- Считайте как вам угодно.
- Вы, прапорщик...
- Поручик, господин капитан.
- Вы, поручик, - иронически сказал Вишневский, - потрудитесь взять свои слова обратно или же дать мне удовлетворение.
- Удовлетворение! - рассмеялся я. - Вы понимаете, о чем вы говорите? Мне достаточно вызвать своего денщика и двух обозных солдат, чтобы они вас излупили как Сидорову козу.
- Я требую удовлетворения!
- Хорошо. Ларкин, у меня есть в чемодане флакон одеколона, принесите капитану Вишневскому.
- Вы шутите! - стукнул Вишневский кулаком по столу.
- Нет, не шучу. Я полагаю, что удовлетворение должно именно в этом и заключаться, чтобы дать вам выпить флакон одеколону. Через полчаса вы будете с пьяными слезами говорить то, что вы, как честный человек, думаете.
- Плебей, мужик, не понимающий офицерской чести и долга!
- Но зато я прекрасно понимаю настроение и желание неплебейских офицеров и думаю, что флакон одеколона - предел мечтаний неплебейского офицера в тот момент, когда негде достать более крепких напитков.
- Я с вами не знаком и руки вам больше подавать не стану!
- Не буду этим огорчен.
- А ну, черт с вами! С плебеями у меня плебейские отношения. Одеколон же ваш - выпью.
- Я в этом ни минуты не сомневался.
Наш спор и ругань были прерваны появлением незнакомого офицера в форме автомобильных войск.
- Прошу извинения, - заявил вошедший, красивый, высокого роста мужчина лет тридцати пяти, одетый в изящные ботинки, поверх которых блестели лаковые гетры. На его погонах красовались три звездочки. - Позвольте представиться: поручик третьего автомобильного дивизиона Марценович.
Мы привстали.
- Разрешите передохнуть у вас? - Пожалуйста, пожалуйста, - рассыпался в любезностях Вишневский. - А где ваш одеколон? - сердито обратился он ко мне.
- Сейчас денщик подаст.
- Вы одеколон пьете, господа? У меня с собой две фляжки спирта.
- Тогда вы совсем желанный гость. Садитесь, будьте хозяином.
- Я, господа, уже двое суток не спал. Если позволите, выпью с вами чая, может, немного спирта и сосну.
- Располагайтесь, как у себя дома.
Ларкин притащил флакон одеколона и три стакана.
- Убери, Ларкин, одеколон, капитан Вишневский пьет только спирт, смеясь, сказал я, но Вишневский промолчал.
- Неужели, господа, вы действительно одеколон пьете? - обратился ко мне автомобилист.
- Сам не пью. Угощаю капитана за отсутствием более приличных для него напитков.
- Плюньте, у меня достаточно спирта!
Вишневский уже разлил по стаканам из фляжки гостя, выпил и довольно крякнул.
- Мне помнится, что ваш автомобильный отряд стоял в Тарнополе? спросил он гостя. - Значит, и вы подверглись несчастью отступления?
- Полгода мы жили там. Уверены были, что тарнопольские жители и русская армия одно целое. Какие прекрасные женщины! И вы представьте себе, господа, рухнули мои иллюзии!
- А вы выпейте, - пододвинул к нему стакан Вишневский.
- Два дня пью - не помогает. Вы видите мой мундир? - поднялся он, показывая китель, покрытый густыми пятнами.
- Эка важность, грязный китель! Наши гимнастерки еще грязнее.
- Ваши гимнастерки покрыты чистой и честной грязью, а мой китель покрыт грязью позорнейшей, гнуснейшей.
- Вы не волнуйтесь. Расскажите, что это за грязь на вас.
- Мне совестно, - начал глухим голосом поручик. - Мы стояли в самом центре Тарнополя, когда солдаты начали осуществлять свою свободу. Выгнали, и не только выгнали, а предварительно избили капитана, начальника нашего отряда. Меня, как добропорядочного офицера, сделали командиром. Четыре месяца цацкался я с солдатами. И если отдыхал душой, то только среди тарнопольской интеллигенции. Отступление. Кругом паника, кругом бегут, грабят, жгут. Начали грабить тот дом, где я квартировал. Принял меры. Стрелял. Спас имущество от разграбления. Обеспечил той семье, где я находился, спокойствие. А плоды моих действий... видите китель, - после небольшой паузы произнес он.
- В чем же дело?
- Когда стали взрывать склады со снарядами, через Тарнополь стали проходить пехотные части. Я, как командир специальной части, должен был поехать вперед, чтобы ни одна машина не досталась противнику. В это время, вы не можете себе представить... Дайте еще спирту. Я налил ему в стакан из фляжки.
- Стоило мне выйти, - продолжал поручик, хватив залпом налитый спирт, - как со второго этажа на меня вылили горшок с экскрементами. Вот китель, видите?
- Почему же вы не перемените?
- Сволочь, денщик удрал с повозкой, и не знаю куда.
- Может, вам все это показалось?
- Понюхайте, капитан, - и он поднес китель к носу Вишневского.
- Да, действительно, пахнет мерзко.
- Мерзко... А вы представляете, насколько было мерзко, когда вся эта гнусь лилась мне на голову?
- Не полюбили вас, значит, в Тарнополе? - наивно спросил я поручика.
- Но, может, месть за что? Может, вы какую женщину оскорбили?