Глава 15
Москва
12 декабря 1606 года
Ермолай Иванович Державин держал за руку свою супругу Ефросинью Митрофановну Лютову.
Услышав такие имена, русский человек в начале XVII века поклонился бы, так на всякий случай, ибо незнатных людей не станут звать по отчеству. Далеко не все дворяне или боярские дети именовались «на вич», а тут даже баба получила дозволение зваться по отчеству. Впрочем, кто рядом с царем, пусть слуга, или кухарка — это уже уважаемый человек в своей среде. Если же государь разговаривает с этими слугами, то и в более статусном обществе даже кухарка может быть принята.
Два с половиной месяца назад родилась не только новая семья, но и перспектива создать дворянский род. С черт не шутит — может и боярский. Государь ценил Ермолая Ивановича, поставил его головным над телохранителями, ну а его жена заправляла на кухне, гоняя и в хвост и в гриву кухарок и иных слуг. И откуда все берется? Вроде бы еще не так давно Ефросинья Митрофановна была Фроськой, а тут, гляди — цельная боярышня, судя по повелительному тону и требовательности к порядку.
И не только молодые были приближены к государю, но и тесть Еремы — Митрофан Лютов. Оружейник смог выполнить государев заказ на сельскохозяйственный инвентарь и расширить производство, беря под свое начало мастеров не только Тулы, но и Каширы. Гражданская война и дважды стояние войск Димитрия Иоанновича в этих городах, не способствовало развитию ремесла. Некоторые мастера уже готовились уходить в другие регионы, но Лютов дал работу, дал серебра, предоставил гарантии защиты и поддержки от самого государя. Порой нужно просто создать условия для того, чтобы мастера работали, а не отвлекались на дрязги, бытовые вопросы, проблемы безопасности. И тогда результат может превзойти любые ожидания.
— Ну! Ну ты что?.. — Фрося одергивала шаловливые руки Еремы, который прижал свою любимую жену к стенке на кухарском продуктовом складе.
— Никого же нет, — целовал Ермолай супругу в плечи, прекрасно зная, что от этого действия, женщина становился более податливее. — И не грех то, я муж твой и требую.
— Требует он!! — улыбалась Фрося, задирая подол своего сарафана. — Кот мартовский. Все не насытишься.
Улыбка Ермолая была способна разорвать рот, столь широка она была, когда мужчина спешно расшнуровывал свои шаровары.
— И не отвлекай меня более! — строго потребовала Ефросинья, одергивая сарафан через некоторое время после того, как его задирала. — Сколько ж можно? В ночи, по утру…
— Бабки говорят, что скоро нельзя будет, когда пузо расти станет, — привел оправдание своей повышенной сексуальной активности Ермолай.
— Ага! И ты на год вперед решил это… пресытится, — отвечала женщина.
Тон Ефросиньи вроде бы и был строгий и требовательный, но глаза сияли счастьем. Что для женщины может быть важнее, чем являться желанной для своего любимого мужчины. Да пусть хоть каждый час вот так забегает и тут, хоть и на мешках с мукой…
— Ой! Ну вот! Вся в муке! И не отряхнуть! Отчего хотя бы на гречу не положил? — сокрушалась Фрося, пытаясь почистить свой сарафан.
Это здесь она жена и такая… какая есть. А там, на кухне, молодая женщина в ежовых рукавицах держит всех работников. Должна и выглядеть соответствующе. Многие искренне жалеют Ермолая, думая, что молодой мужчина живет со стервой.
Авторитет Ермолая среди кухонных рабочих, конечно, шаткий. Не может мужчина позволять своей бабе вольности, если быть главой семьи. А в то, что есть тот, кто может обуздать Ефросинью Митрофановну, никто не верил. Однако среди телохранителей Ермолай Иванович уже заработал авторитет и признание.
Ерема и раньше был быстрым и ловким, не последним человеком в подлом бою, но ему не хватало ухваток, чтобы биться наравне с более сильными и большими противниками. Теперь же в арсенале Ермолая более чем хватало боевых уловок, а порой и собственно придуманных связок, чтобы победить почти любого противника.
Почти? Так был один талан — Егор. Тот, да! Не просто схватывал науку, что давал государь, налету, он угадывал последующие действия, если только показать начало приема. В поединке с Егором, Ерема проигрывал, чаще всего, хотя два поединка и свел в ничью. Но талантливый парень отправлен наставником в Тушино, где формируется Тушенский строжевой государев полк. И, зная Егора, Ермолай был уверен, что эти янычары станут настоящими волками и мастерами подлого боя — Егорка умел не только учиться, но и учить, что отмечалось и государем.
— Ты чего все в трудах, аки пчела? Есть же Светла, поручай ей! — продолжил Ермолай разговор, который начался сразу после того, как стало понятно: Фрося беременна.
Забота мужа Ефросинье нравилась, но работать и быть значимой — нравилось не менее. Женщина уже не представляла себе иную жизнь: в женской половине, чтобы не показываться мужчинам, не спорить и не проявлять характер. Она была готова подчиняться Ермолаю, но хотела и быть полезной, работать.
— Я не ношу тяжестей, хаживаю по кухарской, словно барыня. Какая то работа? — сказала Фрося и применила прием, подлый, сразу же убивающий любое сопротивление мужа. — Люблю тебя, мой витязь!
Сказав волшебные слова, женщина ласково, нежно, с придыханием, поцеловала Ермолая в ухо, от чего разряд тока пронзил мужчину. Он вздрогнул и потерял дар речи.
— Я пошла! — сказала, улыбаясь, Фрося, открыла массивную дверь склада и вышла.
— Да и мне пора! — растеряно пробормотал глава телохранителей и так же направился следом.
Сегодня предстояла большая тренировка. Три новых кандидата подвергнутся проверке. Нужно будет показать неофитам-новичкам, что такое государев телохранитель. Ну и кроме того, скоро, буквально на днях, ожидается приезд государя. Димитрий Иоаннович должен увидеть прогресс и то, что и без его участия, работа идет. Иначе зачем и вовсе Ермолай, как голова телохранителей?
— Кто таков? — спросил Ермолай у одного из новичков.
— Иван Рыков! — отвечал претендент на место в команде личных телохранителей государя.
— Откель будешь? — с прищуром спросил Ермолай.
Ереме не понравилось то, как именно отвечал претендент на место в самом элитном воинском подразделении в России, по сути, чуть ли не тайном орденом воинов. По крайней мере, Ермолаю, который старается еще уделять внимание своему образованию и прибегает для этого к помощи Луки, было приятно и лестно относить себя к неким таинственным воинам, задачей которых была охрана государя и державы. А тут еще никто и звать никак, а отвечает горделиво с поднятым подбородком.
— Из детей боярских холмогорских, — соврал Иван Лыков.
Долго думал агент Романовых к кому приписать себя и как назваться. Скажи, что Ростовский… так приведут кого из Ростова и спросят, есть ли кто там по фамилии «Рыков». Внешность Лыкова мало кому известна, да и после того, как он получил шрам на щеке, Иван побрился. Теперича мало кто узнает, даже, если до того и видел. Но вот по фамилии всех дворян, детей боярских кто-то, да знал. А Холмогоры далеко, проверить сложно, так как уже сам факт, что с севера прибыл боярский сын, нонсенс, но ничего особо криминального в этом нет.
— Кто привел его? — спросил Ермолай, обращаясь ко всем оставшимся в Кремле телохранителям, как и к тем, кого условно Ерема взял на обучение.
Условно — это значит, что без одобрения самим государем, все равно любой талант и с чистой биографией, остается претендентом.
— Я привел! — выкрикнул Али — заместитель Ермолая.
Сказать, что Ерема удивился, ничего не сказать. Во-первых, Али был скрытным и вообще мало с кем толком общался. И дело было не только в том, что существовала разница в вероисповедании, пока еще Али был мусульманином, хотя обещал государю после рождественского поста креститься в православие, проблема была в самой скрытности касимовского татарина, его характере.
Али все выполнял, часто лучше иных, умел четко и быстро реагировать на ситуации и их изменения, был решительным командиром и его слушались. Но только заканчивалась служба и все… Али уходил в себя. Никогда не шутил и даже не смеялся над шутками, не делился своими успехами в личной жизни, что часто происходило в раздевалке и помывочной телохранителей. Уже не говоря о том, что Али никто не приглашал стать крестным своих детей. А распределение кто чьим кумом будет, пусть и в шутку, но уже произошло, при том, что распределяли еще нарождённых детей. Но кто шутит с таким? Так что многие в подразделении готовились породниться. Тесное общение мужчин, объединенных одним делом и с похожими характерами и судьбами, обязывают дружить. Но не с Али.
Ермолай, еще до отъезда государя указывал Димитрию Иоанновичу на сложность ситуации в вверенном ему подразделении, так как сам царь требовал обращать внимание на подобные нюансы. Но государь-император посчитал, что оставшийся, из четырех касимовцев, единственным мусульманином, еще вольется в компанию. Профессионализма у Али не занимать, а его качества великолепного всадника, лучника и представителя татарской школы фехтования, нужны группе.
— Ну, коли ты привел его, Али, то поглядим, что да как, — растеряно отвечал Ермолай.
Не хотел командир телохранителей показывать всем конфликт между ним и Али. Соперничество есть, причем все больше со стороны касимовца и Ермолай не понимал почему.
Тренировка была жесткой. Мало того, что Ерема захотел лично показать никчемность претендента Рыкова, валяя того на обильно выпавшем пару дней назад снегу, так после встал в пару с Али. Вот тут Ермолай был удивлен. Он давно не тренировался с касимовцем, а уровень татарина вырос, причем столь сильно, что он смог мокнуть в снег и самого Ермолая.
Пошла коса на камень и начался танец. Все, кроме командиров, прекратили тренировку и только и наблюдали за ухватками и ударами наставников. Это не было боем, пусть соперники и не переходили «красную линию», которая маркировала учебный поединок и схватку на жизнь и смерть. Но то, что и Али и Ермолай ходили по самой этой «красной линии», было понятно.
— Стоять! — прокричал Ермолай, глядя на своего соперника.
Командир использовал легитимный повод прекратить поединок, основываясь на правилах тренировки, когда любое учебное противостояние должно закончится или прерваться при первой крови. По крайней мере для того, чтобы обработать рану и не схватить на пустом месте заражение и Антонов жар. И Ермолай, как бы случайно, но на самом деле, нет, подбил бровь Али и у касимовца сейчас левый глаз был полностью залит кровью. Али не остался в долгу еще раньше, только пока Ермолай еще не ощутил полноту проблемы.
— Вечером продолжим, — сообщил Ермолай и пошел не в раздевалку, а в свою комнату во дворце.
Он не хотел показывать то, то, по сути, Али его победил. У Еремы сильно болели ребра, а при вдохе болезненный импульс отдавал болью и в голову. Но показывать этого Ермолай не мог, думал, что уронит авторитет.
*………*………*
Обязательно помыться после тренировки — это одно из обязательств, на котором настаивал государь. Не сказать, что данное повеление было сперва встречено с радостью. Посещать мыльню было принято по субботам, перед тем, чтобы чистыми идти на воскресную службу в церковь. А так, почитай каждый день мыться, да еще золой и даже сажей… но ко всему привыкаешь, даже к такому испытанию чистотой. Уже скоро обоняние телохранителей легко улавливало спорные ароматы грязных человеческих тел, вызывая брезгливость, что так же могло способствовать лучшей работы, мало ли ситуаций возникает.
Вот и сейчас, после тренировки, больше похожей на остросюжетный спектакль, когда два командира устроили сущую бойню, все телохранители пошли в помещение, куда перед началом тренировки слуги всегда приносили не менее дюжины ведер горячей воды и еще столько же холодной. Теперь помыться и ступать на второй, уже плотный завтрак, так как с самого утра кормили скромно, лишь притупляя голод, но на тренировке полный желудок — не лучшее дело, часто и вредящее здоровью.
— Фролка! Фролка! — позвал своего «дядьку» Лешка, Алексей Ратный, сын боярский.
— Для тебя не Фролка, а Фрол Степанович, — как всегда, с юмором, отвечал Фрол Мишкин, смывая с себя темную жижу, которой только что натерся.
— Фрол Степанович, ты задержись, есть что обсудить! — сказал Лешка, и резко отвернулся, как будто опасаясь, что кто-то увидит и услышит его разговор с наставником.
Лешка был старше Фрола в годах, но взят в телохранители не сразу, а только после смерти Шаховского. Он был одним из охранников убитого Григория Петровича и проходил по делу о его смерти. Даже побывал в холодной, где так, для профилактики, денек повисел на дыбе. Но в злополучную ночь убийства московского градоначальника никто из его охраны так и не узнал, куда именно ушел господин. Ну а после, именно Фрол привел Лешку к государю и поручился за него.
Нельзя сказать, что Алексей обладал талантами и был отличным бойцом, напротив, молодой мужчина сильно уступал всем кандидатам и в начальной подготовке и в последующем ему труднее остальных давалось учение. Ермолай уже хотел отчислять Лешку, о чем вначале сообщил Фролу, который был наставником у нескладного телохранителя, но вот что выяснилось — Алексей обладал просто феноменальной памятью. К примеру, он мог сам хорошо не суметь повторить прием, но последовательность движений запоминал сразу. Мог увидеть несоответствие в выполнении упражнений другими, даже тогда, как сам физически не проделывал и половины комплекса, просто не выдерживая нагрузки.
Вот и задумал Ермолай еще подучить Лешку, да направить в новые формирующиеся сторожевые полки. Государь дал разнарядку подготовить не менее десяти инструкторов для Преображенско-Семеновского полка. Вот и был Алексей одним из главных претендентов стать таким наставником. И ведь должно получится у него. Бывает так, что человек, сам неудачливый спортсмен или боец, но сумеет воспитать действительно великих воинов, обладая педагогическими талантами.
Наблюдательный Лешка был внимателен не только к упражнениям и системе обучения телохранителей, он подмечал все вокруг. Ему, даже без особого желания, так, навязчиво, бросались в глаза несоответствия.
— Ты видел того, Рыкова? — спросил Лешка у Фролки, когда они остались наедине в мыльне, дождавшись выхода всех остальных государевых телохранителей.
— Ну и что? Его Али привел, а этот абы кого не посоветует, — отвечал Фролка. — Ты для того меня попросил остаться? А я то грешным делом подумал, что кости тебе ломать стану, что перепутал меня с бабой. Прости Господи!
— Ты шуткуй, да осторожнее, я за такое и прирежу! — всерьез отвечал Лешка, который не всегда понимал «тонкий» юмор своего наставника.
— Не серчай! Токмо странно все это. Спрашиваешь… ты подозреваешь в чем Рыкова? Тогда и в Али нужно сомневаться. А я знаю, как он воевал, верой и правдой за государя, — отвечал Фролка.
— А я еще не Алексей Акимович, кабы сумневаться. Это ты, Фрол Степанович, а я так, Лешка, — саркастически отвечал бывший охранник боярина Шаховского.
— Вот, добре же, научился хоть чему-то от меня, уже и скоморошничать пробуешь, — взгляд Фрола резко посерьезнел. — Говори!
— Да и говорить то особливо нечего. Токмо у Рыкова того кинжал Шаховского… — Лешка посмотрел в глаза своего наставника, стараясь разглядеть правильную реакцию у Фрола.
— Еще что? — спросил Фрол Степанович, моментально напрягшись.
Наставник знал своего ученика, не стал уточнять, не ошибся ли. Что-то, а наблюдательности и памяти Лешке не занимать, еще и поделиться мог бы. Однако, Алексей решил рассказать, по каким признакам узнал кинжал.
— Я знал этот кинжал, сам его затачивал и не раз. Там два камня были, на кинжале Рыкова их нет, но видны отметины, что камушки были. На рукояти скол есть. Еще Григорий Петрович думал отдать какому умельцу заменить рукоять, али что придумать, как закрыть скол… — Лешка замялся. — Еще сапоги похожи на боярские, токмо у тех шитье золотое было по краю, а у этих нет, но такие же красно-зеленые.
Фрол задумался. Убийц Шаховского так и не нашли, несмотря на то, что люди Захария Ляпунова в прямом смысле подняли всю Москву на ноги, обойдя чуть ли не половину домов. И пусть стольный город все еще не вернулся к показателям по численности жителей до разорения Москвы татарами в 1571 году, но тысяч шестьдесят горожан имел и число таковых росло. Вся Москва знала, что ищут убийц, а их и след простыл.
И смерть Шаховского государь связал с тем, что на него готовится покушение, что обусловило усиление мер безопасности, хотя думалось: куда еще.
— Если кинжал Шаховского, то… и тогда Али… — Фрол покачал головой. — У Али было столько возможностей убить и государя и царицу с царевной. Он же старшим был над охраной. И все же… Ты, выходи спокойно, как ничего и не было. Иди уверенно, не волнуясь, как завсегда, ступай столоваться. Там встретишь Ермолая Ивановича и расскажи ему все. Лучше быть готовым и не случится худого, чем худое случится, а мы не готовы.
Уже через пять минут Лешка, не слишком умело скрывая своего волнения, быстро одевался и спешно семеня ногами, пошел в столовую. В раздевалке оставались касимовцы и новенький, претендент в государевы телохранители, Рыков, это еще раз доказывало, что даже в такое сообщество, как царские телохранители, пробралась крамола- компания та, кого и подозревал Фрол.
*………*………*
— Это что такое? — задыхаясь, спрашивал Иван Лыков, он все еще не мог отдышаться после тренировки. — Пару дней такой работы и помереть можно.
— Тебе кажется. И да, через пару дней ты еще будешь помирать, все тело болеть станет, но со временем пройдет и ты вступишь на путь настоящего воина, — говорил ранее касимовский татарин и мусульманин Айдар, а нынче государев телохранитель, православный христианин Михаил.
— О! Рыков! Ну как тебе? Отхватил, да? То-то! Но, ничего, нагонишь в ученье нашем, коли возьмут. Токмо ты это… нос-то не задирай. Это ты был там, — Фролка Мишкин показал пальцем в сторону. — Мастером. Тута тебе не тама.
Фролка рассмеялся.
— Шел бы ты, мил человек, лесом! — не выдержал и огрызнулся Лыков, который ранее, если пытались его высмеять, не прощал никому, кто ниже его по статусу, или даже равен, не понимал юмора.
— А ты не груби! Аль боярин какой? Иш, Ивашка! — Фрол говорил с тем, кто представился «Рыковым», но искоса посматривал за реакцией Али.
Отказывался Фрол Степанович верить в предательство заместителя командира, давал тому шанс оправдаться. Вот сейчас скажет правильные слова, спокойно разберется, когда Фрол спросит за кинжал, все, как было. Ведь он телохранитель с самого начала, с первых дней.
— Ты! — Лыков быстро извлек из ножен кинжал и рванул к Фролу.
Фрол Степанович внутренне возликовал, не думал он, что так легко получиться вывести из себя новичка. Столько заготовок и издевательств так и остались в веселом мозгу телохранителя.
Без особых усилий, Фролка провел прием, закрутил руку Лыкова и вырвал кинжал, при этом не преминув провести унизительный удар коленом по филейной части новичка, придав тому ускорения, от чего Лыков ударился головой в стену.
— Фрол Степанович, ты объясни! — спокойно, чуть ли не замогильным голосом потребовал Али.
— Скрутить этого татя нужно, да в холодную! У него кинжал Шаховского, — сказал Фрол, ожидая атаки со стороны заместителя командира, от того, поудобнее перехватил трофейный кинжал.
— Что? Не слышали? В холодную его! — тем же голосом, могущем испугать неподготовленного человека, сказал Али.
Фрол улыбнулся и на миг расслабился. Ему хотелось верить в то, что Али не имеет ничего общего с подозреваемым новичком, он себя уже убедил в этом.
— Х-х,- на выдохе мощно ударил Али.
Фрол схватился за кадык двумя руками, выронив кинжал.
— Хех! — Али вогнал кинжал в сердце телохранителя и после, придерживая рукоять торчащего орудия убийства, левой рукой ударил, вгоняя лезвие глубже, не оставляя Фролу шанса выжить.
— Держи его! — резко скомандовал Али, видя, как его соплеменник, правда уже предавший веру и ставший православным, полез в сапог за ножом.
Двое других касимовцев, бывших в сговоре с Али, навались на Петра, бывшем ранее Намваром.
— Али, ты на Коране клялся в верности! — кричал Петр, пытаясь привлечь внимание хоть кого.
— Я сожалею! — сказал Али и резко ударил Петра в висок.
Один из четырех касимовских татар, которые были в команде телохранителей потерял сознание. Хладнокровно, как будто раз пять на день делает это, Али скрутил шею Петру-Намвару.
— И зачем ты мне? — спросил Али у приходящего в себя Лыкова.
— Вы тут все… волки, — бормотал обиженный убийца, считавший себя ранее сильным бойцом. — Действовать нужно немедля.
— Да! Лешка, думаю, что-то знает, нервный он уходил. А я не понял сразу… — задумчиво сказал Али, потом встрепенулся и начал раздавать указания. — Вы вдвоем идете в женскую половину и отправляете Ксению на встречу с отцом и братом, царевну туда же. У меня свои дела. Теймураз, готовь лошадей.
Оставив своих подельников, Али направился в столовую, где рассчитывал найти Ефросинью. Да, именно ее. Ту, что поселилась в голове у Али и которая съедала мужчину. Он шел либо увезти ее с собой и сделать не женой, но наложницей, либо убить, так как не мог позволить ни одной женщине жить в своей голове и влиять на поступки.
Соперничество Али и Еремея было фатальным именно для касимовца. Он не мог, несмотря на все усилия, стать наголову лучше командира и не хотел ему подчиняться. Это соперничество привело к тому, что Али стал засматриваться и на женщину своего врага. Сперва Ефросинья, со своей бледной кожей не нравилась татарину, но она так смотрела на Ермолая… Али возжелал, чтобы эта сильная женщина так же смотрела на него, или даже не так, а покорно, чтобы выполняла все желания Али, чтобы унижалась перед ним. И чем дальше, тем больше эти идеи становились навязчивыми.
А еще вопрос веры. Али с ужасом наблюдал, как татары предавали ислам, Аллаха, как они вешали на себя кресты и со все большим почтением смотрели на иконы.
Али искал кому продаться, другие искали, кого купить. Покупатель и продавец нашли друг друга, когда в дом заместителя, полный одиночества, пришли люди, те самые, которые после приходили к Егору, посчитав того еще одним подходящим для предательства, человеком.
Золото? Почему бы и нет, оно нужно всем. Его принял Али, но без особого интереса. Важнее было другое — месть, становление командиром телохранителем, после уничтожения Ермолая, ну и Ефросинья, целующая ноги своего хозяина. Не собирался Али оставаться в телохранителях, только лишь помочь прийти к власти силы, о которых ничего не знал, но которые обещали сделать его правителем касимовских татар. Али имел право претендовать на главенство в Касимове, если только убрать всего-то семь человек.
*………*………*
— Что происходит? — спросила Фрося, когда в кухарскую прибежал Лешка и стал метаться из стороны в сторону.
— Где Ермолай Степанович? — чуть ли не кричал Лешка.
— Стоять! — крикнула Ефросинья и телохранитель замер. — По порядку говори!
Лешка рассказал.
— Ерема от чего-то не спустился на завтрак, остальные уже поели…- задумчиво сказала Фрося.
— Всем! — еще громче стала кричать Фрося. — Взять все, что гремит, медь, али еще что. Выбегаете во двор и кричите, об опасности.
— А я? — спросил Лешка, даже не обратив внимание, что готов подчиняться приказам молодой женщины.
— Бежишь в женскую половину, все закрываешь двери, ставни, как по наказу. Сам остаешься рядом с царицей и царевной, — давала распоряжения Фрося и все сразу же принялись выполнять волю женщины.
*………*………*
— Что случилось? — спросил Али, когда увидел бегущего навстречу одного из телохранителей.
— Так опасность! Я снедал, а там прибежал Лешка. И вот, по наказу, бегу в женскую половину, — отвечал Петрок Листьев.
— А что сказал Лешка? — спросил Али, готовясь пустить в ход свою саблю.
— Так ничего! Все кричат, опасность, а где та опасность, никто и не говорит, — отвечал Петрок.
— Собирай всех охранителей и беги до кремлевской охраны. У Спасских ворот пролезли тати, числом в десятки, вот их изловить, — на ходу придумывал отвлекающий маневр Али.
Петрок кивнул и побежал. Али еще с десяток секунд стоял ни жив, ни мертв. Он понимал, что сейчас все ворота закроются, все двери захлопнуться. Охраняемые объекты возьмутся под плотную охрану. Дело проиграно. Но проиграть можно по-разному.
Али побежал, встречных стражников он отсылал к Спасским воротам, утверждая, что там бой. И что характерно — верили, несмотря на то, что звуков выстрелов никто не слышал. Но вокруг, словно умалишенные, сновали люди, которые лупили во все, что только можно, создавая шум и способствуя неразберихе.
*………*………*
Выбор. Это очень сложно. Долг или любовь? Что должно стоять во главе? Выберешь любовь и семью — потеряешь часть себя, ту, что отвечает за честь, достоинство. Если выбор пал на долг? Так же потеряешь часть себя. В любом случае, если не получится защитить и любовь и исполнить то, что велит долг, то до конца своей жизни будут терзания и никогда более не ощутить внутри себя согласие.
Когда Ермолай, набравшись сил и терпения, все-таки решил пойти в столовую и поесть, несмотря на боли в ребрах, он услышал суету и странные звуки. При всем странном, выбивавшемся из нормы, нужно действовать по наказу. Все закрыть, взять под плотную охрану царственное семейство.
Ермолай бежал к палатам царицы, а у него обильно текли слезы по щекам. Это можно было списать на ту боль, что отдавала уже не только в ребрах, а застилала взор. Но могла быть и другая причина мокроты на лице — этот страх за Ефросинью. Ерема чувствовал, что она в опасности, но бежал к царице.
— Двое за мной! — выкрикнул Ермолай, увидев троих из телохранителей. — Один в кухарскую. Враги все, кроме охранителей.
На сердце стало чуть легче. Он отправил Ваську Пешина к Ефросинье, хорошего бойца, он защитит.
*………*………*
Лыков спешил, он бежал, спотыкался, дважды падал в снег, но вставал и бежал. Еще не начали вокруг кричать, а двое убийц уже вбегали на женскую половину царского терема.
— А ну, охальники! Пошли прочь! Вы что делаете в женском тереме? — взревела мамка Прасковья, заслоняя проход в палаты царицы своим огромным телом.
Парашку-мамку любили все. Она была чем-то, вроде заменителя матери, хотя никто этого сделать и не сможет. Но Прасковья тайком приносила тем телохранителям, что были на службе и хлеба и мяса, постоянно причитая, что из-за стервы Фроськи, мужики плохо питаются, а бегают и бьются так, что по пять куриц на день съедать положено.
Бывало… да что там уже… хмельного меда приносила. Но это тем, кто жил на территории Кремля, внутри которого нельзя было пить хмельного, но пили только, когда не на дежурстве. Она же занималась и сводничеством. Как только Айдар стал православным Михаилом, именно мамка-Парашка отвела молодого парня к одному московскому торговцу, у которого две дочери были на выданье. Почти сговорились.
— Мамка, отойди, прошу! — взмолился Михаил, который и решил-то принять православие после того, как увидел, какие христиане могут быть сердобольные… ну и для карьеры, конечно.
— Вы что задумали? — вскричала Прасковья, заметив, как сверкнул кинжал в руках Лыкова.
— Отойд…- Михаил не успел еще раз попросить отойти мамку, как Иван Лыков рванул на бабу и всадил ей нож в живот.
Это он зря. Жира в Прасковье быть столько, что не хватило лезвия, кабы добраться до внутренних органов.
Женщина закричала нечеловеческим голосом, столь пронзительным, неестественным, что убийцы оцепенели. За такой эффект крика женщины можно было обвинить ее и в колдовстве.
Любящая всем сердцем Ксению и ее доченьку, бывшая некогда прислужницей у царственной четы Годуновых и вернувшаяся в царский терем еще до венчания Ксении Борисовны, Прасковья схватила Лыкова и прижала непонятно откуда взявшейся нечеловеческой силой.
— Что стоишь? — прохрипел Лыков и Ахмед, с пустыми глазами сделал шаг, всаживая нож в горло женщине.
Прасковья захрипела, кровь хлынула из сонной артерии, но свои смертельные объятья женщина не распускала.
Понадобилось еще чуть ли не минута, когда большое тело человека с большим и преданным сердцем, до конца защищавшего тех, кого любила, не упало.
— Вот же баба! — сказал Лыков и пнул ногой мертвую мамку.
Ахмед уже не соображал. Он преступил ту грань человечности, после которой уже никогда не вернуться к прежнему сознанию. Теперь он превратился в механизм, который исполнит все, бесчувственно, не осознавая, что делает.
— Двери все закрыты! — раздраженно сказал Лыков, понимая, что время уходит и что остается только одно — дойти до конца и умереть.
Ахмед молча открыл странный, весящий на стене, ящик, извлек оттуда массивный топор и так же молча направился к дальней, самой большой двери. Пожарные щиты уже как два месяца повесили на каждом этаже и ответвлении царского терема. Вот и пригодились. После будет стоять еще один выбор: или думать о противопожарной безопасности, или об охране внутренних помещений.
Ахмед неистово работал топором, а Лыков торопил сошедшего с ума человека. Вот уже и проломились доски, отлетела одна доска, вторая. Детский плачь указывал на то, что именно за этой дверью цель.
— Тыщ, ты-дыщ, — раздались два выстрела.
Одна из пуль угодила в плечо Ахмеда и его отшвырнуло от двери.
В это же время в женскую половину терема влетел Лешка. Лыков, выкрикивая проклятия, достал из-за пояса один из своих пистолетов и выстрелил в сторону появившейся угрозы. Телохранитель вжался в стену и пуля пролетела мимо. В затемненном коридоре блеснула сталь клинка и Лешка уверенно пошел вперед.
У Лыкова был еще один пистолет, использовать который он думал против Ксении, но теперь…
— Будьте вы прокляты! — закричал Лыков и пустил себе пулю в голову.
Убийца не мог никак даваться живым. Касимовцы не знали, кто реальный заказчик убийства, но знал ростовский дворянин Иван Лыков. Можно было на саблях побороться, но Лыков знал, чего стоят телохранители и на что именно они заточены. Даже этот Лешка был на голову выше в своих умениях, чем убийца. Не столько в сабельном бое, сколько в подлых приемах. На тренировке отрабатывали ухватки против человека с саблей. Да и правая рука у Лыкова болела, Прасковья сильно сжимала убийцу, спасая свою «доченьку» Ксению и «внучку» Машеньку.
— Я Лешка-Леший, — выкрикнул свой позывной Лешка.
— Я Михаил-Бер, — отозвался телохранитель, который сегодня дежурил на женской половине терема. — Открою только после прихода Ермолая Степановича, или Али.
Лешка не ответил. Все правильно, вон лежит в крови, дышащий, но, словно, с мертвыми глазами, Михаил-Ахмед, он тоже телохранитель… был им. Так же могут обмануть и другие предатели, войти в покои царицы и сделать то, чего допустить нельзя.
Через полторы минуты женская половина уже кишела от наемников-немцев и телохранителей.
— Я Ермолай, открой! — закричал прибежавший Ерема.
Дверь открылась и первым показались два пистолета. Пусть Бер и узнал по голосу командира, но мало ли что. Не обращая внимания на оружие, Ермолай, кривясь от боли, зашел в горницу.
— Государыня ты в порядке? — спросил Ерема.
— Я? Да! Жду от тебя доклада о том, что произошло! — повелительно говорила женщина.
— Доклад будет. Но оставайтесь здесь под охраной! — сказал Ермолай и побежал, насколько получалось, на морально-волевых, через боль.
Кухарская… там Фрося и ему уже доложили, остановив на улице, когда в очередной раз Ермолай поскользнулся и упал в снежный сугроб, что его жена в заложниках. Али заперся на складе с Ефросиньей и требовал Ермолая.
— Это Ермолай! — сказал командир телохранителей, прибежав в кухарскую.
— Я ждал тебя, — спокойно отвечал бывший заместитель командира телохранителей.
Али понял, что убраться у него не получится. И ему было не столь важно, что случится с царевной. У него своя месть и своя цель. Когда он нашел прячущуюся среди мешков с мукой Ефросинью, необычайная страсть накрыла предателя. Он почти перестал себя контролировать, хотел накинуться на женщину и овладеть ею. И Али испугался своей страсти, он ударил Ефросинью и женщина потеряла сознание. И не такая уже желанная она была, когда лежала беззащитная с чуть задранным подолом. Женщина была интересна, когда проявляла строптивость, а так… Желание было, но с этими эмоциями Али уже мог бороться.
— Что ты хочешь? — спросил Ермолай.
— Твоей смерти! — ответил Али.
На самом деле он хотел смерти не только Ермолая, но и его женщины. И тут шанс убить обоих. Али знал, что его соперник не в лучшей форме, предатель сильнее позволительного, в одном из поединков утренней тренировки, ударил Ермолая пару раз по ребрам. Теперь, как считал Али, тот не боец.
— Выйди и возьми мою жизнь! — предложил Ермолай, делая знак присутствующем воинам разойтись.
— Как нас учил государь? Можно унизиться, обмануть, прикинуться кем угодно, но исполнить долг. Так? Я правильно сказал? — в голосе Али появилась обреченная веселость нездорового человека. — Приди сюда сам. Я запалил факелы, чтобы в подробностях рассмотреть твою жену, каждый уголок ее бледного тела. Так что ты увидишь меня и умрешь зрячим.
Ермолаю ничего не оставалось, как согласиться и протиснуться в чуть приоткрытую дверь продуктового склада.
Там, действительно, было относительно светло, горели пять факелов. Ермолай первым делом нашел взглядом лежащую Фросю. Она молчала. Открытые глаза женщины были налиты слезами, она видела своего мужа, понимала, что ничего от нее уже не зависит и нужно дать мужчинам разобраться. Фрося верила, что Ермолай решит сейчас проблему и обязательно выйдет победителем. Верила, пока не заметила, что ее муж кривится от боли.
Но мужчины уже начали прощупывать оборону друг друга.
— Дзынь, дзынь… дзынь, — два удара по сабле справа и один слева — Али проверял Ермолая на устойчивость удержания клинка.
Оба противника знали о преимуществах и недостатках оппонента, но ситуация изменилась и Али не понимал, насколько боль в ребрах может помешать Ермолаю показать все, на что тот способен.
— Дзын… вжух, — ударив по сабле Ермолая, Али провел атаку в голову.
Ермолай парировал атаку, но чуть пошатнулся. Атака справа в голову, когда Еремею было необходимо поднять руку чуть выше, оказалась болезненной, и Али стал продавливать оборону своего бывшего командира, постоянно атакуя сверху, заставляя держать правую руку Ермолая высоко. Можно было считать, что бой закончен, дело времени, причем небольшого, и исход предрешен.
— Хех, — сабля Ермолая оказалась на полу… вместе с кистью.
— Ха! Ха! — театрально рассмеялся Али, желая что-то сказать, потешить свое самолюбие, или же пойти на поводу своему психическому расстройству.
— Хех, — … Али развернулся, и улыбка спала с его лица, а уже ждущий убийственного удара Ермолай, заметил нож в спине предателя.
Фрося тряслась и не могла сделать шаг в сторону, вся воля, вся ее недюжинная сила была растрачена во время того, как она искала на складе нож и когда подкралась к Али и ударила его.
Ермолай, не обращая внимания на боль и на льющуюся из руки кровь, разжал, бывшими некогда своими, пальцы на мертвой кисти правой руки, взял саблю в левую руку и… когда Али уже начинал замах, чтобы разрубить стоящую неподвижно Фросю, пронзил Али саблей и прокрутил клинок, расширяя рану. Предатель упал.
Ермолай улыбнулся своей возлюбленной и… упал в лужицу крови, что набежала из разрубленной руки.