- Тише, тише! - кричал на них Блюм. - Опять, черти, застрянете. По очереди переезжайте!
Серьезный тон Блюма подействовал отрезвляюще. Прежде чем въехать на мост, обозники слезали со своих повозок, бережно брали под уздцы лошадь и потихоньку переходили мосток. Мы в течение двадцати минут стояли около моста, помогая обозникам переезжать без паники и затора, а затем отправились пешком вслед за повозками.
На пути попалась небольшая деревушка, в садах которой были сложены запасы артиллерийских снарядов.
- Интересно, что со снарядами будут делать? - обратился ко мне Блюм.
- Давайте спросим у артиллеристов.
Мы подошли к группе солдат, охранявших запасы.
- Вы знаете, - обратился к ним Блюм, - что армия отступает?
- Никак нет.
- Разве у вас нет телефона?
- Телефон-то есть, да он не работает.
- Отступают, - сказал Блюм. - Вам тоже надо уходить.
- А со снарядами как?
- У вас же должны быть какие-нибудь инструкции, что делать со снарядами, если отступают.
- Инструкции нет. Распоряжение было, что в случае отступления взрывать.
- Так взрывайте.
- Взорвать-то легко, а вдруг отступления-то нет никакого? Как же без распоряжения?
- Чудаки вы! Разве не видите - уходим.
Мы так и не убедили солдат, что лучше двести тысяч снарядов взорвать, чем отдать неприятелю.
Вечереет. Солнце большое и красное. С севера наползают дождевые тучи.
- До каких пор идти-то будем? - обратился я к Блюму. - Связи нет, так можно, не останавливаясь, до самого, что называется, Волочиска докатиться.
- До Волочиска не дойдем. Очевидно, где-нибудь около Стыри застрянем.
Послышался звук мотора.
- Штабные на автомобиле удирают, - сказал я Блюму, обращая его внимание на шум мотора.
- Какие там штабные? - обернулся он ко мне. - Штаб дивизии ушел раньше нас. Не аэроплан ли?
Мы оглянулись и со стороны австрийских позиций заметили несколько аэропланов.
- Австрийские, - задумчиво произнес Блюм. - Видите, кресты на крыльях.
Для меня было ясно: аэропланы производят разведку отступления русских войск. При приближении к нашим обозным колоннам они снизились настолько, что их можно было бы сбить ружейным огнем.
- Интересные птицы, - проговорил Блюм. - Парят себе в воздухе спокойно. Видят далеко. Жаль, что у нас авиация слаба.
Мы остановились, следя за полетом аэропланов. Сделав несколько кругов, они начали быстро снижаться над нашим обозом и спустились настолько, что можно было видеть летчиков.
- Жаль, винтовки нет, - сказал Блюм. - Обстрелять бы...
Обозники повскакивали со своих повозок, стараясь укрыться под ними от взоров неприятельских летчиков. С аэропланов затрещали пулеметы. Лошади бешено понеслись. Люди побросали лошадей и рассыпались по полю мелкими кучками.
- Ложитесь! - крикнул мне Блюм и ничком бросился на землю.
- Лучше ли будет? - спросил я, опускаясь на землю.
Шагах в десяти от Блюма я приник к земле в полной уверенности, что наступили последние минуты моей жизни, но обстрел с аэропланов продолжался недолго. Австрийские самолеты минут пятнадцать кружили, точно коршуны, над нашим обозом. Большое "мертвое пространство", получающееся при вертикальной стрельбе, не позволило австрийцам вести меткий огонь. Пули ложились далеко в поле.
Потом обозники долго собирали лошадей с повозками.
- С аэропланным крещением! - сказал мне, смеясь, Блюм.
- Спасибо, и вас с тем же. По совести говоря, не хотел бы еще раз пережить подобные ощущения. А ведь и в штыковых атаках бывал...
- Я тоже в такой переделке первый раз, - ответил Блюм. - В аэропланном обстреле интересно одно: он приносит лишь моральный урон и почти никакого физического. Вы видели, сколько времени стреляли по нас? Однако не только убитых нет, но даже раненых. Нужно быть весьма и весьма метким стрелком, чтобы уязвить при вертикальном обстреле движущиеся по земле цели. При стрельбе сверху пулемет может поразить лишь тот объект, который попадает непосредственно в сферу его действия, точно град в летнюю пору.
- Что же, и град убивает иногда, - заметил я Блюму.
- Но для того, чтобы был пулеметный град, надо по меньшей мере сотни три-четыре машин.
Наступила темнота. Мы с Блюмом шагали за повозками. Ни у меня, ни у доктора не было карты. Чтобы ориентироваться, Блюм приказал денщику взять у старшего по обозу карту.
Минут через двадцать Ерохин притащил карту и электрический фонарь.
- Уже двенадцать километров прошли, - сказал Блюм, разглядывая карту. - Еще километров восемь, будет река Стырь, за которой проходит Тарнопольское шоссе. Я думаю, часа через два выйдем на шоссе, и там можно будет сделать привал.
Поплелись дальше.
Километрах в трех от реки мы попали под проливной дождь. Я был в одной гимнастерке. Шинели своей я не нашел, она, очевидно, осталась в повозке Ларкина, с которой он уехал за фуражом. Промок до нитки. Блюм оказался предусмотрительнее, у него был плащ.
Но вот наконец и Стырь. На берегу раскинулась большая деревня. Вышел из хаты старик, сообщил, что часа три-четыре идут русские войска, главным образом обозы, и что жители удивляются спешному отходу русских.
- Это наш маневр, - ответил Блюм старику, - чтобы вовлечь австрийцев в ловушку.
Старик недоверчиво посмотрел на Блюма.
Прежде чем зайти в хату передохнуть, я вместе с Блюмом прошел вперед, к мосту через Стырь, посмотреть на переправу.