Хорошо помню приезд в нашу военную школу горячо любимого народом Всесоюзного старосты товарища М. И. Калинина. Это было 8 сентября 1933 года. Михаил Иванович прибыл в наш летний лагерь. Он живо интересовался учебой будущих командиров, их идейной закалкой, тем, как они овладевают военным делом, беседовал по этим вопросам с командованием и курсантами. Во время торжественного митинга в артиллерийском дивизионе курсант Смирнов обратился к М. И. Калинину с приветственной речью и с просьбой дать согласие о присвоении школе его имени. Это было всеобщее желание нашего коллектива, и мы поддержали просьбу дружными аплодисментами. Михаил Иванович заметил, что согласие дать не трудно, было бы это на пользу. Присутствовавший на митинге командующий войсками БВО И. П. Уборевич поддержал желание курсантов и руководства школы и призвал ее личный состав с честью носить имя калининцев. В ответ из строя раздался возглас "Да здравствуют калининцы!". Окрест разнеслись громкое "ура" и звуки "Интернационала".
М. И. Калинин обратился к курсантам с краткой речью. Он похвалил нас за успехи в боевой подготовке и подчеркнул, что обязанность каждого красноармейца и красного командира быть интернационалистом, овладевать марксистско-ленинским учением, работать над своим дальнейшим культурным развитием.
Начальник школы попросил М. И. Калинина проверить, как подготовлен стрелковый батальон школы. Михаил Иванович улыбнулся и сказал, что посмотреть батальон он может, а вот насчет "проверить", то всех курсантов, которые скоро займут командирские места в войсках, проверит настоящий бой. К нему они должны готовиться, к защите народного достояния. И требования современного боя должны стать главными в учебной программе. Эти слова М. И. Калинина глубоко запали в наше сознание. На стрельбище курсанты-пехотинцы показали Михаилу Ивановичу снайперскую стрельбу, умение владеть оружием. По приказу И. П. Уборевича вскоре в школе была объявлена тревога, которая выявила большую мобильность курсантов.
И надо сказать, что воевать нас учили с сильным противником, готовили не для парада, а для сурового боевого дела. И мы воспринимали предъявляемые к нам жесткие требования как железную необходимость.
В военной школе курсантам давали прочные знания по артиллерийскому, танковому, инженерному делу, огневой подготовке. Атмосфера всеобщего подъема самым благотворным образом действовала на будущих командиров, способствовала формированию у нас необходимых моральных и боевых качеств.
Приказ о нашем выпуске был подписан М. Н. Тухачевским, а огласил его на минской площади Свободы С. К. Тимошенко - герой гражданской войны, будущий Нарком обороны, прославленный военачальник, с которым, я не мог тогда и предполагать, спустя многие годы, уже после Великой Отечественной, нас свяжет верная солдатская дружба.
Торжественный акт производства в командиры запомнился мне не только из-за впечатляющего воинского ритуала. На той же самой площади Свободы в июне 1941 года мне придется доказать в первом бою с фашистами, умеет ли молодой командир бить врага наверняка.
Однако от этого испытания меня тогда отделяли семь лет трудной службы на должностях командира взвода, роты, преподавателя автобронетанкового дела...
В конце 1934 года после окончания школы я был направлен в 27-й артиллерийский полк 27-й Омской дважды Краснознаменной имени Итальянского пролетариата стрелковой дивизии, которой в свое время командовал герой гражданской войны, кавалер четырех орденов Красного Знамени С. С. Вострецов, а затем К. П. Подлас. В память о годах службы в этой прославленной дивизии я храню, как реликвию, песню о ее боевом пути:
В степях приволжских, в безбрежной шири,
В горах Урала, в тайге Сибири,
Широкой грудью врагов сметая,
Шла с красным стягом Двадцать седьмая....
Ее видали мятежным мартом
На льду залива форты Кронштадта,
Сердитый Каспий, словно родную,
В волнах баюкал Двадцать седьмую.
Вот уже более сорока лет миновало с начала моей военной службы, а я не могу забыть ни самой дивизии, ни ее нерушимых боевых традиций, берущих свои истоки со времен гражданской войны. Для меня Двадцать седьмая - это первое посвящение в очень сложную жизнь большого боевого коллектива, его законы; это первая встреча с людьми, за жизнь, обучение и воспитание которых ты с первого же дня головой и партийной совестью отвечаешь перед народом, страной (а у меня в подчинении сразу стало 35 красноармейцев); это та самая школа, где ты одновременно учитель и ученик, первая твоя самостоятельная практика, когда ты должен поверить в свои силы и укрепить эту веру у своих подчиненных; это твоя первая радость от первого успеха, любовь к избранному делу, проверяемая в многотрудных походах, учениях, в суровом климате армейской жизни.
До сих пор помню первую короткую беседу командира дивизии К. П. Подласа с нами, молодыми командирами, о том, знаем ли мы, где нам придется служить, что это за дивизия, о том, что отныне мы самые богатые люди на свете, потому что стали наследниками бесценного клада: традиций единственной в мире Красной Армии - армии свободного народа. О том, что мы присягнули единственному на земле делу, которому клянутся жизнью своей.
Помню и рассказ комиссара артполка Сауткина о К. П. Подласе, его командирской твердости и человеколюбии, отваге и незаурядном боевом опыте. Вспоминаю о своем первом командире батареи Герасимове, о командире дивизиона Кабатчикове, о встрече с ними, когда, расспросив об устройстве с жильем, они первым делом повели на полигон и посмотрели, как умеет молодой командир решать огневые задачи. Это было испытание, после которого они, как бывалые мастера, решали: что можно доверить новому боевому товарищу.
Да, это было продолжение учебы, но только на живой практике, приближенной к боевой обстановке. И я через всю жизнь пронесу глубокую сердечную признательность этим первым своим военным учителям-практикам.
Надо сказать, что такое вот посвящение в армейскую службу в некоторой мере облегчило ее прохождение в последующие годы. Я всегда стремился помнить о первом уроке, полученном в 27-й стрелковой дивизии, об опыте, которыми она одарила меня прежде всего на своих полигонах, в поле, на стрельбище.
После окончания в 1935 году Ленинградских бронетанковых курсов усовершенствования комсостава РККА имени Бубнова я снова вернулся в Белорусский военный округ и стал командовать танковым взводом, а затем танковой ротой в 1б-й танковой бригаде. То было время активного развития стахановского движения, которое захватило и армию. И каждый из нас, командиров, стремился творчески решать задачу овладения боевой техникой. Каждый задумывался над тем, как выжать из нее максимум возможного, добиться превышения установленных нормативов. Помнится, готовились мы к тактическому учению. В ходе его предстояло форсировать водную преграду. Четыре танка соседнего батальона при попытке преодолеть брод затонули. Это ЧП не только насторожило, но и заставило всерьез подумать, как можно увеличить проходимость танков, а тогда у нас на вооружении были Т-26. На них разрешалось преодолевать брод глубиной не более 90 см. Стали мы искать способ превышения норматива. Подготовили приспособления, обеспечивающие герметизацию танка, нормальную работу двигателя, провели тренировки с экипажами. И нам "повезло". Брод глубиной 1 м 40 см покорился. Учение для роты было настоящим экзаменом. И нам удалось его выдержать. Шестнадцать танков из семнадцати благополучно форсировали реку и с ходу вступили в "бой".
Об этом опыте было доложено в Наркомат обороны. Наши бригадные умельцы высказали веские доводы о необходимости внести некоторые конструктивные изменения в новые образцы боевых машин.
Становление нас, молодых командиров, проходило в предгрозовую пору, когда на Западе уже сгущались свинцовые тучи войны. Это, безусловно, накладывало отпечаток на всю нашу армейскую жизнь, диктовало требование учиться военному делу с полным напряжением сил, не теряя времени. Частые подъемы по учебным тревогам были обычным явлением. Они постоянно держали нас под напряжением.
Осенью 1939 года для части войск Белорусского Особого военного округа прозвучала боевая тревога. По приказу Советского правительства войска Красной Армии выступили в освободительный поход в западные области Белоруссии, в котором мне довелось участвовать. А зимой 1939/40 года я получил первую боевую практику в ходе борьбы с белофиннами на Карельском перешейке, являясь командиром танковой роты 22-го легкотанкового полка.
Позднее наш полк перебазируется в Закавказье. Мне надолго запомнились гостеприимные селения и города Грузии и ее древняя столица Тбилиси, где наш полк 1 Мая участвовал в военном параде. В Закавказье я получил новое назначение: стал начальником штаба отдельного учебного танкового батальона 17-й легкотанковой бригады.
И вскоре - возвращение на родную белорусскую землю. Вначале в Пуховичи, в пехотное училище на должность старшего преподавателя автобронетанкового дела, а потом, в апреле 1941 года, под Минск, в Красное Урочище, где я принял танковый батальон в 26-й танковой дивизии, которой командовал генерал Виктор Тимофеевич Обухов. Ближайший наш полигон находился в районе населенных пунктов Малый и Большой Тростенец. Там, разбив лагерь в лесу, мы и занимались военной учебой вплоть до 21 июня.
Вечером того дня я приехал на побывку к семье в Красное Урочище. Трудно было представить себе, что шли последние часы мирной жизни. На рассвете сигнал боевой тревоги оборвал ее на целых четыре года.
В соответствии с планом развертывания войск вскоре мне было поручено приступить к формированию танкового полка в Красном Урочище. Личным составом полк был укомплектован за три дня. Танков и спецмашин мы почти не имели. Они должны были в ближайшее время поступить из Могилева, куда был направлен мой заместитель по технической части Ржевский. Однако новой техники - тяжелых танков KB и средних Т-34 - мы так и не дождались. Обстановка, очевидно, продиктовала другой вариант предназначения этой техники. На вооружении в полку были только 45- и 76-мм пушки, пулеметы и винтовки и несколько танков, Т-26. Все это мы незамедлительно привели в боевую готовность. Кроме того, в связи с надвигавшейся опасностью нами были приняты решительные меры по эвакуации оружия и боеприпасов, еще остававшихся на складах. За несколько дней и ночей, а работа шла непрерывно в течение суток, было отправлено 460 автомашин в формируемые части и соединения. Время торопило. С западных границ поступали тревожные вести.
В первые дни войны обстановка на западном направлении была сложной. Фашистское командование придавало этому направлению исключительное значение. Оно кратчайшим путем выводило к Москве, с падением которой, считал гитлеровский генеральный штаб, жизненная деятельность нашего государства будет парализована и сопротивление советских войск прекратится. Здесь наносила главный удар группа армий "Центр" фон Бока, наступая на своем правом крыле 2-й танковой группой Гудериана и основными силами 4-й армии фон Клюге, на левом - 3-й танковой группой Гота и основными силами 9-й армии Штрауса. Обе ударные группировки рвались к столице Белоруссии, стремясь окружить и уничтожить советские войска в районе между Белостоком и Минском. Враг в полосе всего Западного фронта имел более чем полуторное превосходство в силах и средствах и еще больше на направлениях главных ударов.
Находясь во втором эшелоне и резерве фронта, все мы стремились скорее попасть на передовую, где обстановка для наших войск с каждым днем становилась все тяжелее. Действовавшие на севере танки Гота заняли Вильнюс и повернули основные силы на Молодечно, Минск. Танковая группа Гудериана охватывала наши войска с юго-запада. Над Минском нависла угроза захвата.
Для защиты столицы Белоруссии была развернута в Минском укрепленном районе 13-я армия под командованием генерала П. М. Филатова. Наш 20-й механизированный корпус под командованием генерала А. Г. Никитина вошел в состав этой армии и имел задачу занять оборону между Минским и Слуцким укрепленными районами, южнее Дзержинска, и не допустить прорыва противника в направлении Столбцы, Минск.
26 июня начались бои на ближних подступах к столице Белоруссии. Враг бросил в Минск десанты. В этот день мне пришлось впервые вступить в схватку с фашистами. Наш полк вел бой по уничтожению вражеских подразделений, заброшенных в город. В мое распоряжение было выделено семь танков Т-26. После предварительной разведки я прибыл в район завода имени К. Е. Ворошилова. Гитлеровцы еще не успели просочиться сюда. Во многих районах Минска полыхали пожары, возникшие в результате налетов немецкой авиации и артиллерийского обстрела города.
Мы мчимся по направлению к площади Свободы, где, по данным разведчиков, обнаружен диверсионный фашистский отряд. Враг действовал нагло, стремился посеять панику, деморализовать население и гарнизон Минска, и наша задача состояла в том, чтобы как можно быстрее уничтожить этот отряд, дать возможность нашим войскам и жителям города оказать организованное сопротивление главным силам врага, рвавшимся к Минску с запада.
У перекрестка улицы Ленина и одного узкого переулка наш головной отряд устроил засаду. Проходившая по улице колонна немецких мотоциклистов была обстреляна нами и рассеяна. Уцелевшие гитлеровцы, напуганные дерзким огневым ударом, разбежались по ближайшим подъездам, бросив около пятнадцати мотоциклов. Наши танкисты довершили дело, раздавив гусеницами часть оставленной врагом техники. Бойцы шутили, что не так страшен черт, как его малюют.
Без промедления мы продолжаем двигаться к площади Свободы, где семь лет назад я слушал приказ о выпуске из военной школы. Оценив на ходу обстановку, принимаю решение атаковать сосредоточенный там диверсионный отряд с нескольких направлений. Ничего, что у нас мало танков. Неожиданность удара ошеломит гитлеровцев. Приказываю командиру роты Ковалеву двумя боевыми машинами ворваться на площадь со стороны церкви. Два танка посылаю в обход противолежащего квартала. Три Т-26 атакуют, перерезая сквер с центра площади.
В этот удар мы вложили все свое умение и ненависть к врагу, ступившему на родную нашу землю. Танки, ведя сокрушающий огонь, ввели гитлеровцев в смятение. Потеряв несколько десятков человек, они небольшими группами засели в окаймляющих площадь домах и отстреливались из автоматов и пулеметов, не причиняя, однако, ущерба нашим танкам. Расчет на внезапность оправдался. Но потребовалось еще около трёх часов, прежде чем последний фашист прекратил Сопротивление. Вскоре один из минчан сообщил нашим разведчикам, что в ресторане неподалеку от площади Свободы засела группа пьяных гитлеровцев. Шум боя, очевидно, их уже не беспокоил.
Приказываю поставить танки против здания ресторана, нацелить танковые пушки и пулеметы на его окна, а сам с группой красноармейцев пробираюсь к входу в здание. Там мне все знакомо. Припоминаю, как шефы Объединенной белорусской военной школы - работники ЦИК Белоруссии - принимали там нас, курсантов-выпускников, на торжественном вечере в честь годовщины Красной Армии.
Простреливаем вход в здание, мигом поднимаемся на второй этаж. Вдрызг пьяные гитлеровцы явно не ожидали нашего появления. Расстреливаем их чуть ли не в упор, нескольких обезумевших солдат прижимаем огнем к балкону.
У убитых фашистов наши бойцы нашли топографические карты, которые очень пригодились нам. Были и первые трофеи - несколько мотоциклов, автоматы.
В последующие дни наш полк и другие части дивизии действовали на юго-западной окраине города, вели отчаянную схватку с превосходящими силами врага в районах завода имени К. Е. Ворошилова и Красного Урочища. Мы потеряли в уличных боях шесть танков, уничтожив более десяти немецких. Нам даже удалось сбить один фашистский самолет, как это ни удивительно, из полевой 76-мм пушки, которую наши артиллеристы поставили на откосе. Самолет делал вираж над полевым аэродромом и был сражен прямым попаданием снаряда.
С запада Минск прикрывала 64-я стрелковая дивизия под командованием полковника С. И. Иовлева, а с северо-запада, со стороны Радошковичи, Молодечно, - 100-я ордена Ленина стрелковая дивизия под командованием генерала И. Н. Руссиянова. Воины этих дивизий проявили большое мужество в борьбе с превосходящими немецкими танковыми частями Гота, наступавшими из Молодечно на Минск.
Особенно остро гитлеровцы ощутили стойкость и боевую выучку бойцов и командиров 100-й стрелковой. Дивизия эта имела славное прошлое, была наследницей доблести щорсовских полков, участвовала в освободительном походе в Западную Белоруссию в тридцать девятом, прошла суровую школу борьбы с белофиннами при штурме линии Маннергейма, за что была удостоена ордена Ленина, а десяти ее питомцам было присвоено звание Героя Советского Союза. В мае сорокового воинов соединения хлебом-солью встречало население возвращенной к свободной жизни Бессарабии. В районе Минска дивизия дислоцировалась не один год, и ее личный состав в ходе учений и занятий изучил каждый метр здешней земли. Ратный опыт, помноженный на динамичную силу боевых традиций, сделал дивизию крепким орешком для врага.
Даже без артиллерии, которая, до батальонной включительно, была вначале изъята у дивизии и передана в распоряжение командира 44-го стрелкового корпуса, воины соединения нанесли большой урон танкам противника. Для борьбы с ними в дивизии впервые в Великой Отечественной были применены бутылки с горючей смесью.
Особенно трудный бой соединение выдержало 26 июня. Разведкой было установлено, что в районе Острошицкого Городка гитлеровцы высадили парашютный, а затем и посадочный десанты. Сотая, поспешно заняв оборону в 10 - 15 км к северу от Минска, отразила несколько сильных танковых атак врага. Только на позиции ее 85-го стрелкового полка шло до 50 немецких танков. 20 из них были уничтожены бутылками с горючей смесью. Героями боя стали капитаны Ф. Коврижко и В. Тертычный, показавшие, как надо применять это простое и безотказное оружие. Атака гитлеровцев захлебнулась.
Во второй половине следующего дня дивизия сама перешла в наступление и за три часа боя отбросила врага на 13 - 14 км к северо-западу, уничтожив большое количество танков, бронемашин и мотоциклов противника.
Ныне в районе Острошицкого Городка в память о героическом подвиге воинов соединения поставлен памятник-танк. На мемориальных досках, у которых всегда лежат цветы, надпись: "На этом рубеже в грозные дни июня 1941 г. стояли насмерть герои 100-й ордена Ленина стрелковой дивизии" и фамилии погибших бойцов-патриотов: Баранчикова, Гончаренко, Рудого, Байзакова, Муминова, Кинжегалиева, Петросяна и других сыновей многих народов нашей страны".
В боях северо-западнее Минска бессмертный подвиг совершили 26 июня командир эскадрильи 207-го авиаполка 42-й бомбардировочной авиационной дивизии капитан Н. Ф. Гастелло и его экипаж в составе лейтенантов А. А. Бурденюка, Г. Н. Скоробогатого и старшего сержанта А. А. Калинина. Эскадрилья наносила удар по врагу на дороге Молодечно - Радошковичи. От вражеского снаряда загорелся самолет Гастелло, который был направлен экипажем на колонну врага. Взрывом и пожаром были уничтожены десятки автомашин и танков противника. Сотни фашистов нашли себе здесь могилу. За этот подвиг капитан Гастелло был посмертно удостоен звания Героя Советского Союза.