– "Да вы план Зимнего знаете?" – справился у меня министр.
"Никак нет!" – "Господин полковник, дайте поручику провожатого. А где комендант здания? Он где-то здесь был", – спрашивал министр.
– "Так точно, я тут, господин министр!" – подлетел молоденький прапорщик в широчайших галифэ.
– "Вот, вы пойдете вместе со взводом и укажете путь самый короткий и так, чтобы…, ну, поднявшись еще на этаж, спуститься к ним в тыл сверху… Одним словом, чтобы зайти в тыл. А со стороны ворот тоже будут приняты меры", – высказал соображения министр.
– "Виноват, господин министр, я буду совершенно бесполезен… я… я не знаю ходов соединений помещений Дворца. Я только недавно вступил в должность и за сложностью обязанностей не успел еще ознакомиться", – оправдывался в своем незнании своих обязанностей шикарный комендант здания.
– "Это черт знает что!"… – вскипел министр. "Я сам пойду с вами!" – отнесся он ко мне. "Подождите одну секунду", – и он подошел к Коменданту Обороны, отдававшему какие-то распоряжения юнкерам связи.
Я воспользовался этим перерывом и спросил поручика Скородинского о результате допроса.
– "Да и допрашивать не пришлось. Сразу сознался, что все время болтался здесь и вел наблюдение, но на вас он даже не сердит. Слышите – хохочут подлецы." "Ну, всех благ. Министр идет." Я бросился к взводу. Министр кивнул головой. "Смирно! На плечо! Ряды вздвой!
Направо! Шагом марш!" – подал я команду, и взвод двинулся.
– "Сколько юнкеров?" – справился министр, идя рядом со мной.
"27 человек", – ответил я.
– "Достаточно. Эти негодняи очень трусливы. Важна внезапность", – проговорил министр и смолк.
Министр тоже не знал расположения ходов во Дворце, а поэтому вел на лобовой удар, а не в тыл.
Гулко неслись шаги взвода по длинным корридорам и лестницам, взбудораживая отдельные группы и фигуры юнкеров, большей частью бесцельно слонявшихся по Дворцу.
Но вот и корридор 1-го этажа. Опомнившиеся Ораниенбаумцы держали некоторый порядок. Стояли кое-где парные часовые, а перед выходом под арку к воротам стояла застава. При нашем появлении они заметно оживились.
Взвод же, ведомый министром Пальчинским, также подтянулся и взял тверже ногу.
"На месте!" – скомандовал я перед выходом, выжидая пока министр наведет справку о положении на баррикадах.
– "Баррикады в наших руках, там же почти все в руках большевиков. – Прямо!" – закончил министр.
Эхо ружейной и пулеметной трескотни смешивалось с пискливым жужжанием пулек, пронизывающих арку вдоль от ворот ко двору.
"По одному, – прямо, бегом!" – скомандовал я, бросаясь через арку к противоположным дверям первого этажа второй части Дворца.
Перебежка протекла благополучно, без ранений. В знакомом уже мне вестибюле оказалась группа юнкеров, ведших какое-то совещание. Я и министр накинулись на них с вопросом, где большевики, и что они сами делают.
– "Большевики тут, за следующей залой скопляются, у лестницы", – ответили спрошенные.
– "Прекрасно, присоединяйся к нам!" – крикнул министр, бросаясь дальше. Я бежал рядом. Но вот зал с лестницей наверх. По залу в отдельных кучках раскинуты солдатские и матросские фигуры, вооруженные с пят до зубов.
С криком: "Сдавайся!" – направляюсь к лестнице, чтобы отрезать выход на лестницу. Первая пара юнкеров мчится туда же за мной. С нами, рядом, министр.
Вбегающие юнкера, с винтовками наперевес, ошеломляют группу и первое мгновение воцаряется растерянность, местами превратившая матросов и солдат в столпников.
"Нас мало, а их много. Они разбросаны, а мы вбегаем лишь с одной стороны", – мелькает в голове, и я, оборачиваясь, ору слова команды, как будто бы за мной идет бригада; ору, словно меня режут на куски. У лестницы, куда стоявшие у нее матросы и солдаты вдруг бросились удирать, замахиваясь гранатами, но только замахиваясь, а не кидая их, очевидно, из боязни переранить своих, министр Пальчинский, находившийся все время рядом со мной, склоняется ко мне своею длинной фигурой и кричит мне в правое ухо: "перестаньте орать, словно вас режут, – я не могу слышать!" – Но я бросаю фразу, что так надо, и продолжая крик, устремляюсь на лестницу. Перед поворотом ее в обратную сторону вверх, моя пара юнкеров и я задерживаемся, чтобы обезоружить и стащить вниз пару пойманных матросов. И в этот момент я замечаю, что эффект нашего появления дал прекрасные результаты: несколько десятков человек уже обезоружено, а несколько в стороне, вправо от лестницы, группа юнкеров с тремя офицерами, бывшая до нашего появления в плену у нашего противника, уже устремляется к винтовкам и гранатам.
– "Освободившиеся юнкера и офицеры сюда!" – кричит Пальчинский. – "Дальше спешите!"… – бросает он мне. Но дальше бежать мне не с кем. Но несколько секунд, и ко мне подбежало человек 7 – 9 юнкеров и прапорщиков, и мы снова несемся вперед, но уже по лестнице. Ближайший матрос, все поворачивающйся в своем бегстве, словно затравленный зверь, пытается стрелять, но неудачно, и он спотыкается. Честь схватить его первым принадлежит мне, несмотря на горячее желание этого достигнуть у прапорщика. Вырываю револьвер и сталкиваю вниз к юнкерам, для ареста, для отнятия гранат, и снова несусь дальше за обогнавшим меня прапорщиком и двумя юнкерами слева. Но вот, лестница кончилась, и преследуемые нами матросы и солдаты несутся уже по огромному залу.
Теперь их больше. Вместе с ними, в безотчетном страхе, удирают те товарищи, что в спокойном настроении спешили вниз в 1-ый этаж.
В зале мы снова освобождаем небольшую группу юнкеров, из которых некоторых посылаю отвести вниз новых, захваченных пленных, и снова дальше. Министра уже с нами нет. Он остался внизу закреплять успех.
Но вот и этот зал кончился и налево перед нами, – мной, прапорщиком и четырьмя, пятью юнкерами, – новый зал с корридором впереди. В этом зале повторяется то же, но с тою разницей, что захваченные было в плен юнкера и находившиеся в нем уже сами при нашем появлении срываются со всех сторон и, набросившись на столы, с лежащими на них кучами гранат, помогают задерживать и обезоруживать своих бывших сторожей, пустившихся было наутёк.
"Разве ты солдат?" – набросился я на замахнувшегося гранатой "большевика".
Тот заморгал глазами от моего вопроса.
"Я тебя, скотина, спрашиваю. Опусти руки, когда с тобой разговаривает офицер!" Он покорно опустил занесенные руки с гранатами.
"Положи на пол! Ведь не умеешь их держать! Еще себя взорвешь!" Солдат затрясся, положил гранаты и вдруг заревел.
"Сволочь, на офицера руку поднял!.. Ну ладно… ты не виноват. Тебе голову замусорили другие. Знаю… Не бойся… Жив останешься!" – говорил я ему и в то же время уже осматривал это поле битвы, к огромному счастью, совершенно бескровное.
"Надо дальше в корридор. Хорошо, что эта шантрапа без боевых руководителей," – оставляя земляка реветь, подошел я к прапорщику, снимавшему с матроса гранаты.
– "Этих надо убрать", – заметил он мне.
"Да, это вы правы".
Через несколько минут пять юнкеров повели 11 человек матросов и солдат вниз.
"Пришлите сюда первопопавшихся юнкеров!" – отдал я приказание уходящим. И оставшись один, я увидел, что нас осталось всего четверо: я, прапорщик, юнкер нашей Школы Шапиро и юнкер ораниенбаумец.
– "Там где-то есть вход", – указал на корридор прапорщик.
"Черт его знает, там много этих дверей. Ну ладно, идемте! Вы останетесь тут охранять гранаты и в качестве резерва, – приказал я ораниенбаумцу, – а мы в корридор. Отыщем выход. Забаррикадируем столами и все будет великолепно. Пока задача выполнена".
Уже несколько дверей нами освидетельствовано. Все заперты. Но вот, прапорщик открыл дверь и вскрикнул. Просунувшийся матрос схватил его за ногу. Он упал и сразу оба исчезли за порогом. Крик испуга и ругань сразу родили во мне представление, что там, в темноте, лестница, и на ней засада. Моя стрельба подняла еще больший шум и топот. "Удирают". – "Вперед!" – И я с юнкером Шапиро бросились в темноту.
"Проклятие!" Лестница оказалась винтовой, металлической и вертикальной.
Стрелять и бросать гранаты бесполезно. Но вот просвет пролёта и граната летит туда. Взрыв. – Еще крики. Хлопание двери и тишина.
Прислушался. Тихо, ни одного звука. Начали спускаться – площадка и дверь.
Толкнули. Заперта. Еще раз толкнули – заперта. Поискали еще выход. Нет.
Голые, холодные стены. Порылся в кармане, отыскивая спички. Коробка есть, но спичек не оказалось. Я посовещался с юнкером Шапиро и стали подниматься обратно. И вдруг проскользнуло соображение: "А что, если наверху, из других комнат, выскочили на нашу стрельбу и заперли двери?" – И от этой мысли стало холодно. "Скорее, скорее наверх, к двери, к свету!" – звенело в голове.
Но вот площадка. Руки ощупывают холодные, гранитные стены.