Только мы стали садиться за стол, как в блиндаж вошли Семен Никифорович Переверткин и Иван Сергеевич Крылов - начальник политотдела корпуса.
- Ну как, все у вас готово? - спросил командир корпуса.
- Все. Но придется нелегко. Район укреплен основательно, немцы будут держать его изо всех сил.
- Однако ловко вы их за ночь оттеснили от реки. Только сто пятидесятая и переправилась. Что ж, через ваши Соевые порядки будет наступать танковый корпус генерала Кириченко. Саперы ваши молодцы. Надо наиболее отличившихся представить к наградам.
Семен Никифорович сказал также, что южнее нас 23-я танковая бригада наводит переправу из подручных материалов. К началу нашей атаки должна поспеть. Согласно плану бригада пойдет в обход Кунерсдорфа с юга и оседлает дорогу между городом и высотами. Наша задача - использовать все выгоды, которые даст взаимодействие с танкистами.
Потом Переверткин захотел глянуть на неприятельские позиции. Мы вышли из блиндажа и едва подошли к кирпичному дому на бугре, как рядом провизжали пули. Тот самый вредный дзот начал свою работу - мы оттуда были хорошо видны. В здание вошли благополучно. Поднялись на чердак. Снова прозвучало где-то над головою: вжик, вжик... Не обратив на это никакого внимания, командир корпуса подошел к стереотрубе и долго смотрел то в нее, то в бинокль на вражеские позиции.
Телефонисту, примостившемуся в уголке на полу, я приказал вызвать Сосновского. Когда тот подошел к телефону, дал ему ориентиры мешавшего нам дзота и приказал ударить по нему артиллерией. Прошло несколько минут. Подхлестываемый нетерпением, я снова вызвал Сосновского:
- Ну как, скоро откроете огонь?
- Готовы. - ответил Григорий, Николаевич. - Передаю на батарею.
Тотчас же где-то за спиной у нас выстрелила пушка, за дней другая, третья, потом громыхнул слитный залп. Над головою прошелестели снаряды. В бинокль я отчетливо увидел, как прямо на месте дзота взметнулась фонтанами земля.
- Вот это да! - оторвался от стереотрубы Переверткин. - С первого залпа накрыли! Не видал еще такого.
Я сам не меньше его был поражен ювелирным мастерством артиллеристов, но ответил шуткой:
- Знайте наших!
- Что ж, теперь и закусить можно, - сказал Семен Никифорович. - Зови, хозяин, в гости.
Мы спустились вниз. Переверткин ел и похваливал, дивясь мастерству Блинника. Потом спросил:
- Где раньше-то работал?
- В Киеве, в ресторане, - ответил Моисей.
"Ну, сейчас заберет его у меня", - подумал я с опаской. Но командир корпуса не сделал такого поползновения. Вскоре он распрощался с нами, пожелав успехов, и вместе с Крыловым отправился на свой НП.
Ровно в семь мы начали артподготовку. В половине восьмого взмыли зеленые ракеты и полки бросились в атаку. Все шло по плану. С чердака было хорошо видно, как солдаты мочаловского полка стремительно продвигались вперед. Артиллеристы вручную перекатывали свои сорокапятки. Бежали за пехотой минометчики со стволами и плитами на руках. Танки, обогнав пехоту, били на ходу и с коротких остановок по неприятельским позициям. Изрыгали огонь самоходки. Появились взмыленные четверки лошадей с орудиями в упряжках - это выходил вперед 328-й артиллерийский полк.
Оборона противника ожила. Заговорили многие необнаруженные вчера ячейки и дзоты. Ощетинились огнем каменные дома городка. Бой разгорался.
469-й полк обходил город с юга. 756-й полк при поддержке 1203-го самоходного артиллерийского полка продвигался к его северной части. А вот батальоны Плеходанова, штурмовавшие Кунерсдорф в лоб, несмотря на поддержку самоходок 351-го полка, остановились и залегли под нестерпимым огнем. И тут с тыла ударила группа старшего сержанта Провоторова. Это внесло некоторое изменение в ход боя. В рядах противника наступило замешательство. Этим воспользовался Плеходанов. Его бойцы ворвались на улицы Кунерсдорфа. Батальоны Логвиненко и Твердохлеба начали драться за отдельные дома. Плеходанов доложил, что он ведет бой при поддержке самоходных орудий. У Мочалова и Зинченко дела тоже шли неплохо. Но вот воспользоваться в полную мощь артиллерией уже было нельзя - без точной корректировки наши батареи могли накрыть своих.
Тогда я и вызвал капитана Чупрету. Борис Владимирович Чупрета по своей штатной должности был помощником Офштейна. Когда случалось отсутствовать Курбатову, он выполнял обязанности моего адъютанта. Я знал этого офицера и дал ему задание, которое можно поручить лишь человеку бесстрашному и надежному.
- Возьмите двух солдат с рацией и офицера связи, - сказал я ему. Садитесь в трофейную машину и проскочите к Кунерсдорфу. Там выберете здание повыше, откуда видно, где наши и где противник, и будете корректировать огонь артиллерии по городу. Задача ясна?
- Так точно, - ответил Борис. - Разрешите выполнять?
Чувствовалось, что он и горд, и рад, что поручение пришлось ему вполне по душе. Как и многие другие молодые офицеры штаба, он тяготился вынужденным бездельем на наблюдательном пункте, вдали от жарких боевых дел.
- Действуй, только не слишком зарывайся. Бессмысленный риск здесь ни к чему, - напутствовал я его.
Но как тут проведешь четкую грань между риском, необходимым для выполнения боевого задания, и риском неоправданным? Граница эта весьма условна.
Чупрета быстро добрался до КП Плеходанова. Прикинув на месте, оба пришли к выводу, что лучший пункт для корректировки огня - городская ратуша. Она находится на самом высоком месте и сама по себе выше других домов. Одна беда - здание это пока что в расположении противника.
Чупрета и Плеходанов - люди молодые, отчаянные - быстро столковались друг с другом. И вот уже, сев в автомобиль вместе с Чупретой, Плеходанов приказал шоферу гнать по улице, занятой противником. Немцы поначалу растерялись. Как-никак машина-то была германская - что-то вроде "опель-капитана". Когда они спохватились и послали несколько фаустпатронов вслед, было уже поздно. "Опель" развернулся у ратуши, и весь его экипаж бросился к дверям. Один-единственный солдат, охранявший помещение, не успел сделать выстрела - с ним сразу же было покончено. Через несколько минут радио понесло команды на огневые позиции артиллеристов и минометчиков. Попытки немцев ликвидировать наблюдательный пункт, оказавшийся в их расположении, ни к чему не привели. Маленький гарнизон ратуши хорошо забаррикадировался и метко отстреливался.
Пустить же против него более или менее значительные силы немцы не могли - им было не до этого.
674-й полк нажимал с фронта. Два других давили с флангов. И хоть в самом Кунерсдорфе нам приходилось биться за каждый дом, каждый подвал, способность противника к сопротивлению таяла. А тут еще с юга подоспели переправившиеся через речку танки 9-го корпуса. На подходах к городу гитлеровцы пытались остановить их огнем фаустпатронов, но безуспешно.
Тридцатьчетверки появились на улицах. С ходу было организовано взаимодействие между танкистами и пехотинцами. Стрелки повели охоту за фаустниками, которые могли на нешироких улицах нанести большой урон боевым машинам. Танки сокрушали каменные дома, превращенные в огневые точки, выкуривали оттуда эсэсовцев.
Не выдержав, противник начал отходить из города к лесистым холмам. Но путь ему перекрыли танки 23-й бригады, успевшие завершить свой обходный маневр. Гусеницами и огнем уничтожали они эсэсовцев, пытавшихся пробиться к сулившему спасение лесу. Во взаимодействие с танкистами вступил полк Мочалова. Добраться до раскинувшихся на склонах дубрав удалось немногим.
В 9 часов, через полтора часа после начала боя, уцелевшие в городе неприятельские группки стали сдаваться в плен. К 11 часам Кунерсдорф был полностью в наших руках. А еще через два часа прекратили сопротивление и гитлеровцы, которым все же удалось прорваться к лесным опушкам...
Помню, как двенадцатилетний воспитанник комендантского взвода Коля привел на КП взятого в плен немца. Пленный был здоровенным, долговязым детиной - Коля не доставал ему и до груди. Но держался мальчик с отменной серьезностью. Сжимая в руках автомат и изредка подталкивая пленного, он по-хозяйски покрикивал: "Ну, иди ты, фриц!"
Помню, как под свежим впечатлением офицеры в штабе говорили о героях минувшего боя. О младшем лейтенанте Чурсине, который под огнем пулемета выводил расчет сорокапятки на прямой выстрел. И пулемет был уничтожен. О командире взвода старшем сержанте Князеве - он забросал гранатами засаду фашистов, а потом с пятью бойцами из пулемета и автоматов уложил 36 врагов и 20 взял в плен. О санинструкторе сержанте Сорокине, несколько раз переплывавшем реку и вынесшем с поля боя 30 раненых. О братьях Рубленко Григории и Анатолии. Григорий был лейтенантом, командиром минометного взвода. Анатолий же, младший по возрасту, стал уже старшим лейтенантом и возглавил, роту 120-миллиметровых минометов. Оба брата сражались как настоящие герои...
Бой за Кунерсдорф был очень тяжелым. Укрепился здесь противник не хуже, чем на Одере. К встрече с нами он успел хорошо подготовиться, получить пополнение. Сумей мы выйти к городу в первый день наступления, как это предусматривалось планом, трудностей, наверное, было бы меньше.
Всего в этом бою гитлеровцы потеряли свыше тысячи человек убитыми и ранеными. 263 солдата и офицера мы взяли в плен. Путь к Берлину в нашей полосе наступления был, по существу, открыт. Но и дивизия понесла немалые потери. Нам требовалось "залатать дыры", дать людям хотя бы небольшой отдых. Но бойцы, несмотря на усталость, несмотря ни на что, говорили: "Скорее бы на Берлин!"
В Берлине
Вторжение
Немцы тщательно подготовили Берлин к обороне. Он был превращен в сильнейший укрепленный район. Его опоясывали три рубежа: внешний, внутренний и городской. Столица делилась на восемь расположенных по окружности секторов обороны. Девятый сектор охватывал самый центр. В нем находились здания главнейших государственных учреждений.
Только в городе насчитывалось свыше 400 железобетонных дотов и бункеров. Некоторые из них уходили под землю на шесть этажей. Гарнизон такой крепости достигал тысячи человек. Всего же в Берлине сосредоточилось более чем двухсоттысячное войско. Число это продолжало расти за счет формирований фольксштурма и гитлерюгенда. По воле фашистских главарей Берлин готовился сопротивляться до последнего человека, способного держать оружие.
Если б речь шла о народе, подвергшемся нападению агрессора, то такая решимость защищать свою столицу, пусть даже без надежды на успех, могла бы вызвать только сочувствие и уважение. Но ведь здесь-то все обстояло по-иному! Клика Гитлера, проиграв разбойничью войну, корчилась от ужаса перед возмездием. И не судьба Берлина, как олицетворения национального величия и чести, волновала заправил рейха. На первом плане стояли призрачные надежды хоть как-то облегчить свои личные судьбы. И ради этого сотни тысяч немцев были вовлечены в кровавую трагедию. Что держало их в строю? Груз предрассудков и заблуждений, сила привычки к послушанию, раздутый пропагандой националистический угар, страх перед карательными органами.
Словом, в Берлине нас ждали тяжелейшие бои.
В районе Кунерсдорфа мы в своей полосе прорвали второй рубеж обороны за Одером. 150-я дивизия в течение дня продолжала наступать. Ни два промежуточных рубежа, преграждавших ей путь, ни удары с воздуха не смогли остановить ее.
19 апреля мы были выведены во второй эшелон корпуса. Вперед выдвинулась 207-я дивизия. А нам пришлось очищать лес километрах в пятнадцати западнее Кунерсдорфа от остатков неприятельских подразделений. Мы продвигались по разбитым дорогам под надоедливым дождем. На перекрестках местами уцелели указатели, на которых латинскими буквами было выписано слово "Берлин". И еще попадались простые фанерные стрелы на шестах с размашистыми надписями по-русски: "До Берлина 30 км", "До Берлина 25 км". Все просто, буднично. Впереди крупный город Берлин. Мощный узел обороны. Сильный укрепленный район. И его надо брать, как брали мы до этого множество больших и малых городов, укрепленных районов и мощных узлов обороны.
От усталости, озабоченности, хронического недосыпания такое приземленное восприятие происходящего заслоняло весь высокий смысл момента. Но временами, увидев с медленно ползущего "виллиса" такой вот указатель, я встряхивался. Черт возьми, ведь это что же происходит! До германской столицы, если мерить московскими масштабами, полчаса на электричке. Дачные места!
Немцы тоже доходили до пригородов нашей столицы. Смотрели на нее в бинокль. Обсуждали организацию парада и массовых расстрелов. Но мы и тогда упрямо повторяли: "Кончим войну в Берлине!" Повторяли с того самого июньского воскресенья, когда гитлеровские войска перешли нашу границу. Повторяли и в самые страшные, в самые тяжелые дни. А потом, после Сталинграда, после Курска говорили еще увереннее и определеннее: "Дойдем до Берлина!" Дойдем - значит добьем врага, положим конец войне.
И вот сейчас мы подходим к этому финишу. К самому настоящему, не условному Берлину, кончить войну в котором - почетно вдвойне.