- Конечно так. Кому что брать - не мы решать будем, а командование. Ну а за право быть первыми посоревнуемся. Людям-то о Знамени когда думаешь объявить?
- Да уже приказал, чтобы замполитов полков вызвали. Вот-вот должны подойти. В подразделениях митинги надо провести. Белову дал указание материал в газету подготовить.
- Что ж, все правильно. Действуй, комиссар...
Ночью в батальонах и ротах, где позволяла обстановка, накоротке были проведены митинги, на которых бойцам рассказали о Знамени, о великой чести, которая выпадет на долю тех, кто водрузит его над поверженным Берлином.
Дымзавесы Мокринского
Утром 22 апреля, едва я задремал после второй бессонной ночи, меня разбудил офицер из штаба корпуса. Он привез план и карты Берлина с окрестностями. На одной из них Переверткин обозначил направление, в котором должно было развиваться наступление дивизии. Конечным пунктом было озеро Тегелер-зее в районе северо-западных предместий города.
Честно говоря, я испытал в душе некоторое разочарование. Если условно представить себе Берлин в виде круга, то путь движения нашего корпуса можно было изобразить хордой. Она начиналась с северо-восточной четверти круга и пересекала пригородные районы столицы в юго-западном направлении, не захватывая ее центральных районов. Выходило, что не суждено нам ударить по самому что ни на есть черному логову, откуда двенадцать лет шло управление всей фашистской империей. Выходило, что и полученное нами Знамя вроде бы ни к чему.
Но легкое чувство досады сразу же прошло. На войне нельзя давать простор честолюбию - оно может слишком далеко завести. Ведь сражаемся-то не ради славы. И уж если на то пошло, разве не велика честь принять хоть какое-то участие в штурме неприятельской столицы?
"А потерь на окраинах будет меньше, чем в центре", - подвел я итог этим мыслям и начал собираться на новый наблюдательный пункт. За ночь наши продвинулись ближе к западной окраине Карова, и руководить боем с прежнего места было неудобно.
В это утро, следуя рекомендациям Военного совета фронта, я распорядился создать в полках штурмовые отряды. О целесообразности таких формирований говорил и наш собственный опыт уличных боев. Каждый такой отряд состоял из обычного стрелкового батальона, усиленного 6-8 орудиями, 4-6 танками, саперным и химическим взводами. Подразделялся он на две штурмовые группы и одну стрелковую роту, следовавшую во втором эшелоне. Штурмовая группа представляла собой роту, которой придавалось до четырех орудий, 2-4 противотанковых ружья, 2 станковых пулемета, 2-3 танка.
В штурмовые отряды преобразовывались первые батальоны. Их командиры получали возможность управлять мощными огневыми средствами, обретая большую самостоятельность и свободу действий. Для ведения уличных боев это было просто необходимо.
Город - сплошная оборонительная позиция. Здесь невозможно наступать по классической схеме: провести артподготовку по переднему краю, пустить пехоту в атаку вслед за танками, под прикрытием огневого вала. Улицы разобщают силы. Дома мешают маневру артогнем. И вообще не сразу разберешься, где фронт, а где тыл. Стреляют отовсюду - спереди, сзади, из переулков, из подвалов, с чердаков. Ведь мы имели дело не только с фольксштурмовцами, которых я видел вчера при въезде в Каров. Нам противостояли и очень устойчивые, упорно дерущиеся формирования эсэсовцев. Мы имели дело с представителями самых различных родов и видов войск. Все, кто отступил в Берлин, сводились здесь в подразделения, которые затем выдвигались нам навстречу и занимали стойкую оборону.
Эту оборону приходилось буквально прогрызать. Во главе полков шли штурмовые отряды. Они наступали клином. Острие клина составляли танки, прикрываемые от фаустников пехотой. Такой таран сметал встречавшиеся на пути баррикады, выбивал гитлеровцев из домов, стены которых служили надежной защитой от ружейного и пулеметного огня. Когда недоставало этих сил, в дело вступала поддерживающая артиллерия. Командиры артиллерийских дивизионов шли вместе с комбатами. А рядом с ротными командирами находились артиллерийские наблюдатели. При танковых контратаках командиры полков сами маневрировали приданными им противотанковыми подразделениями.
Крылья наступающего клина, состоящие из пехоты и саперов, растекались в ширь улиц, по домам, дворам и садам. Оттуда выкуривались притаившиеся неприятельские солдаты, которые, если им случалось остаться незамеченными, открывали огонь нам в тыл или оказывали организованное сопротивление подразделениям второго эшелона.
Мне приходится говорить об этих подробностях уличных схваток потому, что, не познакомившись с ними, невозможно представить, как складывался штурм огромного города...
В этот день вступил в бой 756-й полк, а 469-й был выведен во второй эшелон. Дивизия прошла Каров и стала продвигаться по Бланкенбургу следующему пригородному району Берлина. Если б не карта, мы бы и не знали, что оказались в другом пригороде. Когда-то это были самостоятельные поселки и городки. Но теперь они слились в один почти сплошной массив. В каждом из них в изобилии зеленели парки и сады. Поэтому, когда приходилось пересекать рощи, отделявшие один пригород от другого, такая условная граница оставалась неощутимой.
Правда, Бланкенбург был ростом повыше - в нем преобладали трехэтажные здания. И с каждым новым кварталом нарастало сопротивление врага. Фашистские главари все еще не хотели примириться со своей участью и предпринимали безнадежные попытки отстоять Берлин. Как узнали мы потом, 22 апреля из столичных тюрем были выпущены уголовники и привлечены к участию в обороне. В одном строю с ними оказались и 32 тысячи полицейских. Благодаря этим сверхтотальным мерам гарнизон столицы вместе с солдатами отошедших частей насчитывал уже свыше 300 тысяч человек.
Свои надежды Гитлер связывал и с вновь сформированной 12-й армией, располагавшейся к юго-западу от Берлина. Она создавалась для действий против американских войск на Эльбе. Но теперь было не до американцев, и армия получила приказ пробиваться на восток - путь туда ей уже преградили танковые части 1-го Украинского фронта. В свою очередь 9-й армии немцев, оказавшейся в окружении юго-восточнее Берлина, было приказано прорываться на запад, навстречу 12-й. Им ставилась задача соединиться и, повернув на север, совместно двинуться на Берлин, чтобы отстоять его.
Забегая вперед, можно напомнить, что из этой попытки, предпринятой явно недостаточными силами, ничего не вышло. Обе армии были наголову разбиты.
А для нас день 22 апреля запомнился не только изматывающими боями за каждый дом и квартал, но и таким примечательным событием: дивизионная артгруппа под командованием Григория Николаевича Сосновского нанесла удар по целям, расположенным в центральных районах Берлина.
На следующий день мы продолжали упорно дробить вражескую оборону. Дивизия продвигалась уже через пригород Панков. Все было, как и прежде. Трех-четырехэтажные дома. Корпуса каких-то фабрик. Огрызающиеся огнем кварталы. Тяжелые танки, врытые в землю на перекрестках. Путь вперед пробивал артиллерийский и танковый таран наших штурмовых отрядов. Вместе с пехотой следовали 57-миллиметровые орудия приданного нам 1957-го истребительно-противотанкового полка, которым командовал Герой Советского Союза полковник Константин Иванович Серов.
От несмолкаемого грохота, от двух бессонных ночей у меня гудела голова. Хорошо хоть не приходилось долго сидеть на одном месте. За день мы сменили четыре или пять наблюдательных пунктов. Не помню, на каком из них меня нашел командир корпуса.
- Ну, Василий Митрофанович, - сказал он, - задача наша несколько меняется. Будем наступать южнее, вот сюда. - И он придвинул к себе карту. Видишь район Плётцен-зее, за этим каналом? Вот к каналу нам и надо выйти. Уяснил?
- Все ясно, товарищ генерал, - заверил я его. Тотчас же по радио последовали распоряжения Плеходанову и Зинченко: "Направление - южная оконечность пригорода Рейникендорф... Задача - выйти на рубеж восточного колена канала Берлин-Шпандауэр-Шиффартс... Артиллерийские средства дивизион триста двадцать восьмого полка и десять установок эрэс..."
Мы начали сворачивать к югу, вгрызаясь в кварталы Рейникендорфа. Правый фланг наш оголился. Слева двигалась 171-я дивизия. Путь ее лежал через Веддинг - рабочую окраину, известную в прошлом своими революционными традициями. Утром 24 апреля правее нас в бой был введен второй эшелон корпуса - 207-я дивизия. В результате полоса нашего наступления сузилась раза в полтора. Мы сразу почувствовали облегчение.
Большую часть этого дня я провел в отбитом у противника трамвайном парке. Здесь благодаря толстым кирпичным стенам депо и служебных построек было довольно спокойно и безопасно. С наблюдательного пункта открывался обзор чуть ли не до самого озера Плётцен. За ним проходил участок канала, который нам предстояло форсировать. Еще дальше простирался район, получивший свое имя от названия озера, - Плётцен-зее, рабочий район Берлина. События начинали приобретать интересный оборот - оттуда было совсем недалеко и до центра города.
К вечеру наши полки подошли к берегу канала. В полсотни метров шириной, облицованный камнем, он мог бы стать серьезной преградой, окажись на противоположном берегу подготовленная оборона. К счастью, ночная разведка никого там не обнаружила.
Рано утром 207-я дивизия начала переправляться через канал. Вскоре принялись его форсировать и мы. По уцелевшим мосткам, укрепленным за ночь саперами, с помощью всевозможных подручных средств перебирались на ту сторону стрелковые и пулеметные роты, за ними - артиллерия и танки, самоходки и "катюши".
Район Плётцен-зее обладал уже всеми типичными признаками современного большого города. Четырех-пятиэтажные дома вытянулись в ровном строю вдоль нешироких улиц. Зелень почти исчезла. Сады и палисадники уступили место асфальтированным внутренним дворам. Бросались в глаза следы работы союзной авиации: многие здания представляли собой груды развалин, над которыми возвышались неровно изломанные стены фасадов.
Против всех ожиданий сопротивление здесь было не слитком сильное. Приехавший на НП Переверткин уточнил нашу задачу: наступать на юг и к исходу дня достичь железной дороги, идущей с востока на запад и пересекающей канал Фербиндунгс чуть пониже того места, где он изгибался под прямым углом.
Вечером мы вышли на назначенный рубеж. Рядом с нами к железнодорожному полотну выдвинулась и 207-я дивизия. Участок фронта, который мы теперь занимали, стал еще уже. Воспользовавшись этим, я вывел во второй эшелон 674-й полк. С того дня, как мы вошли в Берлин, он еще ни разу не сменялся и был измотан до предела.
- Пусть все спят до утра, - сказал я Плеходанову. - И вы тоже. Силы еще понадобятся.
Я и сам решил отоспаться впервые за трое суток, а то уже трудно было ловить и собирать воедино расползающиеся мысли. Но не тут-то было: только я собрался уходить с НП, как раздался звонок командира корпуса. Семен Никифорович взволнованно сообщил, что наш левый сосед - 171-я дивизия пытается форсировать Фербиндунгс-канал близ его слияния с каналом Берлин-Шпандауэр-Шиффартс. Подразделения дивизии захватили уцелевший там мост и ведут за него кровопролитный бой, но продвинуться дальше не могут. Им надо немедленно помочь.
- Подсобишь Негоде выбить немцев с моста, форсируешь канал и будешь наступать на юг, через Моабит, - приказал Переверткин. - Дальнейшие указания получишь утром.
Я тут же вызвал Зинченко, велел ему поднимать полк и выступать на помощь соседям. Вслед за ним был направлен полк Мочалова. Ему ставилась задача выйти на берег правее того места, где шел бой, и подготовиться к форсированию канала.
Теперь-то можно было и отдохнуть. Я спустился в подвал казарменного здания, где расположилась на ночлег оперативная группа.
- Товарищ генерал, - встретил меня Курбатов, - слышали новости? Передовые подразделения Первого Украинского вышли на Эльбу и встретились с американцами.
- Ну да? Вот это здорово!
- Мало того. Первый Белорусский и Первый Украинский соединились западнее Потсдама. Берлин теперь полностью окружен!
- И немецкие войска окончательно расчленены, - добавил я, мысленно увидев большую карту военных действий.
Как ни радостно было это событие, но сил у меня хватило лишь на то, чтобы добраться до двухъярусной солдатской койки и сказать Офштейну: "Не буди до шести ноль-ноль". И сразу же глухой сон выключил сознание.
Проснулся я от громких голосов. За освещенным аккумуляторным фонарем столом стояли Офштейн и Переверткин и возбужденно разговаривали.
- Помначштаба полка Логвинов лично ходил в разведку на мост, товарищ генерал, - услыхал я слова Офштейна. - Он утверждает, что мост не взят и что там нет никого из наших. У меня нет оснований не верить ему.
- Вас ввели в заблуждение, а вы вводите меня, - раздраженно отвечал Семен Никифорович. - Мне докладывали, что мост взят, что там бой идет! А вы до сих пор не подключились!
Сон с меня как рукой сняло. Сразу поняв, что к чему, я вступил в разговор:
- Товарищ генерал, ясно, что один из двух докладов неверный. Но здесь мы не установим истину. Давайте подъедем на место и там посмотрим. Тогда и увидим, кто прав.
- Ну вот еще, этого не хватало, - произнес, остывая, Переверткин. - С какой стати нам туда ехать?
- А что? - настаивал я. - Самый быстрый способ разобраться и принять решение. Чем ждать, пока штабы будут проверять да перепроверять...
- Ну ладно, - согласился Семен Никифорович, - поехали.