– "Хотя на большом заседании представителей совета съезда казаков и говорено было о воздержании от подержки Временного Правительства, пока в нем есть Керенский, который нам много вреда принес, все же мы наши сотни решили придти сюда на выручку. И то только старики пошли, а молодежь не захотела и объявила нейтралитет".
"Так, так. А где офицеры ваши?" – "Да их не много, пять человек с двумя командирами сотен. А они к коменданту Дворца пошли. Их позвали туда… – Эй, вы там, давай пулеметы туда в угол, вот разместится народ, тогда и их пристроим… – А вы давно здесь", уже обращаясь ко мне, продолжал подхорунжий, крепкий, бородатый казак.
"С полудня. Ходили уже к телефонной станции, да толку не вышло – уклончиво ответил я. – Вот что я вас хотел попросить – продолжал я. – Здесь молельня царя есть. Так чтобы в нее не ходили". – "Зачем толкаться туда, казаки сами не пойдут, разве который пред образом лоб перекресить захочет".
– "Вы не думайте, поручик, станичники понятие большое имеют", – смотря мне прямо в глаза, добавил подхорунжий.
"Вот это спасибо. Ну я побегу к своим, а вы, значит, располагайтесь, как можете, а когда придут ваши офицеры, пошлите сказать мне", – спрыгивая с ящика, попросил я.
– "Слушаюсь, господин поручик", – вслед ответил подхорунжий. Прийдя к первому взводу, где было назначено место моего пребывания для юнкеров связи, я застал поручика Скородинского и юнкера Гольдмана, явившегося с приказанием от капитана Галиевского. Но не успел я открыть рта для вопроса, что есть нового, как из соседней комнаты, слева расположенной, угловой, выходящей окнами и на Миллионную улицу, вбежало двое юнкеров.
– "Господин поручик", разлетелись они ко мне. "Стоп. По очереди. Говорите вы, в чем дело?" – "Господин поручик, казаки нас выставляют из угловой комнаты. Взводный командир приказал просить вас прийти".
"Они ничего слушать не хотят и располагаются в комнате так, словно в конюшню явились", – возмущенно докладывал юнкер.
"А вы что хотите?" – справился я у второго.
"У нас та же картина, господин поручик, но кроме того хотят еще в молельню пойти. Их не пускает часовой, а они кричат, что может умирать прийдется, так чтобы помолиться туда пустили. – Нам будет очень приятно помолиться там, где сами цари молились – кричат они, – а вы не пускаете, жидовские морды. Часовой из наших евреев оказался. Юнкера обиделись и, если вы не прийдете, то еще дело до драки дойдет", – с еще большею растерянностью доложил второй юнкер.
"Смех и грех – пронеслось в голове. Это теперь не оберешься скандалов, с этими бородатыми дядями".
"Александр Петрович, – пока только кончили свои доклады юнкера, обратился ко мне поручик Скородинский, – вот как раз капитан Галиевский через юнкера связи приказывает отдать левую часть этажа обороне казаков, так как у них есть пулеметы, а нам сосредоточиться лишь в расположении моей роты".
"Ну прекрасно. Передайте в ваши взводы командирам взводов, чтобы они их привели в комнату направо", – отдал я распоряжение юнкерам.
"Фельдфебель Немировский!" – обратился я к стоявшему не в далеке фельдфебелю 2-ой роты и прислушивавшемуся к происшедшим докладам. – "Я здесь", – подлетел он со своею пружинностью в манере вытягиваться при обращении офицеров к нему.
– "Наблюдите за отданным приказанием. Да чтобы все это быстро было исполнено.
Я буду при 1-ом взводе 1-ой роты. А пока пойдемте к молельной комнате – предложил я Скородинскому – посмотреть, что там за антраша выкидывают станичники, а то еще действительио в рукопашную схватятся".
Через несколько минут все приняло обычный вид порядка в настроениях юнкеров, – сцепившихся с казаками, но теперь тоже удовлетворенных полученной возможностью войти помолиться там, где "сами цари с деточками молились", – как, мягко улыбаясь сияющими грустно глазами, говорили они.
"Какие большие дети они еще" – возвращаясь к своим ротам, говорил я поручику.
"Вот и на фронте я не раз наблюдал, как бородачи 2-ой Уральской казачьей дивизии, увлекшись спором о преимуществах одного святого перед другим, абсолютно не обращали никакого внимания на лопавшиеся вокруг них гранаты и шрапнели. А однажды при отступлении я едва оторвал от богословского спора и выгнал из халупы шестерых казаков. Еще немного и мы не успели бы сесть на коней и ускакать от вошедших в деревню австрийцев", вспоминал я сюжеты фронтовой жизни.
– "Да, они особенные – соглашалсл поручик со мною. И они мне очень нравятся, только не молодые, те так распустились, что противно на них смотреть".
"Да, да, а какие были это войска!" – вздохнули мы и смолкли. Через открытые окна ночная прохлада освежала воздух комнат, уже пропитавшихся запахом сапог, внесенным нами в эти так взволновавшие наши чувства стены. Тишина, соблюдаемая юнкерами, позволяла улавливать звуки где-то вспыхивающей ружейной трескотни, что не мешало подумывать о кухнях, находящихся во дворце, на предмет использования их для приготовления чая юнкерам. И эти думы опять напомнили мне о моем 26 часовом голоде. "Хорошо еще, что Телюкин догадался сунуть коробку папирос".
– "А вы бы пошли наверх. Там у комендантской есть столовая, где придворные лакеи сегодня подали дивный обед и вина. Право, сейчас – вы видите – все тихо и можете положиться на меня", – начал убеждать поручик.
И словно, меня кто подслушал. В комнату вошел капитан Галиевский, и подойдя к темноте на наши голоса к нам, передал приказание Начальника Школы явиться в помещение комендантской.
– "Начальник Школы приказал всем офицерам школ и частей собраться для обсуждения мер и получения заданий по развитию обороны Зимнего. Поэтому, идемте скорее, господа. Времени терять нельзя. А у вас хорошо здесь", – невольно поддавшись впечатлению покоя, закончил капитан.
Спустя немного мы входили в продолговатую комнату, шумно наполненную офицерством. Здесь были и казаки, и артиллеристы, и пехотинцы – все больше от военных школ, молодые и старики. Строгие, озабоченные и безудержно веселые.
Последние были неприятны; они были полупьяны. Начальника Школы еще не было. И поэтому все говорили сразу и на разные темы. Причем преобладающей темой служила противная черта Петроградского гарнизона, высчитывание старшинства в производстве в тот или другой чин, всегда с недовольными комментариями и завистливыми сравнениями.
Один полковник кричал: "Я при царе 10 лет был полковником, меня тогда обходили и теперь меня обходят. Да и не меня одного, а и вас, и вас… – обращался он к своим собеседникам – а сегодня нам кланяются, просят защищать их, великих мастеров Революции, да в то же время сажают на голову какого-то Начальника Инженерной Школы, из молодых. Да чтобы я ему подчинялся? нет! слуга покорный!" "А вино отличное", – смаковал капитан одной Ораниенбаумской Школы. – "Это марка! И то, представьте себе господа, что лакеи, эта старая рвань, нам еще худшее подали. Воображаю, что было бы с нами, если бы мы да старенького тяпнули: пожалуй, из-за стола не вышли бы. А что, не приказать ли сюда подать парочку, другую, а то ужасная жара здесь, все пить хочется".
– "Да так эти жирные негодяи тебе и понесут сюда", – возмущенно возразил штабс-капитан той же школы.
"Ну старики и решили запереть молодых в конюшнях, чтобы их нейтралитет был для них большим удовольствием, а сами решили идти защищать землю и волю, которые по убеждениям эс-эровских агитаторов хочет забрать Ленин со своею шайкою" – рассказывал один из казачьих офицеров группе окружавших его слушателей, среди которых стояли офицеры и нашей школы.
"Господа офицеры!" – прокричал вдруг полковник, отказывавшийся от подчинения Начальнику Школы, при появлении последнего из боковой комнаты в сопровождении высокого штатского в черном костюме. Офицеры поднялись со своих мест, и щелканье шпор заменило стихнувшие разговоры. – "Здравствуйте, господа офицеры, – начал говорить Начальник Школы, – волею Временного Правительства я назначен Главным Штабом комендантом обороны Зимнего Дворца. Поэтому я пригласил вас для принятия следующих директив: Соблюдение полного порядка во вверенных вам частях. Господа офицеры должны прекратить шатание по дворцу, и, вспомнив, зачем они здесь, находиться при своих людях, не допуская к ним агитаторов, которые уже успели сюда проникнуть. Затем объяснить людям, что министр Пальчинский свидетельствует о получении телеграммы о начавшемся движении казаков генерала Краснова на Петроград. Поэтому наша задача сводится сейчас к принятию мер против готовящегося нападения на Дворец, для чего прошу начальников частей подойти сюда и рассмотреть план расположения помещений Зимнего Дворца. А кроме того, дать мне данные о количестве штыков и способности принятия на себя той или другой задачи, за выполнение которой вся ответственность ввиду недостатка времени и условий обстановки момента, конечно, ложится на взявших таковую", – продолжал говорить Начальник Школы, развернув план и положив его на стол. Офицеры, почувствовав энергию и сильную волю в словах Коменданта Обороны Зимнего Дворца, подтянулись и оживленно стали обступать стол, всматриваясь в план Дворца. "Здесь", – показывал карандашем на плане Комендант Обороны, – "расположены сейчас казаки и юнкера школы прапоршиков Инженерных Войск – это первый этаж налево…" "Виноват", – перебил Коменданта Начальник Петергофской Школы прапорщиков, – "я полагал бы, что юнкерам-инженерам следовало бы заняться устройством баррикад снаружи Дворца, а внутреннюю оборону и патрули возложить на пехоту, т. е. на наши школы". – "Совершенно верно, вы полагаете совершенно правильно; но этого нельзя было возложить на ваши школы, ибо они занялись митингами. Теперь, когда более или менее настроение ваше и ваших юнкеров выяснено, когда у нас есть казаки и артиллерия, мы можем строго разграничить функции по родам оружий. Поэтому, вы, полковник, возьмете на себя оборону решетки этого сада, примыкающего ко Дворцу, против адмиралтейства" – дал задачу Комендант Обороны Начальнику Петергофской Школы.
"Простите", – возразил тот, – "юнкера мои очень устали; я рассчитывал бы на внутренний караул Дворца, так сказать на резерв".
– "Господа, я прошу не отказываться от выполнения получаемых заданий. Мы все здесь устали. Не уставших нет. Поэтому я считаю этот вопрос законченным".
– "Господин полковник", – вбегая в припрыжку в комнату, еще с порога закричал Штаб-ротмистр. "Господин полковник, имею честь явиться. Я едва пробился со своими инвалидами георгиевцами. Сволочи нас хотели разоружить, но мы им прописали Кузькину мать. Честь имею явиться, Штабс-ротмистр И. Прошу дать работу. Вы не смотрите, что я одноногий. Я и мои инвалиды в Вашем распоряжении". – Действительно, шумно явившийся Штаб-ротмистр был с протезом вместо левой ноги. Маленький, подвижной, с тараканьими усами, он мне напомнил пана Володыевского из "Огнем и Мечом" Генриха Сенкевича. Это появление инвалида отразилось на настроении офицеров, и когда, Штаб-ротмистр, заверенный Комендантом Обороны в предоставлении ему и его инвалидам боевой работы, отошел от Коменданта, Начальник Школы Петергофцев заявил, что он принимает к исполнению порученную ему задачу. Вслед за Петергофцами, получили задания Ораниенбаумская первая и вторая школы. Первой вручалось дальнейшее продолжение внутреннего караула, а второй предназначена была защита баррикад у ворот, у Дворцового Моста и Зимней канавки, причем резервом для нее считалась Школа Петергофцев. На инвалидов, явившихся в группе свыше 40 человек, возлагалась оборона первого этажа, взамен баталиона инженерной школы, которую приказывалось вывести во двор для прикрытия артиллерии с выделением из баталиона взводов на баррикадные работы. Поручики Мейснер и Лохвицкий получили приказание отправиться возводить баррикады у моста через Зимнюю канавку. Поручики Скородинский и Бакланов – строить баррикады у Главных Ворот, из тех полениц дров, что лежали на площади перед Дворцом.
Капитану Галиевскому вверялось общее руководство работами инженерной школы и наблюдение за внутренней обороной. Мне было приказано составить расписание расположения частей, с ними подерживать связь через команду связи, которая организовывалась из четырех человек от части, и иметь местонахождение в комендантской, где объявлялась штаб-квартира Коменданта обороны. Командиру артиллерийского взвода от Константиновского Училища вменялась – оборона ворот на случай прорыва, а пока нахождение в резерве во дворе.
Офицеры, получив задания, постепенно расходились по своим частям, обещая мне немедленно прислать от себя юнкеров для команды связи. Комендант обороны уже сидел за столом, черкая карандашем на плане названия частей в местах, им отведенных. Я сидел над полевой книжкой.
"Слава Богу, дело начинает клеиться", успокоителыю звенела мысль в голове.
Все, казалось, налаживалось и прояснялось. Но вот открывается дверь, и перед столом выростает офицер артиллерийского взвода Константиновского Училища.
"Господин Полковник", – обратился он к Коменданту Обороны, – "я прислан командиром взвода доложить, что орудия поставлены на передки и взвод уходит обратно в Училище согласно полученному приказанию от Начальника Училища через приказание от Командира батареи".
Взрыв гранаты произвел бы меньше впечатления, чем сделанное заявление офицером взвода.
И сейчас же вслед за офицером явилось несколько юнкеров Константиновцев, в нерешительности остановившихся на пороге комнаты.
Комендаит Обороны и оставшиеся офицеры добровольцы вскочили со своих мест и в недоумении смотрели на докладывавшего офицера.
"Как это так?!" – вырвалось у Коменданта. – "Немедленно остановите взвод". – "Поздно!" – ответили юнкера. – "Взвод уже выезжает. Мы просили остаться, но командир взвода объявил, что он подчиняется только своему командиру батареи.
Вот мы и еще несколько юнкеров остались. Взвод уходить не хотел, но командир взвода настоял с револьвером в руках". – - "Да что вы с ума сошли?" – раскричался Комендант на офицера Константиновца,
– "ведь взвод, раз он здесь, подчинен только мне. Немедленно верните взвод!" – приказал он одному из офицеров. "А Вас я арестую", – обращаясь к офицеру артиллеристу, продолжал Комендант.
"Я не причем, господин Полковник, а остаться я не могу, мне приказано вернуться", – и быстро повернувшись, артиллерист выскочил из комнаты.
Несколько офицеров было с криком сорвались со своих мест, хватаясь за кобуры своих револьверов.
"Стойте! ни с места!" – снова прогремел Комендант.
"Пускай уходят. Им же будет хуже: они не дойдут до Училища. Их провоцировали, и они расплатятся за измену".
"А Вы", – обращаясь к юнкерам, продолжал Комендант, – "присоединяйтесь к Инженерной Школе. Спасибо Вам за верность долгу… и идите". – Юнкера еще помялись на месте, и затем, получив от меня указание куда пройти, вышли. Я боялся взглянуть на Коменданта обороны. Я боялся увидеть чувство горести на его лице.