойчивую программу создания нового флота. Флот не имел ясного осознания своих стратегических и тактических задач.
Моряки старого воспитания, удерживали за собой все ключевые посты. Конечно, они не отказывались от использования новой техники, ибо прекрасно осознавали, что нелепо было противопоставлять противнику отсталый флот. Но всё же цеплялись за свои привычки и не желали пускать в руководство людей нового времени, чтобы не лишиться под напором прогрессивной волны своего положения. Тем временем моряки молодого поколения уже впитали в себя уважение к передовой технике.
«Матрос нового времени, – писал Костенко, – должен быстро соображать. Мускулы утратили первенствующую роль. Без технической выучки и знаний матрос не годен для ухода за теми механизмами, которые ему доверяются.»
Возможно, именно то, что флот стал воплощением всего самого передового, что предлагала наука и техника того времени, заставил Николая Лаврентьевича Кладо отдаться военно-морскому делу с настоящей любовью. Рассуждая о военных кораблях, Кладо говорил о них так, словно вёл речь о живых существах, к которым он относился с нежностью; он избегал бесцветной технической терминологии, стремился пробудить в слушателях искренний интерес к раскрываемой теме.
В 1898 году императорское правительство России издало «русский циркуляр о мире», а в 1899 году по инициативе и под патронажем Николая II была проведена международная конференция по разоружению. Россия призывала другие государства и народы отказаться от войн, приступить к немедленному разоружению.
Кладо был серьёзно озадачен таким ходом событий. Он скептически смотрел на тех, кто намеревался улаживать спорные вопросы путём так называемого «международного права». Согласно его мнению, «зародилось это «право» таким же путём, как и обыкновенное право, то есть путём насилия. Народы сталкивались между собой в борьбе за средства удовлетворения потребностей… и обыкновенно решали спорные вопросы войной. Победитель, наступив ногой на горло побеждённого, заключал с ним договор и такого рода договоры положили начало «правовым» отношениям государств между собой.»
Николай Лаврентьевич понимал, что политика в вопросах войны и мира должна опираться не на благие пожелания, а на фундаментальные знания природы войны. Этот вопрос вскоре стал для него главным в его научной деятельности. Познание природы войны – это необходимая принадлежность воинского звания, – настаивал он. Позже в «Очерках мировой войны» он скажет: «Человечество, несмотря на всю утончённость своей культуры, на возросшую нервность и широко распространённую неврастению, не потеряло способности воевать! Никакие ужасы новейшей техники не уничтожили и даже не ослабили этой способности, не охладили военного пыла, когда задеты жизненные интересы людей, которые никак иначе не отстоять, как силой оружия.»
Николай Петрович Михневич, другой видный военный теоретик, также придерживался точки зрения, что войны вечны и их не избежать. Как и Кладо, Михневич обращал внимание на то, что условия ведения войны постоянно меняются в силу развития технических средств. «Поэтому каждая эпоха имеет своё, отличное от других, военное искусство.»
Михневич был почти на десять лет старше Кладо и приступил к изучению военной науки значительно раньше Николая Лаврентьевича. Жизнь Михневича в науке была более ровной и спокойной, чем жизнь Кладо, он не знал внезапных взлётов и падений, его взгляды не вызывали бурных протестов коллег. И всё же он делал своё дело, нередко делая далеко идущие выводы. Пожалуй, он был первым, кто увязал возможность ведения войны с уровнем культуры и развитием цивилизации в целом. «В настоящее время, – утверждал он, – победа кроется уже не столько в числе и энергии, сколько в экономическом развитии и нравственном превосходстве.»
Надо признать, что для большинства офицеров вопросы экономики лежали далеко за пределами их кругозора, военное дело они рассматривали очень скупо, а потому зачастую дело это пребывало в состоянии крайне плачевном.
Начальник штаба Варшавского военного округа генерал Гершельман писал в 1901 году: «В Петербурге я провёл около десяти дней и за это время немало занимался в Главном штабе, знакомясь с разными соображениями по вопросам обороны… Но должен сказать, что во всём прочитанном я не нашёл ничего законченного, не нашёл разработки дела до конца… По этой причине я не мог составить общей картины дела, извлечь из прочитанного окончательных решений…»