Одним из важнейших источников сведений, сообщаемых Константином о Турецкой империи, являются его собственные воспоминания. Этим и объясняются особенно подробные сведения о турецкой армии и разновидности ее основных и вспомогательных войск, порядке их рекрутирования, вплоть до детальной картины выстраивания войска. Очень подробны в «Записках» сведения об оружии у турок. Как лицо, стоявшее во главе гарнизона, Константин досконально знает административное устройство империи сверху донизу, вплоть до мельчайших чиновников. Но особенно поражает в «Записках» непропорциональное по сравнению с другими сведениями множество данных о султанской казне и выплате жалованья различным военным и гражданским лицам. Ими буквально пестрят последние главы «Записок». Получить все эти сведения Константин мог от своего брата, который, как уже говорилось выше, охранял султанскую казну и, конечно, был причастен к финансовым делам государства. Не исключено, что у Константина были какие-то записи или заметки о ней, поскольку иначе трудно объяснить столь большой объем финансовых сведений.
Переходя к вопросу о письменных источниках Константина, нельзя не вспомнить, что практически все исследователи его сочинения со всей решительностью отрицали их. Однако сам Константин в одном месте своего сочинения, когда речь идет о штурме Белградской крепости в 1456 г., прямо говорит: «Там было ранено, как записано, четыреста с лишним янычар» (гл. XXIX). Чуть далее Константин пишет, что раненые и убитые остались лежать в крепости. Иными словами, Константин мог видеть только венгерские записи о турецких потерях, поскольку, не взяв города, турки отступили от него.
В «Записках» имеются и другие признаки использования каких-то официальных венгерских материалов. Их можно указать три. Все они связаны с неприсущей сообщениям Константина датировкой венгерских военных походов 40-х годов XV в. при точном указании года. При этом даты даны по летосчислению не от хиджры (начиная с 622 г.), как было в Турции; не от сотворения мира, как это делали в православных странах, но от Рождества Христова, что как раз к середине XV в. стало нормой в католических странах зэ. Константин указывает, хотя и ошибочно, дату первого похода Владислава—1441 г. (вместо 1443 г.[38]), битву при Варне—г 1444 г. и поход Яноша Хуньяди, завершившийся второй битвой при Косовом поле,— 1448 г.
Привлекает в качестве источников Константин и вещественные памятники, которые ему довелось видеть либо о которых он слышал. Так, он пишет о церквах, стоящих «до сих пор в сохранности» на месте битвы под Велбуждом в 1330 г. (гл. XV). Знает он и о «знаке», что стоит «до сих пор» в местечке Тайян'и-цы, где в 1444 г. был убит и похоронен любимый друг султана (гл. XXI). Подробно описывает Константин и турецкий памятник на Косовом поле: «На четырех столпах,— читаем мы в «Записках»,— утвержден свод, покрытый оловом; и этот памятник стоит до сих пор» (гл. XVI). Интересовался наш автор и большими курганами в полях, которые он воспринимал, скорее всего ошибочно, как памятные знаки, оставленные Чингисханом во время его похода «на Запад» (гл. XVIII).
Таким образом, обзор источников, которыми пользовался Константин, приводит нас к заключению, что различные части его сочинения имеют не одинаковую степень точности и достоверности. Если о современных ему событиях он располагает многочисленными и подчас весьма детальными сведениями, то более отдаленные времена он видит чаще всего через призму народной памяти или, как называл подобного рода источники М. Н. Тихомиров, «припоминает их». Поэтому далекое прошлое У Константина героизировано и нередко расцвечено народной фантазией. При таком подходе к прошлому неизбежными оказываются контаминации событий и исторических лиц, например, соединение в одном лице Мурада II, кстати, названного Мура-дом III, с султаном Сулейманом, Мусой и Мехмедом I (см. гл. XIX, прим. 1). Отсюда вполне понятны и многочисленные погрешности в родословных как турецких султанов, так и сербских, и боснийских деспотов и правителей, например, султан Мурад спутан с Орхаиом (гл. XIII), первым сербским королем назван Урош I, а не Стефан Первовенчанный (гл. XV), боснийский король Томаш упомянут вместо его сына — Стефана Тома-шевича (гл. XXVIII). По той же причине время основания города легко путается с возведением в нем укреплений (гл. XVII, прим. 7). Такого же характера и скандальные географические ляпсусы вроде того, что р. Евфрат впадает в Черное море (гл. XXXII).
Помимо названных недостатков труда Константина, нельзя не отметить как сознательного замалчивания им некоторых событий, так и сознательных преувеличений. В них отражается степень тенденциозности нашего автора и само направление этой тенденциозности. Так, Константин ни словом не обмолвился о крестовом походе 1396 г. против турок, закончившемся их победой под Никополем, хотя писал о гораздо менее значительных битвах. Как можно объяснить это умолчание при столь исключительном интересе автора к идее крестового похода против турок? Секрет заключается в том, что в Никопольской битве сербский деспот Стефан Лазаревич участвовал с 15-тысячным войском на стороне султана и своей поддержкой турок в значительной мере решил исход битвы[39]. Между тем целью сочинения Константина было как призвать к походу против турок, так и прославить сербских деспотов.
Желая показать, что турки не столь сильны и непобедимы, как думают в Европе, Константин как бы в подтверждение этой мысли говорит о том, что победы над христианскими народами им легко не давались. С этой целью автор «Записок» растянул срок сопротивления Трапезунда туркам до шести недель (гл. XXXI), тогда как в действительности столица Трапезундской империи была сдана фактически без боя[40].
Выше уже упоминалось, как Константин был склонен преувеличивать роль и силу татар с тем, чтобы убедить своих читателей в целесообразности их использования против турок. Для этого он вымыслил даже рассказ о походе на Узун Хасапа. На вымысел Константин идет и тогда, когда хочет проиллюстрировать свою излюбленную мысль о том, что туркам должно противостоять единство христианского мира и согласие в нем. В главе XXXI он пишет, что в Малой Азии и после разгрома Трапезундской империи в 1459 г. оставалось некое греческое королевство, которое султан так и не смог покорить. «Слыша об их сплоченности, он оставил их в покое»,— многозначительно замечает Константин. Между тем нам решительно ничего неизвестно о каком-либо самостоятельном греческом королевстве, остававшемся в Малой Азии после падения Трапезундской империи.
При всей ненависти к турецким завоевателям, при всей жажде освободить от, них покоренные народы Константин считает необходимым, и при этом многократно и по разным случаям, подчеркнуть и их положительные черты. Он пишет об их милосердии к невольникам (гл. I и II), об их равном правосудии ко всем подданным (гл. III), о наказании вельмож и чиновников за несправедливости, чинимые по отношению к подчиненным (гл. XXXVIII), о запрете без причины отбирать земли (гл. XXXVIII) и причинять вред крестьянским хозяйствам (гл. XLVI). Едва ли нужно доказывать идилличность такой картины, весьма далекой от подлинного устройства Оттоманской империи с тяжелейшим произволом и деспотизмом султанской власти. Такая странная, на первый взгляд, идеализация турецких порядков невольно ассоциируется с аналогичным их прославлением знаменитым русским публицистом середины XVI в. Иваном Пересветовым. Заметим, что Пересветов родился в начале века в пределах Великого княжества Литовского[41], где, скорее всего, жил и писал Константин и где его сочинение получило наибольшее распространение. Пересветов, подобно Константину, сочетал похвалы турецким порядкам с призывом к борьбе против мусульман. Прямых текстуальных заимствований у Пересветова от Константина, как показал А. А. Зимин, нет, но идеи их, несомненно, родственны, а кое в чем просто сходны[42]. И Константин, и Пересветов, призывая к справедливости и сильной государственной власти, избрали пример Турции как чисто публицистический эталон, совершенно не беспокоясь при этом о степени соответствия нарисованной ими картины реальности. Если Пересветов делал это в преддверии реформ Ивана IV в России, то Константин мог адресовать свои призывы к обществу Польши и Литвы, где в его время все чаще звучали призывы к сильной королевской власти, правосудию и справедливости[43].
Таким образом, «Записки» Константина из Островины предстают перед нами и как историческое сочинение, и как мемуары, и как публицистическое произведение, и одновременно как отражение сербского и турецкого эпоса и фольклора. Дать какое-либо однозначное определение их жанра поэтому представляется весьма затруднительным. В разных своих частях наш памятник выступает то в том, то в другом облике, поэтому было бы неправильно ко всем его частям предъявлять одинаковые требования и руководствоваться при определении его ценности одинаковыми критериями.
«Записки» Константина при всей своей оригинальности входят в круг тех произведений на турецкую тему, число которых все более возрастает в XV в. Наиболее известными из них являются описание путешествия солдата из Баварии Иоганна Шильтбергера (1394—1427 гг.[44]), а также записки французского маршала Бусико (ум. в 1415 г.[45]) и французского дворянина Бертрандона де-ла Брокьера, посетившего Турцию в 30-е годы XV в.[46] Все эти сочинения являются мемуарами в собственном смысле слова. Их авторы описывают только те события, участниками которых они были, и только те места, которые они сами посетили. Все эти сведения, конечно, важные, но в этих описаниях мы не найдем данных о военной, государственной и финансовой системе Турции. Сведения об этой стране не идут у них далее бытовых зарисовок, описания придворного церемониала и состава двора султана (Брокьер) или описания христианских святынь Палестины (Бусико и Брокьер).
Обзор списков «Записок янычара» целесообразно разделить на три части: польские, чешские, польские и чешские позднейшие переработки. Сведения обо всех этих списках приводятся главным образом по краковскому изданию 1912 г., осуществленному Я- Лосем, с поправками о современной сохранности и местонахождении списков и по совместной работе А. Данти и Г. йова-нович, посвященной переработкам памятника в XVII в. Сведения об этих изданиях помещены в историографическом очерке. Условные обозначения списков буквами латинского алфавита, под которыми они вошли в научный оборот, в данном издании сохраняются.
Польские списки:
1) Z — Собрание Ординации Замойских в варшавской Национальной библиотеке (BN BOZ 1169). В Г, на 77 л., водяные знаки— 1525—1541 гг., польская скоропись XVI в. (пять почерков). Последним почерком в конце рукописи запись: «Tha Kroy-nika pyszana naprzod litera Ruska latha Narodzenia Bozego 1400», (sic!), т. е. «Эта хроника нисана русскими буквами в год от Рождества Христова 1400».
По поводу записи необходимо сразу же заметить, что дата написания хроники явно передана ошибочно. Речь скорее может идти, как об этом говорилось выше, о 1500 г. Сама запись с точки зрения польской орфографии XVI в. изобилует ошибками. Вопрос о том, что следует понимать под русскими буквами, не вполне ясен. Вероятнее всего, это просто кириллица, вполне возможно, что и сербская.
2) К — Библиотека Польской Академии наук в Курнике (№ 1375). В 1°, на 235 л., водяной знак—1565 г., польская скоропись XVI в. Памятник входит в состав сборника, в котором находятся «Воинские правила». В списке есть пропуски (предисловие и главы 46, 47). В списке К пропущены те же слова и фразы, что и в списке Z, что объясняется их общим протографом.
3) Р — Национальная библиотека в Варшаве (№ 3080). До 1928 г. принадлежал Публичной библиотеке в Ленинграде (F. IV. 250). В Г, на 57 л., польская скоропись конца XVI в. Сходен со списками Z и К, но имеет целый ряд дополнений и пояснений.
4) А — Городской архив в Кракове, собрание Русецких (Rus. 26). В Г, на 144 л., польская скоропись первой половины
XVII в. Памятник открывает сборник, в состав которого входят статьи: а) Как султан Селим вступил на престол; Ь) Описание войска турецкого султана Сулеймана; с) Статьи военных занятий; d) Хроника Волошской земли (1352—1566); е) Описание турецкого штурма под Сегетом в 1566 г. Текст списка сходен со списком Р и имеет такие же пояснения и дополнения.
5) W—Ранее находился в собрании городского музея в Вильнюсе. В настоящее время местонахождение неизвестно. В 4°, написан в подражание печатному шрифту XVII в. Памятник входит в состав сборника сочинений Станислава Ласского. Сборник издан целиком М. Малиновским[47]. В конце заглавия «Записок» имеется запись: «Z lacinskiego jgzyka na polski przelozone», т. е. «Переведено с латинского языка на польский». Список почти полностью совпадает со списком Z.
6) С — Собрание Чарторыйских Национального музея в Кра кове (С?. 1588). В 4°, на 298 л., польская скоропись XVII в. Список тот, который открыл в Бердичеве Галензовский в 1828 г.
Чешские списки:
1) М — Национальный музей в Праге (IV.9). В 4°, на 105 л., первая половина XVI в. Памятник входит в конволют со случайным по содержанию сочинением о добродетелях. Список имеет особое заглавие: Tuto sprawu a kroniku popsal a slozyl geden srbin nebo racz s kralowstwi nehdesseho srbskeho a nebo raczskeho menem Konstantin syn Michaela Constantinowice z Os-terwicze kteryz byl wzat od turkuow mezy Geniczary na dwur Ci-sarzeTureczkehoMahometa. Gen slul na gchodworze tureckim yza-kem kethaya Zweczaisky ter rzeczeny na dworze krale ffranczkeho Karel», т. е. «Эти деяния и хроники написал и составил серб или рац из бывшего Сербского или Рацкого королевства по имени Константин сын Михаила Константиновича из Островицы, который был взят турками вместе с янычарами ко двору турецкого султана Мехмеда. При его дворе он слыл на турецком языке как кетайя звечайский, а при дворе французского короля как Карл».
Как видно уже из заглавия, в нем много полонизмов. Например, сочетание rz вместо г или cz вместо с. В самом тексте есть такие специфически польские выражения, как: «az do gwi-azdy», «dobrze z soba, byli». Турецкие и арабские имена собственные в этом списке переданы более исправно, чем в любом польском.
2) L — издание текста, опубликованное в Литомышле в 1565 г. (вторым изданием — в 1581) под заглавием «Hystorya neb Kronika Turecka od Michala Konstantina z Ostrowice», т. е. «История и хроника турецкая Михаила Константина из Островины». Входит в состав сборника вместе с другими статьями: а) О походе против турок; б) Повесть о Скандербеге А. Аугезд-ского. Текст «Записок» имеет как сокращения, так и Дополнения (по-видимому, издателя).
Обобщая наблюдения за списками «Записок янычара», мы сталкиваемся с трудностями лингвистического порядка. Как уже говорилось в историографическом очерке, лингвисты не пришли к окончательному выводу о языке оригинала «Записок». Правда, последнее время исследователи, кажется, склоняются к первичности чешского текста, указывая прежде всего на большую исправность в нем написания имен собственных, как и большую древность чешских списков. Учитывая все эти обстоятельства, нельзя, однако, не обратить внимания, что чешский список М и повторяющий его L изобилуют полонизмами, что до сих пор сторонниками первичности чешского текста осталось пеобъясненным. Пока эти и другие языковедческие проблемы не будут в полной мерс исследованы лингвистами, мы затрудняемся здесь делать окончательные выводы. Но в то же время не можем не считаться с теми наблюдениями, которые говорят за то, что Константин писал свое сочинение, скорее всего, будучи в Польско-Литовском государстве. Само собой разумеется, что он мог писать его и по-чешски, хотя, конечно, для серба, живущего в этом государстве, это было бы крайне странно.
Но, может быть, Константин писал на древпесербском или старославянском языке? Ведь он мог быть понятен многочисленному православному населению Великого княжества Литовского, пользовавшемуся близким литературным языком. В пользу такого предположения как будто говорит приведенная выше запись на списке Z. Впрочем, следует помнить, что в ней идет речь только о буквах, но отнюдь не о языке рукописи, которую видел писец. Точно так же осторожного к себе отношения требует и свидетельство М. Малиновского, который, ссылаясь на слова учителя виленской гимназии Яна Закревского, говорит о существовании в дерсчинской библиотеке Сапег «Записок янычара», написанных кириллицей[48]. Не забудем, что именно в Великом княжестве Литовском происходило такое своеобразное смешение языка и графики, вплоть до написания книг на белорусском языке арабским алфавитом.
И, наконец, следует упомянуть о записи на списке W, в которой говорится, что польский текст «Записок» переведен с латинского. Видимо, эта запись является просто недоразумением, вызванным перенесением при переписке на эту статью сборника замечания, относившегося к другим его статьям, являвшимся сочинениями Станислава Ласского. В этом нас убеждает полное сходство данного списка со списком Z, писец которого говорил о кириллическом оригинале.
Если же обратиться к собственно польским спискам, то здесь можно отметить следующие взаимоотношения. Списки Z и К имеют общий протограф. Близок к ним и список W. Списки Р и А имеют целый ряд дополнений, сводящихся главным образом к комментированию текста. Впрочем, в ряде случаев они сообщают и дополнительные сведения, например, по истории Венгрии (в связи с Уласло V и воцарением Матиаша Корвина) и Турции (убийство Мехмедом II своего брата). Названные списки поэтому, вслед за Я. Лосем, можно назвать расширенной редакцией текста[49].
Нет сомнений, что начиная с середины XVI в. текст «Записок» претерпел большие или меньшие переработки. В некоторых случаях текст настолько переделан, что можно говорить уже не о редакциях, а именно о прямой трансформации памятника. Эти видоизменения шли в двух направлениях: либо расширенное комментирование текста, либо лишь отдельные извлечения из него. Первое направление представлено двумя выявленными списками.
1) N—находился в библиотеке Залусских, затем принадлежал Публичной библиотеке в Ленинграде (Разнояз., F. XVII, 100). В 1928 г. был возвращен в Польшу, где погиб во время второй мировой войны[50]. В 1°, на 138 л., польская скоропись первой половины XVII в. Памятник входил в сборник следующего состава: а) Лини Лли. Политико-статистическое описание Турецкого государства во времена Ахмеда I (1603—1617); Ь) Он же. Описание армии, флота и вооружения Турции; с) Записки янычара; d) Реестр казны султана Мехмеда III; е) Нормы обмена турецкой монеты на польскую; f) Титул турецкого султана; d) Грамота Александра Македонского славянам.
«Записки янычара» даны с дополнениями и комментариями Самуила Отвиновского, известного польского переводчика с турецкого первой половины XVII в., многократно бывавшего в Турции[51]. Отвиновский опустил первые восемь глав «Записок», а остальной текст разделил на 27 глав.
2) Ап — Собрание Гос. Краковского Воеводского Архива. Отдел на Вавеле. Архив Сангушков № 295. В 1°, на 145 л., польская скоропись XVII в. (на переплете стоит дата: Anno D. 1668). Памятник входит в состав сборника и совпадает со списком N.
3) U — Библиотека Польской Академии наук в Кракове (№ 2257). В Г, на 634 л., польская скоропись XVII в. (на переплете обозначена дата—1667). Памятник входит в состав сборника, содержащего поэтические произведения Морштына, различные материалы по истории Польши (речи, дневники, письма, инструкции послам), сочинение Айни Али в переводе Отвиновского, дневник посольства К. Збаражского в Турцию в 1622 г., инструкции Сигизмунда III польскому послу в Турцию А. Кревскому. Текст «Записок» — в переработке Отвиновского, с дополнениями еще более обширными, чем список Ап.
Выдержки из «Записок» содержатся в следующих рукописях:
1) S — Из библиотеки Смогулецких, потом — в Публичной библиотеке в Ленинграде (Разнояз., F. XVII, 24). В 1928 г. рукопись была передана в Варшаву, где погибла во время второй мировой войны[52]. Обширные выписки из памятника входят в состав сборника, содержащего заметки по военному делу и по вопросам сельского хозяйства.
2) О — Библиотека Оссолинеум во Вроцлаве (№ 200). В 1°, на 421 л., польская скоропись XVII в. Отрывки из памятника входят в состав сборника, содержащего дипломатические материалы (инструкции послам, их донесения и дневники). Выписки представляют собой первые две главы «Записок».
3) J — Ягеллонская библиотека в Кракове (№ 108). В Г, на 87 л., польская скоропись XVII в. Выписки представляют собой главу IX и отрывок из главы XXVI.
4) Cjj>— Собрания Чарторыйских Национального музея в Кракове (Cz 1651). В 1°, на 348 л., польская скоропись XVII в. Выписки (как и в списке J) входят в состав сборника, содержашего различные письма, речи, поэтические произведения, дневники, в том числе дневник Хотинской войны.
5) Сш — Собрания Чарторыйских Национального музея в Кракове (Cz 2192). В 1°, на 91 л., польская скоропись XVIII в. Выписки из памятника входят в состав сборника, в котором содержится реестр султанской казны и правила приема христианских послов в Турции. Эти выписки сходны со списком J, но имеют некоторые дополнения, восходящие к списку Z.
К переработкам текста «Записок» может быть отнесена также «Чешская хроника» Гайка, опубликованная в Праге в 1541 г. Она содержит обширные выписки из «Записок янычара» по списку, близкому списку М, но с сознательными сокращениями и дополнительными сведениями, заимствованными из других источников. «Хроника» включает выписки из следующих глав «Записок»: XX, XXI, XXIII—XXXIV.
Таким образом, не подлежит сомнению, что уже вскоре после появления «Записки янычара» вызвали значительный интерес. В Польше они охотно переписывались, а в Чехии в 1565 г. было осуществлено их первое издание, которое было повторено через 16 лет. Отдельно «Записки» встречаются крайне редко (список Z). Даже в печатном чешском издании они воспроизведены вместе с другими статьями о борьбе против турок Скандербега. Польские списки почти всегда находятся в сборниках сочинений либо по турецкому вопросу, либо, чаще, вместе со статьями по военному делу (списки К, W, A, S). Последнее обстоятельство очень показательно. «Записки янычара», в соответствии со своим назначением, воспринимались как программа-меморандум борьбы с турецкой опасностью, борьбы, поставленной на практическую военную основу. XVI век был именно тем временем, когда турецкая опасность была вполне реальной для стран Восточной Европы, в том числе и для Польши. Турецкие походы стали предприниматься в глубь страны, достигая границ Краковского воеводства. Огромную тревогу в Польше вызвало взятие турками Буды в 1525 г. Набеги же татар, вассалов турок (о борьбе между ними теперь речи не шло), были чуть ли не ежегодными и разоряли плодоносные украинские земли — владения влиятельнейших польских магнатов. В 1528, 1529, 1542 и 1544 гг. организуются походы на турок[53].
В начале 90-х годов XVI в. возникают новые планы войны с Турцией, инициатором которых был канцлер Ян Замойский. Сложная международная обстановка и внутренние распри не позволили реализовать эти планы[54]. Однако намеченная в них активизация действий польских войск против Турции в Молдавском княжестве привела к ряду «молдавских» походов 1607, 1612, 1615—1620 гг. В 1620—1621 гг. разгорелась Хотинская война, хотя и не приведшая к победе ни одну из сторон, но показавшая большие возможности армии Речи Посполитой в борьбе с Турцией[55].
В 1646 г. возникает новый план войны с Турцией. Осуществить его также не удалось, так как он не нашел сколько-нибудь широкой поддержки в стране. Большинство магнатов и шляхта не без оснований опасались, что война с Турцией только поможет реализации абсолютистских устремлений Владислава IV[56].
Вторая половина XVII в. была ознаменована целой полосой польско-турецких войн, длившихся в общей сложности 30 лет. Оттоманская империя ставила перед собой задачу завоевать Венгрию, а вслед за тем — Украину и всю Польшу. В 1672 г. войска во главе с султаном Мехмедом IV взяли Каменец-Подольский и достигли Львова. Заключенный в этом году Бучач-ский мир был позорным для Польши, уступившей Турции Подольское, Брацлавское и часть Киевского воеводства. Только Яну Собесскому удалось дать отпор татарам под Львовом в 1675 г. и туркам под Веной в 1683 г. В 80-х годах был одержан ряд побед над татарами. Большую роль в успехах Польши играла военная помощь России, которая была предусмотрена еще Андрусовским миром 1667 г. Особенно она усилилась после заключения Вечного мира в 1686 г. Карловицкий договор 1699 г., вернувший Речи Посполитой земли, потерянные по Бучачскому миру, положил конец польско-турецким войнам[57].
Естественно, что в обстановке столь напряженных польско-турецких отношений в течение XVI—XVII вв. польская политическая литература была насыщена турецкой тематикой, постоянно откликалась на все важнейшие события, связанные с этими отношениями. Так было в эпоху Возрождения[58], этим жил XVII век[59]. Вот почему никогда не ослабевал интерес в Речи Посполитой к тому сочинению, которое стоит у истоков литературы на столь актуальную для этого государства тему.
Перевод для настоящего издания выполнен с польского текста «Записок» по изданию Я- Лося. В основу его публикации был положен список Z как наиболее ранний и вместе с тем исправный, что признано и авторами всех последующих текстологических исследований памятника. В скобках даны важнейшие с точки зрения содержания разночтения по другим спискам. Более поздние переработки «Записок», как имеющие самостоятельный характер, в настоящем переводе не учитываются.
Мы, всякого рода люди, руководствуемся святым крещением благословенного господа нашего Иисуса Христа; веруем и исповедуем единого Господа Бога, творца неба и земли, в трех лицах: отца, сына и святого духа, тройку единую и нераздельную, царствующую во веки веков. Аминь. А поскольку мы веруем, мы и принимаем святое крещение во имя отца и сына и святого духа. От Христа нашего мы называемся христиане во славу бога нашего. И поэтому мы, достойная святая троица, молимся твоей святой милости. Поспеши помочь своим христианам и отврати проклятых поганых. Аминь.
Поганые, которые приняли закон Магомета, различны: это аргины[61], персы, турки, татары, варвары[62], арабы и некоторые негры, которые не имеют на своих лицах огненных знаков[63]. Все они придерживаются Моисеевой книги[64] и ведут жизнь согласно проклятому Корану[65], в котором Магомет написал свой закон, веря в единого бога, творца неба и земли. Они справляют один большой праздник Брунк-Байрам[66], а перед ним постятся каждый месяц и каждый раз целый день ничего не едят и не пьют вплоть до звезды. Но ночью они едят мясо, пьют воду столько раз, сколько кто хочет, вплоть до наступления дня. И так же, когда наступает новый месяц, они торжественно отмечают праздник, три дня пируя. Однако тогда они не пьют и не имеют никакого кваса. Они раздают милостыню и сокращают на несколько лет невольникам срок рабства, а больных из их числа отпускают на свободу, и это делают главным образом богатые владельцы. Они устраивают обеды, режут баранов, коз и верблюдов, раздают, ради бога, мясо, хлеб, свечи, деньги. Будь то христианин, будь то поганый, кто бы ни пришел, каждому подают милостыню. У могил ночами они кладут поклоны. Кадят они и кадилом за души умерших.