Пустая комната старой казармы, грязный пол, толстый грузин, Козликовский, стоящий на коленях и вытянувший одну руку вперед, второй он поправлял свои очки (одно стекло треснуло), и желтые разлетающиеся от него брызги в лучах заходящего солнца. Комсомольский лидер в лучах славы!
— Заткны свой паганий роть, хахоль, — облегчившись, прорычал Марго.
После этого случая Козликовского как подменили, вся его надменность исчезла, его авторитет в роте «лопнул», как воздушный шар. Наверняка Козликовский в тот же день сообщил ротному о ЧП. Но дело было к выпуску, да и подымать бучу о неуставных взаимоотношениях нашему ротному себе дороже. Тем не менее, наверняка к отправке нас с Вано на Дальний Восток эта история имела прямое отношение.
Что касается драк, то в ШМАСе было еще пару случаев. В детском возрасте я немного занимался борьбой (самбо), и какие-то навыки у меня остались.
Будучи в наряде по роте, я стоял на тумбочке дневального, наблюдая, как рядом суетятся мои однополчане. Мимо меня вразвалку проходил рядовой Миша Бутенко, родом из Одессы. Говорили, что он какой-то крутой спортсмен, кунгфуист что ли. Он часто крутился возле сержантов, показывая им мудреные приемы. Махал перед ними палками, показывал стойки и громко кричал «Ки-а!», что на многих, наверное, производило сильное впечатление. Но не на меня.
— Суверов, почему в умывальнике вода на полу? Быстро убрал! Ты чё, не понял, голубой?
От такой наглости я оторопел. Такую борзоту нельзя было спускать. В два прыжка я догнал его. Моментально сделал бросок через бедро. Мы упали на деревянный пол, и я ему быстро сделал болевой, заламывая руку «ниндзи-черепашки». Послышался хруст. Он взвыл на всю казарму.
— Он мне руку сломал! — завопил Миша.
Подбежали к своему «гуру» его почитатели-ученики — сержанты, и нас растащили. С тех пор Бутенко обходил меня стороной.
После этого случая меня наказал мой «любимый» командир взвода — нарядами вне очереди — и запретил мне увольнения.
Серьезные люди не хвастаются, не бьют себя в грудь, объясняя всем кругом, какой он крутой. Если кто действительно чего-то в чем-то достиг (в спорте, бизнесе, науке и т. д.), об этом не разглагольствуют на каждом шагу — это и так видно. Кто много про себя говорит, как правило, это не соответствует действительности.
Следующий борцовский поединок произошел в апреле. Я в составе рабочей команды приехал в соседнюю часть. Это был саперный батальон, расположенный в Молдавии. Город Могилёв-Подольский как раз находится на границе Украины и Молдавии. Переехал мост через реку Днестр — и ты уже в Молдавии. Прибыв в эту часть, я удивился слабой дисциплине. Неряшливый вид многих солдат и отсутствие дневального вообще «убило» — у нас такое и представить было невозможно. Мне поручили работать в автопарке совместно с каким-то дагестанцем с другой роты. Нужно было помыть несколько аккумуляторов. Этот гордый джигит никак не хотел работать. Пришлось ему объяснить. Бросок, затем болевой на руку, и горец быстро понял, что нужно работать.
Как я уже говорил, нервозная обстановка часто приводила к дракам. Будучи в наряде по столовой, в мойке, из-за случайно брошенного слова в мой адрес, я сцепился со своим земляком (тоже с Алтая) Александром Шульцем. Соперник оказался достойным. Быстрый обмен ударами. Боевая ничья.
Многие проблемы в армии можно решить только с помощью силы. Но сила духа первична, а затем уже — физическая.
Время в армии шло быстро. Занятия проходили в классах авиационного вооружения или около учебных самолетов. Мы изучали устройство авиационной пушки, различные бомбы, крепления, неуправляемые ракетные снаряды (НУРСы) и т. д. Нас готовили как механиков по авиационному вооружению, основной задачей которых была подготовка боевого самолета к полету.
Занятия проходили достаточно скучно, но это было лучше, чем хозработы, строевая подготовка или наряды. Хотя хозработы и наряды меня не пугали.
Занятия по строевой подготовке проходили нудно. Многочасовое хождение по плацу утомляло. Шагистика. Но это был один из необходимых элементов подготовки солдат. Другое дело, что эти занятия зачастую использовали как один из видов наказания.
Раз в неделю наша рота заступала в наряд. Часть солдат отправляли на хозработы, частенько в Молдавию. Отношение к солдатам там было хорошее: возможно, население помнило кровопролитную Великую Отечественную войну, проходившие в этих местах ожесточенные сражения; где-то рядом, под Винницей, был бункер Гитлера. В один из декабрьских дней, когда мы работали в Молдавии, какая-то сердобольная женщина угостила нашу небольшую группу свежим молоком и хлебом. Когда мы работали на местном заводе железобетонных изделий, нас бесплатно кормили в заводской столовой. Мне было приятно ощущать уважительное отношение к солдатам.
Что касается нарядов, то мы заступали в наряды по роте, по столовой, на контрольно-пропускной пункт — КПП, в караул, на мясомолочный комплекс — ММК. Все наряды были суточными.
В наряд по роте заступало трое дневальных и дежурный по роте. Основные обязанности — охрана помещения, выдача боевого оружия и амуниции, поддержание порядка в казарме, недопущение проникновения посторонних в роту (например, солдат из других рот), обеспечение безопасности личного состава подразделения в ночное время суток, проведение завтрака, обеда и ужина и т. д.
Развод наряда проводился вечером, подготовка к нему начиналась после обеда. За это время необходимо было подшить свежий подворотничок, почистить форму, надраить сапоги, повторить уставные обязанности дневального, а также можно было и немного поспать. Обязанности дневального я знал наизусть, ведь их постоянно учили. Дежурный по части, проводивший развод, придирчиво осматривал внешний вид, проверял знания солдат. После развода мы принимали помещение роты у старого наряда. Всё пересчитывалось, особо уделялось внимание чистоте. При приеме наряда зачастую возникали конфликты: кто-то не хотел принимать, кто-то не хотел устранять и т. д. Особенно отчетливо это проявлялось, когда принимала наряд другая рота (в карауле, КПП, столовой, ММК).
Дневальные делились на смены. Необходимо было в течение двух часов неподвижно стоять на так называемой тумбочке дневального, напротив входной двери, около комнаты для хранения оружия. Стоять нужно было навытяжку, приветствуя (прикладывая правую руку к головному убору) всех входящих. При появлении посторонних лиц и различных командиров дневальный должен был подать команду: «Дежурный по роте — на выход», затем подбегал дежурный и, в зависимости от обстановки, или докладывал, или уточнял цель прихода. В случае прихода больших начальников и дежурного по части подавалась команда: «Смирно! Дежурный по роте — на выход». После этой команды все присутствующие замирали, как каменные статуи, и оживали лишь после рапорта дежурного по роте и команды «Вольно».
За каждым дневальным была закреплена территория казармы, он отвечал за ее чистоту. После отбоя несколько человек брали огромный полотер, натирали пол мастикой до блеска.
Спальное помещение — тусклый свет, двухярусные кровати, затхлый воздух, запах грязных портянок, храп, скрип коек, какое-то бормотание на непонятном языке. Что вам снится, ребята? Наверное, родной дом. Конечно, по дому скучают все.
Интересно было наблюдать, стоя на тумбочке дневального, за проходящими ночью в туалет полусонными бойцами. Они выплывали в белом нательном белье (это зимой, а летом советские солдаты ходили в синих трусах и голубых майках), как ангелы из какого-то потустороннего мира. Шатаясь, как пьяные, они часто натыкались на какие-то препятствия, иногда падая, как слепые котята, веселя полусонных дневальных. После туалета они торопились в свою кровать, досматривать сны. Ты смотришь им в спину, поеживаясь от холода, мечтаешь укрыться одеялом, лечь в постель и моментально заснуть. Ночью наряд проверял дежурный по роте или кто-нибудь из ротных командиров. Если наряд получал замечания, нас ждало наказание: от повторного наряда до кулаков прапорщика Марченко.
В наряд по столовой заступало около двадцати человек. Прежде чем прийти в столовую, нужно было пройти медосмотр: врач осматривал нас всех (достаточно формально) на предмет заболеваний. Дежурный по столовой назначался из сержантов. Часть солдат работали в зале — собирали грязную посуду и отвозили ее на огромных тележках в мойку, убирали обеденный зал, мыли столы и пол, часть — в мойке, где мыли горы грязной посуды, в варочном цехе помогали поварам. Один из солдат заступал хлеборезом, выдавал масло, сахар, резал хлеб. Тяжелей было работать в мойке, легче — в хлеборезке. Положительные стороны этого наряда — все были сытые, еды достаточно и можно было наесться досыта.
Хотя кормили в учебке неплохо, часто мы просто не успевали доесть. Сержанты, питавшиеся в основном в солдатской чайной («чипкé» или «чайнике» на солдатском сленге), поковырявшись в своих тарелках и похлебав чайку, давали команду о прекращении еды. Многие не успевшие насытиться глотали непрожеванные куски на бегу.
Служба на контрольно-пропускном пункте (КПП) мне нравилась особо. В парадной форме с белым ремнем, со штык-ножом, стоя у ворот части, ты видел другую, отличную от нашей, уже забывающуюся гражданскую жизнь.
Вот идут, весело щебеча, местные девушки, вот проезжает дедок на велосипеде (меня удивило, что многие местные жители часто передвигались на великах, даже в декабре), прогромыхает какая-то машина. Снег здесь выпадал лишь в январе, а в марте уже тепло. Их зима — наша осень, напоминала мне сибирский октябрь (пасмурно, снег с дождем, слякоть).
А ты стоишь рядом с большими черными воротами части с красными звездами и думаешь, как там дома, что нового, и как хорошо быть гражданским человеком. Свобода! Куда захотел, туда и пошел, что захотел, то и делаешь, без всяких приказов и разрешений. Только теперь я по-настоящему начал это ценить. Намного изменилось к лучшему и мое отношение к родителям. Ведь именно они меня вырастили, воспитали, заботились обо мне, а я не всегда был им благодарен. Здесь же я, по большому счету, никому не нужен, и надеяться можно лишь на себя. Что дает армия? Может, сталкиваясь с плохим, начинаешь ценить хорошее. Те ребята, которые получают от своих родителей сразу всю массу материальных благ — машины, квартиры и другие материальные ценности, — считают это нормой. Некоторые родители, желая перещеголять друг друга в «крутости», все больше осыпают своих чад «золотым» дождем подарков, зачастую калеча их неокрепшие души.
Во многих странах состоятельные родители отдают своих детей в строгие учебные заведения со спартанским воспитанием, где все одеты в одинаковую форменную одежду, никаких излишеств. Здесь не пощеголяешь машиной, подаренной папой, не потратишь уйму родительских денег. Здесь авторитет зарабатывается другими способами. Молодой человек должен понять, что многие его амбиции необоснованны, он ничего пока не достиг в жизни, окружающий мир в целом агрессивен и равнодушен к его судьбе. Всё, что у него есть, — благодаря его родителям. Всегда нужна цель в жизни, и она должна быть созидательной, положительной. А чтобы чего-то достичь, нужно много работать и иметь терпение. Терпение и труд все перетрут. Некоторых испытания ломают, а других укрепляют.
Подобные и другие мысли приходили тогда мне в голову. Особенно ночью, «таща» службу, времени подумать было много. Понимал, что до службы что-то не доделал, относился к времени зачастую небрежно. После демобилизации изменюсь, думал я тогда. Я буду жить иначе, больше ценить свободу, время и многое другое, и постараюсь стать настоящим человеком, жизнь прожить не зря. Но это будет потом, в каком-то далеком, как казалось тогда, будущем. Ведь впереди непростые годы службы.
Самым тяжелым физически был наряд на ММК (мясомолочном комплексе). Невдалеке от части находились большой свинарник и коровник. Здесь службу несли несколько солдат, ухаживая за скотом.
Задачей наряда было вычищать клетушки, где жили свиньи. Навоз грузили на носилки и выносили. Затем — кормление, поение, уборка, и так весь день.
У одного солдата во время работы упала пилотка, на нее моментально набросились два хряка и буквально разорвали пилотку, вместе со звездочкой и иголками. Внешне невозмутимый прапорщик Марченко внутренне негодовал. Скверное настроение выдавал слегка подергивающийся правый глаз.
— Сволочь, — кричал он, — чтобы пилотку достал, скотина недоразвитая.
— Товарищ прапорщик, это не я, это свинья!
— Залепи дуло, урод. Я вас научу беречь казенное имущество. Родина вас поит, кормит, одевает, а вы, сволочи…
Из каптёрки раздавались глухие удары и всхлипывание солдатика. После этой экзекуции у провинившегося вся грудь была синяя, пуговица расплющена, как кувалдой.
Пару раз мне довелось пасти коров. Житель я городской, но с этой задачей справился успешно. Луга вдоль Днестра, мирно жующее стадо коров, масса улиток, ползущих в траве и я, в старой выцветшей форме (на грязные работы мы одевали подменку), с кнутом, не хватало лишь пастушьего рожка. Сами напрашивались ассоциации: пастушок в альпийских лугах, где-то в семнадцатом веке…
Как-то один украинский хлопец из первой роты, пасший стадо, уснул на лужку, а коровы поели на колхозном поле кукурузу. У этого «доблестного» пастуха потом были большие неприятности. Командир части, построив нас, долго кричал в микрофон, размахивая руками. Если кратко сформулировать его мысли, то получалось, что мы — подонки, конченые уроды и нас надо наказывать. А одного из самых главных подонков (уснувшего пастушка) отправят на пять суток на гауптвахту и на родину «героя», на место работы его родителей, отправят письмо, где укажут, что их сын, говно, последнее чмо и конченый урод, нанес непоправимый ущерб народному хозяйству.
— Сегодня ты спал в наряде, завтра уйдешь в самоход и нажрёшься водки, а послезавтра станешь предателем! — наконец закончил свою эмоциональную речь наш босс.
Караул был самым ответственным нарядом. Часовой с боевым оружием охранял объект, затем сменялся, немного отдыхал и снова на пост: в жару, дождь и стужу. Наряд рисковый. Опасным было то, что человек с оружием иногда стреляет, и по своим и по чужим. В армии была масса случаев гибели или увечья военнослужащих в караулах, но меня Бог миловал. За время моей службы не было не одного ЧП с караулом, за исключением пары случаев непроизвольного выстрела при разрядке автомата. Но всё проходило без жертв.
Готовились в караул достаточно основательно, командование понимало всю ответственность. Письма, пришедшие военнослужащим, до караула не выдавались, во избежание негативной реакции часовых, получивших дурные вести из дому.
Запомнился январь 1988 года — мы заступили в караул на ММК. Ночь была относительно теплой (всё-таки январь), пахло силосом, вдали виднелись огоньки жилищ. На душе было тоскливо, хотелось домой. Сменясь, я ехал грузовом автомобиле, в шинели, шапке, с автоматом и подсумком, смотрел на вечерний город. И вдруг поймал себя на мысли — сейчас же школьные каникулы! Вот это да! А здесь все по-другому…
В армии начинаешь по-иному относиться ко многим вещам. То, что на «гражданке» считалось нормальным, здесь было настоящим счастьем. Например, послушать любимую современную музыку. После прихода из увольнения один из украинских хлопцев принес плеер с записями зарубежной эстрады (привезли родственники). Он всю ночь слушал музыку, блаженно улыбаясь. И ничего больше для него тогда не надо было, только послушать музон. Как хотелось и мне на часок очутиться дома и тоже послушать любимые записи на своем катушечном магнитофоне «Комета».
Другая радость — вкусно покушать. Кормили в учебке сытно, но однообразно, к тому же не всегда успевал съесть свою порцию. Если удавалось покушать шоколад или выпечку, это было вообще прекрасно. Кстати, в отличие от родного Барнаула, где шоколадные конфеты и сгущенка в советское время были дефицитом, здесь всё это можно было купить в солдатском магазине. Снабжение продуктами и так называемыми товарами народного потребления в СССР было плановым. Привилегией пользовались многочисленные союзные республики, зачастую в ущерб самой большой — Российской советской федеративной социалистической республике (РСФСР). Вот и в этом далеком украинском городке было то, что днем с огнем не найти в столице Алтайского края. Освоившись, выкроив свободную минутку, можно было забежать в магазин и полакомиться, при наличии денег, конечно.
В нашей роте было несколько эстонцев. Им приходили огромные посылки со сладостями, журналами на эстонском языке. Держались они особняком, ни с кем не делясь и особо не общаясь. Моим соседом сверху (кровати были двухярусными) был один из эстонцев — рядовой Люкинд. Маленький, жирненький, он был чем-то похож на поросенка, его бормотание на смеси русского и эстонского чем-то напоминало хрюканье. И вот в одну из ночей он вместе со своим земляком рядовым Хонекеным долго ворочались, что-то жуя под своими одеялами и тихо переговариваясь. Насытившись, через несколько минут они заснули.
Взвод не спал, ощущая добычу. Голодные соседи шептали мне со всех сторон: