- А как вы относитесь к Керенскому, господин генерал?
- К Керенскому? - задумчиво протянул Музеус. - Знаете, Оленин, мне кажется, что наша страна катится к гибели именно потому, что имеет Керенского. Наступление восемнадцатого июня - кому и зачем оно было нужно? Я человек пожилой. Много видел на своем веку. Видел дурных генералов, бездарных правителей, но такого, как Керенский, вижу впервые. Болтун, готовый возомнить себя Бонапартом. Если бы не наступление, мы не имели бы тарнопольского прорыва, мы не имели бы того развала на фронте, который наблюдаем сейчас. Раз издан приказ номер один, то благоразумное правительство должно было бы оставить фронт на тех местах, на которых он закрепился, и вести дело к тому, чтобы постепенно выйти из войны. Вы посмотрите, после тарнопольского отступления главнокомандующим назначают Корнилова. Я знаю этого генерала. Уважаю его как знатока военного дела и его военные способности. Но не в военных способностях теперь нужда. Не думаю, что Корнилов дает нам такие директивы, как помогать помещикам в уборке их урожая. Всюду мерещатся большевики. Я сам не могу хладнокровно смотреть на те безобразия, которые творятся! Делают глупости и меня заставляют к этим глупостям руку прикладывать.
- А кто вам мешает заявить обо всем открыто?
- Мой сорокалетний служебный стаж. Привычка беспрекословно исполнять приказы. Только с вами нечаянно разговорился. Вам что, надо собрание устроить?
- За этим и пришел.
- Собирайте, и вообще, когда вам надо, - собирайте, не спрашивая разрешения.
Собрал делегатов от каждой роты, подробно рассказал о посещении Петрограда.
Доклад вышел безотрадный. Солдаты долго, задумавшись, молчали.
- Надо домой идти, - неожиданно сказал мой Ларкин.
На Ларкина цикнули несколько унтер-офицеров.
- Домой! - завопил Ларкин. - Землю брать, все равно воевать больше не будем!
- За дезертирство тоже смертная казнь, - ответил кто-то Ларкину.
- Всех не переказнят. Что, у нас винтовок нету? Взять винтовки и разойтись.
Слово попросил член комитета Панков:
- Что же это, товарищи? Зачем мы всякие организации на фронте имеем? В деревне земля как была у помещиков, так и осталась, на фронте солдатам смертная казнь, а генералам всяческие почести и уважение, капиталисты по-прежнему своими фабриками и заводами управляют. Где же это самое социал-революционное-то правительство наше? Я так думаю, что нам надо в Питер написать, и не в крестьянский Совет, а прямехонько в Смольный, в Совет рабочих депутатов. Сколько из полков людей постреляли! Взять хотя бы наш двенадцатый... Человек тридцать!.. А из тюрьмы куда? Может, на виселицу?
- Подожди, Панков, - прервал я его. - Что положение скверное, верно, но не настолько, чтобы впадать в панику. Нам надо связаться с армейским комитетом и комиссаром. Выяснить, как они смотрят на происходящие события.
- Тогда давайте так и решим, - предложил собранию Панков. - Пусть Оленин едет в штаб армии, а по возвращении вернемся к обсуждению этого вопроса.
Его предложение было принято.
На другой день я был уже в штабе армии.
Комиссар армии Чекотилло в отъезде. Его помощник Цветков должен скоро прийти.
В ожидании Цветкова сижу в комнате секретаря, присяжного поверенного Смирнова.
- Я каждый день регулярно веду запись своих впечатлений, зарисовываю в своей тетрадке типы приходящих на свидание к комиссару солдатских представителей...
"Значит, и меня зарисует", - подумал я.
- И что же, интересно?
- Чрезвычайно интересно. Можно публику разделить на две основные категории. Первая - сочувствующие революции, преимущественно солдаты; редко попадет офицер военного времени. Люди этой категории приходят к комиссару с возмущением на существующие порядки, в частности на жестокий режим генерала Корнилова, и комиссар должен всячески успокаивать, уменьшая возможные эксцессы со стороны солдатской массы. Другая категория - офицеры, жалующиеся на солдатские организации. С этими людьми приходится комиссару говорить уже по-иному. Эти господа выходят от комиссара несколько облегченные в своих настроениях, но, конечно, неудовлетворенные.
Трудна роль комиссара, он не хозяин армии, а что-то среднее между молотом и наковальней. Командующему армией, например, надо провести какое-нибудь мероприятие, которое явно направлено во вред интересам основной солдатской массы, генерал чувствует, что тут нужно содействие комиссара, - и комиссар должен, не вникая, собственно, в суть мероприятия, так его представить солдатам, чтобы оно показалось и полезным и нужным. Отменить распоряжение командующего армией комиссар не может, издать самостоятельное распоряжение по армии тоже не может, в общем, совершенно никчемный человек. Для меня непонятно, зачем, кому и для чего он потребовался.
Вскоре пришел Цветков. За чаем он жаловался на бесправие комиссара и бестактности, допускаемые генералитетом.
Я поставил перед ним свои вопросы.
- Насчет смертной казни, - сказал Цветков, - я ничего не скажу. Возмущение этим распоряжением идет со всех сторон, но оно продиктовано, я думаю, вы понимаете, желанием правительства сохранить боеспособную армию, особенно после несчастного тарнопольского бегства. Нужно солдату предложить дилемму: или он при наступлении имеет известный шанс остаться в живых, или при бегстве с позиций безусловно будет расстрелян. При такой дилемме солдат, естественно, будет выполнять распоряжения начальства о наступлении. Если же не смертная казнь, то с какой стати солдат пойдет в наступление? Солдат дрожит только за свою шкуру. Так что и с моей точки зрения, - в заключение сказал Цветков, - смертная казнь на фронте - явление совершенно естественное, и напрасно вы так возмущаетесь. Что же касается крестьянской секции, я охотно пошел бы вам навстречу, если бы на этот счет не имелось распоряжения Военного министерства, - ведь мы сейчас на фронте, по новому положению, не можем создавать каких-либо общественных организаций, за исключением уже созданных комитетов. Всякие новые организации требуют санкций свыше. Я полагаю, нужно ждать указаний из Питера.
В столовой армейского комитета неожиданно встретил земляка Бушуева, с которым был знаком еще до призыва на военную службу. Бушуев - сын зажиточного крестьянина со станции Епифань; в детстве был отдан мальчиком на выучку в Петербург в одну из типографий, где и работал до самой войны, а уже во время войны был призван по мобилизации. Теперь Бушуев меньшевик. В армейском комитете занимает должность редактора "Известий комитета".
- Без репрессий нельзя, - говорит Бушуев. - Уж больно распущенность у нас велика и некультурности много. Армейский комитет принял решение поддержать мероприятия, направленные на усиление дисциплины.
- Но ведь идиотски же проводятся эти мероприятия.
- Для того чтобы мероприятия проводились как полагается, учрежден комиссар; ни один смертный приговор не может быть приведен в исполнение без санкции комиссара.
- Ну и что же, комиссар приостанавливает приговоры?
- Он обычно советуется со своей фракцией при армейском комитете, и всякие утверждения, если бывают такие, выполняются на основании соглашения с фракцией. Так что в данном случае утверждение смертной казни не зависит от единоличного усмотрения комиссара армии или его заместителя.
- Но ведь сам факт смертной казни, - возмущенно говорю я, - больно мерзок; революция, свободная Россия, солдаты получили права гражданства, и вдруг стоило случиться одному тарнопольскому отступлению, как сейчас же поднялся дикий вопль буржуазии и на голову солдат сваливается смертная казнь; ведь вы так вновь отберете все права, данные в марте.
- Что было дано, то сохраним. А ты зачем приехал? - в свою очередь спрашивает он меня.
- По организации крестьянской секции. Я работаю в крестьянском Совете третьей дивизии. Цветков говорит, что без приказа Военного министерства это дело организовать нельзя.
- Ты поставил бы этот вопрос у нас в армейском комитете.
- Мне разъяснили, что надо только с комиссаром согласовать.
- Как хочешь. Правда, сейчас армейский комитет не мог бы собраться, все члены находятся в разъездах по частям, у нас, собственно, лишь редакционная коллегия на месте.
* * *
По возвращении в полк вновь созвал представителей моего "крестьянского совета", на котором доложил о результатах поездки.
- Будет лучше, - предложил я, - если каждый полк будет иметь свою, самостоятельную ячейку, а дивизионный комитет будет состоять, таким образом, из представителей полковых комитетов, что уменьшит громоздкость наших собраний и приблизит нашу работу непосредственно к солдатам.
Предложение принято. Начались частные разговоры.
- Нажимают на нас, товарищ Оленин, - говорили одни. - Издан приказ, обязывающий отдавать честь офицерам.
- Как отдавать честь? Ведь это же запрещено приказом по Военному ведомству.
- По Военному ведомству запрещают, а по дивизии приказывают. Вот посмотрите, у меня с собой выписка.
Приказ гласил: "В целях установления правильных взаимоотношений на службе между солдатами и офицерами приказывается: при встрече солдата с офицером первый должен приветствовать офицера путем приложения руки к головному убору; офицер в свою очередь должен одновременно приветствовать солдата".