- Да очень просто. Мы ведь с тобой едва не встретились. Я знаешь где? В двести шестьдесят седьмом полку, у Степаненко заместителем. Захожу к нему, а он рассказывает: только что обедал у меня кто-то, а кто - сам не знаю. В форме младшего сержанта, но чувствуется, что не сержант. Назвался Шатиловым. В корпусе подтвердили, что есть такой, и попросили обращаться вежливо и во всем оказывать содействие. Я как услышал фамилию, так и подумал, что это ты. Ну а узнать, что в семьдесят девятом корпусе дивизией командует Шатилов Василий Митрофанович, было делом несложным. Так я тебя и разыскал.
- Маша давно не писала?
- На днях получил письмо.
- Где она?
- Недавно в Москву приехала. А до этого с детьми под Воронежем у старшей сестры была.
- Дети как?
- Юля и Валя в школу уже пошли. А я не могу себе их представить. Шутка ли, почти четыре года не видел.
Долго говорили мы, вспоминали жен, которым пришлось хлебнуть немало горя, отправляясь без вещей да без денег в эвакуацию с детьми. Припомнили и переделки, в которых приходилось нам бывать.
- Сколько раз думал, что не останусь живым, а пули меня щадили, говорил Николай. - Как-то, помню, смотрел в амбразуру, вдруг - вжик - пуля фуражку прошила и клок волос сняла. После меня девушка-снайпер в ту амбразуру глянула. Сразило ее наповал... Ну а теперь вроде все самое тяжелое и страшное позади. Должны мы с тобой живыми домой вернуться...
Тепло мы распрощались с Николаем. Память об этой встрече еще долго согревала меня.
Накануне
Ночью на плацдарм переправились основные силы пехоты и танки. Наши бойцы сменяли гвардейцев 267-го полка. Перед рассветом немцы обрушили артиллерийский огонь по наплавному мосту, наведенному саперами, и по паромной переправе. Били они, как обычно, и по постоянному мосту, находящемуся в нескольких километрах южнее, - им пользовались мы в предыдущие дни, отправляясь на рекогносцировки. А сегодняшней ночью по нему проходили танковые подразделения. Артиллерия почти вся переправилась на тот берег еще накануне.
Сейчас по мостам пробегали последние роты пехотинцев. В сером предрассветном воздухе появились вражеские бомбардировщики. Но еще до того, как первые бомбы понеслись со зловещим визгом к земле, грянули наши зенитные батареи, развернутые по обеим сторонам переправ. "Юнкерсы" отбомбились кое-как, не достигнув ни одного прямого попадания в мосты, и поспешно убрались на запад. Зато артиллерийский обстрел усилился. Снаряды плюхались в воду, вздымая высоченные столбы всплесков, падали на берег, выбрасывая черные султаны земли.
Сияние осветительных ракет выхватывало из жидкой темноты фигурки бойцов, стремительно преодолевавших опасную зону - от леса к берегу и дальше, по мостам, на огненный плацдарм. Над переправами, над вспаханным снарядами берегом свистели осколки, стлался пороховой дым. Люди с ходу летели на землю, вжимались в нее, чтобы через несколько секунд подняться и снова рвануться вперед. Но, увы, поднимались не все. Одни из них оказались потом в медсанбатах и госпиталях. Другие сложили свою голову у Одера. Потери эти, к счастью, были невелики. Переправа в целом прошла успешно. В этом была немалая заслуга понтонеров. Несколько раз под непрекращающимся огнем восстанавливали они наплавной мост, получавший повреждения от прямых попаданий.
14 апреля вся наша дивизия была уже на плацдарме, площадь которого составляла не более пяти квадратных километров. И какая дивизия! В числе приданных и поддерживающих частей у нас имелось два самоходных артиллерийских полка, два полка гвардейских минометов, шесть обычных артполков, два истребительно-противотанковых дивизиона, артиллерия 265-й стрелковой дивизии и 23-я танковая бригада. Раньше даже корпус не мог похвастаться такой мощью.
Вся эта техника, боеприпасы и имущество зарывались в землю на заранее размеченных участках. Бойцы подновляли старые траншеи, отрывали новые.
На КП дивизии я собрал командиров стрелковых полков. Мочалов, Плеходанов и Зинченко явились со своими начальниками штабов оживленные, в приподнятом настроении. Ведь сейчас, по существу, был сделан хотя и первый, но весьма важный и вполне осязаемый шаг в сторону Берлина.
Я ознакомил офицеров с только что полученной боевой задачей. Она была неожиданной. Нам предстояло за сутки до общего наступления провести разведку боем, использовав для этой цели по батальону от двух стрелковых полков со средствами усиления. Разведку требовалось провести энергично, напористо, чтобы противник принял ее за начало наступления и стал отражать всеми огневыми средствами.
Мочалов и Плеходанов внимательно слушали и делали пометки в своих записных книжках - батальоны в разведку выделялись от их полков. Сосредоточенно шевеля губами, что-то записывал Сосновский - Григорию Николаевичу предстояло назавтра обеспечить мощную огневую подготовку. Дивизионный инженер Чепелев тоже был весь внимание. Ночью его саперам надо было за сутки до намеченного срока проделать для наступающих проходы в проволочных заграждениях...
Когда все необходимые указания были сделаны, я отпустил офицеров и остался один на КП, где еще вчера был гостем командира 267-го полка. У меня оставалось время, чтобы еще раз все хорошенько обдумать, вспомнить, не упущено ли чего. Пожалуй, все было сделано как надо. Хотя разведка боем и нарушала логически, стройный во всех своих звеньях план наступления, которому столько труда отдал штаб, жалеть об этом не приходилось. План-то ведь нужен не ради плана. А проведение разведки сулило тактические да, пожалуй, и оперативные выгоды. И подготовка к ней не вступала в противоречие со всем тем, что делалось нами до сих пор.
В людях я был уверен вполне. Все они получили основательную закалку во время боевой учебы. Высок был их духовный подъем. Пока мы стояли перед Одером, ожидая выхода на плацдарм, все политработники дивизии во главе с Михаилом Васильевичем Артюховым трудились без устали. Было сделано все, чтобы каждый боец понял: от него лично зависит скорейшее окончание войны. И люди рассматривали возможность принять участие в боях за Берлин как большую честь, выпавшую на их долю. Они гордились этим. Об этом было сказано много взволнованных слов на митингах, прошедших вчерашним вечером. А сколько заявлений с просьбой принять в Коммунистическую партию было подано в те дни! Парткомиссия работала, не зная отдыха.
* * *
Рассвет 15 апреля я вместе с оперативной группой встретил на НП. По команде Григория Николаевича Сосновского открыла огонь артиллерия. 20 минут не прекращался сплошной, давящий уши грохот. В нем тонул басовитый рев "катюш". На неприятельские позиции обрушилась лавина смертоносного металла.
Наконец в небо взвились красные ракеты. Над траншеями плеснулось протяжное "ура", и бойцы, выскакивая на голую, открытую всем осколкам и пулям землю, устремлялись к переднему краю противника. Шквал огня хлестал им навстречу. Но порыв солдат был столь высок, что остановить его не могла никакая сила. Я видел, как в спринтерском темпе преодолели они стометровку, отделявшую их от немецких траншей, и ворвались в них. Часть вражеских солдат полегла на месте. Некоторые с возгласом "Гитлер капут!" подняли руки вверх. Остальные, несмотря на строжайший приказ не делать ни шагу назад, обратились в бегство.
Достичь второй траншеи оказалось труднее, несмотря на то, что в бой двинулись наши самоходные орудия. Гитлеровцы усилили огонь. Несколько самоходок запылали, как свечи. Захлебнулась одна атака, другая. Наши, неся потери, откатывались в захваченные окопы.
Майор Гук со своими разведчиками, полковник Сосновский с артиллерийскими офицерами неотрывно наблюдали в стереотрубы за гремящей, извергающей снаряды, мины, фаустпатроны и пули обороной врага. На их картах появлялись все новые и новые отметки, обозначавшие до сих нор неизвестные нам огневые точки. Мы достигли своей цели: немцы посчитали вылазки нашей и соседних с ней дивизий за начало большого наступления. Это подтвердили первые же пленные, которые вскоре были доставлены на НП. По их словам, поступавшие сверху распоряжения свидетельствовали, что фашистское командование уверено: фронт перешел в наступление на Берлин.
К полудню вторая траншея была все-таки взята. На этом поставленную перед нами задачу можно было считать выполненной. Попыток продвигаться вперед мы больше не предпринимали. Впору было удержать захваченное - ведь свежие силы в бой не вводились.
Почувствовав, что мы больше не проявляем активности, немцы немного успокоились, и огонь их стал более организованным. Кстати, нам бросилась в глаза примечательная деталь: добрая половина вражеских мин, падая, не взрывалась. Раньше такого не приходилось замечать. Эта деталь лишний раз говорила: немецкая военная машина трещит по всем швам. Вот и промышленность дает очередную осечку.
К вечеру противник кое-где вытеснил нас из второй траншеи. Но не везде. А первую мы надежно держали в своих руках.
Я собрал офицеров штаба, командиров полков и приданных частей. Уточнили задачи на завтра. Каждый из присутствующих, кажется, уже наизусть знал все, что касалось неприятельской обороны. На глубине пятнадцати километров - несколько рубежей с двумя и тремя линиями траншей полного профиля, со стрелковыми ячейками, пулеметными площадками, блиндажами и ходами сообщения. На нашем направлении, кроме того, - три отсечных рубежа, каждый из которых состоит из двух траншей тоже полного профиля. Все одиночные дома приспособлены для ведения фланкирующего огня, все поселки и деревни превращены в опорные пункты.
Эту оборону предстоит прорвать на полуторакилометровом фронте и к исходу дня овладеть селением Кунерсдорф.
Разведка боем дала нам многое. Мы теперь хорошо представляли систему огня неприятеля, точно установили стык двух соединений - мотодивизии "Курмарк" и 309-й пехотной дивизии "Берлин". А стык, как известно, самое уязвимое место. Наконец, в плотных минных полях были проделаны проходы.
В первый эшелон выделялись 469-й и 674-й полки. Мы окончательно уточнили направление для каждого батальона и роты. Артюхов напомнил командирам, чтобы те проверили, во всех ли отделениях известны задачи на завтра, до всех ли они доведены бойцов. Продумано, кажется, было все, вплоть до эвакуации из траншей раненых с помощью маленьких тележек, в которые впрягались специально обученные собаки.
Итак, наступление предстояло начать до рассвета, в 5 часов по московскому времени (по местному - в 3) мощной артподготовкой. Через 30 минут намечалось поднять людей в атаку. Причем сопутствовать ей должен был необычный тактический прием: освещение переднего края мощными зенитными прожекторами. Предполагалось, что прожектора облегчат действия наших солдат и ослепят противника. Да и вообще ночью, когда люди особенно впечатлительны и восприимчивы ко всему непонятному и неожиданному, яркий, слепящий свет не мог не ошеломить оборонявшихся.
Вдоль всего готовящегося к наступлению фронта было рассредоточено 143 прожекторные установки. Четыре из них поставили в полосе нашей дивизии. Прибыли они вечером, тщательно зачехленные брезентом. Бойцы, глядя на них, голову ломали - что это за диковинная техника?
Но тайна соблюдалась строго. Ведь просочись сведения об этом к противнику, ожидаемый эффект оказался бы утраченным наполовину.
Сгустилась темная, тревожная ночь. Черный полог разрывал зеленоватый мертвенный свет немецких ракет. Шли последние приготовления к бою. Подразделения занимали исходное положение для атаки, накапливаясь в отбитых у противника траншеях. Выдвигались вперед орудия, предназначенные для стрельбы прямой наводкой. Напряженно трудились саперы. Им предстояло между проволокой и густо разбросанными спиралями Бруно проделать по крайней мере по два прохода на каждую роту. А главное, требовалось проложить много новых проходов для пехоты и танков через минные поля.
Немцы не прекращали методичного огня по нашему переднему краю. Не обращая внимания на обстрел, саперы ползли от мины к мине, отыскивая и обезвреживая их на ощупь. Вспыхивала ракета, и бойцы замирали, вдавливаясь в землю. Свет гас, и они снова быстро и безошибочно работали чуткими пальцами. О том, с какой нагрузкой шла эта ювелирная, смертельно опасная работа, может сказать такой факт. Рядовой Лавренев за ночь проделал три прохода в проволочных заграждениях и обезвредил 500 мин. Всего же саперами было извлечено 9 тысяч противопехотных и противотанковых мин. Воткнутые ими в землю флажки ограждали пути, по которым бойцам предстояло идти в атаку.
В эту ночь мне так и не удалось сомкнуть глаз. И возможности не было, и состояние было не такое, чтобы спать. Ведь всего несколько часов отделяло нас от начала великой битвы, которая должна завершить разгром фашистского рейха. Последней, за которой наступит мир, начнется новая полоса современной истории.
Начало великой битвы
Неотрывно смотрел я на стрелки часов. Без двух минут пять... Без одной... По местному времени это без одной минуты три. Еще совсем темно. И вдруг в небо упирается голубоватой колонной вертикальный луч прожектора. Тут же темноту разрывает яркая, вполнеба зарница. Грохот такой, что дрожит земля.
Выбрасывая языки пламени, рассекают небо реактивные снаряды. Ползут разноцветные пунктиры трасс. И багровым заревом растекается свет от разрывов снарядов и мин там, на позициях врага. Это была потрясающая своей яркостью картина. Ничего подобного мне не приходилось видеть до сих пор.
Так 22 тысячи артиллерийских стволов - эту цифру я узнал гораздо позже - начали свою сокрушительную работу, готовя атаку 1-го Белорусского фронта.
Вот оно! Началось!
В 5 часов 30 минут над передовой взмыли зеленые ракеты. И тут же поток серебристого света обнажил всю местность перед нами. Это зажглись прожектора.
Артиллерия перенесла огонь в глубину обороны. И пехота поднялась в атаку. Странная это была картина. Утопающие в ослепительных лучах цепи выглядели редкими-редкими. "Наверное, не все вышли из траншей, - мелькнула мысль. - Слишком необычна обстановка - не только немцев, но и своих, видать, смутили..."
- Майор Гук, - позвал я. - Выделить группу разведчиков во главе с лейтенантом Здоровцевым. Пусть проверят, не остался ли кто в траншеях.
Вскоре Гук сообщил:
- С исходного докладывают: все траншеи пустые, люди ушли вперед.