- Ох, Дмитрий Прокофьевич, не спрашивайте! Измучился, напужался, такие страхи...
- Голоден небось, покормить тебя?
- Голоден, только сразу есть что-то не хочется. Я попросил денщика Вишневского приготовить чай. Панков привел себя в порядок и, уже сидя за чайным столом, начал рассказывать свои похождения во время отступления:
- Когда мы с вами расстались под Зборовом, я примкнул к артиллерийскому парку третьей дивизии. Ребята оказались хорошие, разрешили положить книги на снарядные ящики. Целую ночь перли. Не доходя до Тарнополя, остановились. Там переночевали, потому что лошади не могли дальше двигаться. Артиллеристы возмущались этим отступлением, говорили, мол, тут не без предательства, вовсе нас не немец гонит, а собственные офицеры.
На другой день вошли в Тарнополь. Наш парк остановился на площади против комендантского управления. Распоряжений о дальнейшем отступлении не было. Простояли несколько дней. За это время через Тарнополь прошло много частей. Все торопились, боялись быть захваченными. Грешным делом, я вас поджидал, надеялся, что подойдете с какой-нибудь частью. Однако одиннадцатого полка так и не дождался. Боясь, что вы застряли на фронте, я не торопился двигаться дальше.
В это самое время тарнопольский гарнизон тоже стал удирать. Удирали обозы, химические команды, автомобильные части. Удирали наспех, бросая имущество. Солдаты и несколько офицеров громили магазины. Никакие стены не помогали. Не то что деревянные, железные решетки - и те разбирались. Тащили все, что можно, растащили винокуренные склады, мануфактуру, обувь, канцелярские принадлежности, бумагу. Солдаты озверели. Бросились по квартирам, расхватали ковры, перины, подушки. Пух летел по Тарнополю. Кричали: "Бей жидов!" И если бы не страх перед наступающим немцем, учинили бы жестокий погром.
Зато когда обозная и тыловая публика, населявшая Тарнополь, вышла и прошли последние пехотные части, не было ни одной улицы, ни одного дома, из которого не бросали бы камней. Выливали на людей помои и вонючую грязь. Выбрасывали ночные горшки, стреляли. Многие из офицеров бросались с шашками наголо в квартиры, но, конечно, квартиры были заперты. Атакующие возвращались обратно и приказывали солдатам грабить и жечь. Солдаты бросались в квартиры, ломали, тащили... А потом, вытащив ценные вещи, поджигали дома. Такого озверения я никогда не видывал.
- А из окон сильная была стрельба?
- Ну что там! Выстрелы из револьверов - это пустое, а вот как на головы нечистоты выливали, это - красота. Я видел у комендантского управления, как на одного автомобильного офицера несколько горшков сразу вылили...
Панков не знал, с кем я имел честь познакомиться у Вишневского.
Атаки контрреволюции
Июль-август 1917 года
Получив разрешение на поездку в Петроград, восемнадцатого июля я выехал на станцию. Подъехав к Волочиску в семь утра, в ожидании поезда пошел побродить вокруг станции.
Прекрасный солнечный день располагал к прогулке. Вдали послышались звуки пропеллера и мотора. Посмотрев вверх, я увидел четыре австрийских аэроплана. При приближении к станции аэропланы стали снижаться.
Станция была пуста, если не считать этапного поезда. Тем не менее один из австрийских самолетов, покружившись над станцией, сбросил бомбу. Бомба разорвалась шагах в пятидесяти от вокзала. Я стал около стены, считая себя тем самым прикрытым от поражения.
Аэропланы сбросили еще несколько бомб и, не встречая никакого сопротивления, спустились еще ниже. Между землей и лодочками самолетов было расстояние не более двухсот шагов. Один из летчиков, прицелившись, сбросил еще бомбу. Она упала в здание вокзала. Произошел сильный взрыв. Крыша разлетелась, с верхнего карниза посыпались кирпичи. Осколок кирпича сильно ударил меня в плечо, содрал кожу с указательного пальца левой руки.
"Убьют, пожалуй", - пронеслось в голове.
Бежать было некуда, и я еще теснее прижался к стене вокзального здания.
Последовало еще несколько взрывов, причем один буквально в десяти шагах от меня. Я был весь засыпан осколками и комками земли.
"Убит!" - мелькнула мысль.
Глаза следили за аэропланами. Летчики поднялись ввысь и направились в сторону Подволочиска.
Встал. Отряхнул с себя землю. Начал ощупывать себя, цел ли? Кроме содранной с пальца кожи, я насчитал несколько шишек на голове и заметил тоненькую струйку крови, тянувшуюся по лицу. Достав носовой платок, вытерев лицо, хотел установить, куда же я ранен? На платке остались следы грязи и немного крови. Выше лба нащупал ранку.
Вспомнил рассказы Блюма о столбняке при попадании в рану земли. Сейчас же побежал в соседний железнодорожный домик, оказавшийся квартирой дежурного по станции, и попросил позволения промыть рану.
Старушка, мать дежурного по станции, дала мне горячей воды. Я привел себя в порядок.
Рана на голове оказалась неглубокой.
"Везет, - думал я. - Получил две раны в один день, вернее, в один час. Будь я на позиции и обладай таким нахальством, как Савицкий, получил бы и крест, и чин, и еще, глядишь, месяца на два эвакуацию в тыл. А если бы остался, несмотря на ранение, в строю, то всяким почестям и наградам числа бы не было".
* * *
В Питере пробыл недолго. Отношение к делегатам, прибывающим с Юго-Западного фронта, неважное. При первом же моем появлении в Совете крестьянских депутатов дежурный, член солдатской секции, узнав, что я из-под Тарнополя, неодобрительно осмотрел меня с ног до головы.
- Делегируетесь? - задал иронический вопрос. - Вместо того чтобы немцев бить, митингуете и по столицам ездите?
- Надо и в столицах побывать, - ответил я. - Скажите, с кем мне здесь поговорить?
- С председателем солдатской секции Оцупом и его заместителем Гвоздевым.
- Где их найти?
- В своих кабинетах.
- Кабинеты-то где? - Здесь же, в этом здании. Только сейчас еще рано, никого нет.
Прошел по зданию крестьянского Совета, который разместился в великолепном доме на Фонтанке, где раньше был лицей, готовящий дипломатов. В классных комнатах - кабинеты руководителей Совета; большие залы приспособлены под аудитории, в которых партия социалистов-революционеров организовала лекции для своих сторонников из рабочих. Небольшие комнаты администрации лицея пошли под кабинеты начальников различных отделов и секций. В нижнем этаже - столовая для членов Совета и для приезжающих делегатов. В столовой постоянно оживленно. Можно застать членов президиума исполкома, среди которых несколько министров Временного правительства, как, например, Чернов, Маслов и другие.
Каждому зарегистрированному делегату выдается полтора фунта хлеба и по удешевленной цене обед. Больше всего, понятно, привлекает хлеб, ибо в городе даже при счастливом стечении обстоятельств можно получить по карточкам не более полуфунта. В столовой, сидя за чаем и прислушиваясь к разговорам, я уловил несколько фраз члена президиума исполкома Бунакова.
- Большевики по немецкой указке разлагают армию, - говорил эсер Бунаков. - Совершенно очевидна связь большевиков с немецким генеральным штабом. Ведь вы посмотрите, какое совпадение. Пятого июля большевики организуют демонстрацию в Петрограде, и в тот же день на фронте немцы переходят в широкое наступление. Расчет верный - создать осложнение в тылу через большевиков, а на фронте тем временем действовать. Однако это им не удастся. Новый верховный главнокомандующий Корнилов скрутит армию, он не позволит митинговать.
Из столовой я прошел наверх, в солдатскую секцию, чтобы повидать Оцупа и Гвоздева. Застал Оцупа. Высокий, длинный белокурый человек, медленно произносящий слова, точно ему стоит больших усилий изрекать свои ответы на вопросы, которые задают ему представители с мест.
- Вы с фронта? - медленно цедя слова и смотря на меня мутными глазами, спросил Оцуп.
- Из самого пекла, - ответил я. - Из полка, который пережил тарнопольское отступление.
- Знают на фронте, что большевики в Питере сотворили?
- Я с этим познакомился уже в дороге по газетам. На фронте ничего не было известно. Меня интересует ряд вопросов, - обратился я к Оцупу. - Я командирован с фронта, чтобы выяснить, как смотрит крестьянский Совет на положение дел на фронте. Следует ли поддерживать наступление или вести пассивную оборону? Это первое, и второе: какие меры принимаются для улучшения бытовых условий солдат, в частности, для улучшения пайка, выдаваемого солдаткам в тылу, и как разрешается вопрос с демобилизацией старших возрастов. Ведь на фронте есть солдаты, которым свыше сорока лет.
- Солдатская секция, - ответил Оцуп, - разрабатывает сейчас положение о демобилизации старших возрастов; мы привлекли к этой работе командующего Московским округом, члена нашей партии Верховского и целый ряд крупных военных деятелей. Не позднее как через полтора-два месяца должен быть подготовлен проект закона о демобилизации старших возрастов. Над вопросами увеличения пенсий и пособий как солдаткам, так и сиротам мы также работаем. Имеется в виду установить прибавку на дороговизну. А по вашему первому вопросу, являющемуся кардинальным, стоит ли вести пассивную оборону или выполнять приказы военного начальства о наступлении, - на это достаточно уже ответило Временное правительство, назначив генерала Корнилова верховным главнокомандующим.
- Какой же отсюда вывод? - настаивал я.
- Вывод тот, что коль скоро Временное правительство доверяет пост верховного главнокомандующего генералу Корнилову, который является честным военным и преданным новой, революционной власти человеком, то армия обязана выполнять его приказы. Если он прикажет наступать - значит, наступать.
- А как реагирует солдатская секция, - задал я еще вопрос, - на введение смертной казни на фронте и на ликвидацию прав армейских общественных организаций на созыв своих собраний?
- По этому поводу, - ответил Оцуп, - правительством принят соответствующий закон в полном согласовании с мнением большинства революционной демократии, то есть Советом рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Советы считают, что темная масса в период тягчайших военных напряжений не может иметь у себя свободных мнений; всевозможные темные силы будут стараться использовать солдатскую массу в своих низменных интересах. Одними словами и митингами с солдатской массой ничего не сделаешь. Необходимо физическое воздействие. Таким физическим воздействием и является введение на фронте смертной казни.
- Не похвалит вас за это солдат!
- Всегда революционное меньшинство руководит пассивной массой большинства. Мы не можем идти на поводу у солдатских инстинктов.