В январе 1942 года поездом Пермь — Москва мы возвращались из эвакуации домой. Нижние места достались нам с пятилетним братом. Одну верхнюю полку заняла мать, другую — красноармеец. Он ехал из госпиталя в свою часть.
На одной из станций началась проверка документов.
— Куда едете?— спросил начальник военного патруля.
— В Загорск,— ответила мать.
— Ваши документы недействительны.
— Но мне их в милиции выдали,— пояснила мать.
— В местной,— последовал ответ.— Москва на военном положении, и въезд туда запрещен.
— Я же до Загорска...
— От Загорска до Москвы рукой подать,— прервал ее проверяющий документы,— да и поезд в Загорске не остановится. Советую сойти в Ярославле или в Александрове.
— Что же мне теперь делать?— растерялась мать.
— Дяденька, не ссаживайте нас!— пришел я ей на помощь. Моя невнятная речь привлекла внимание начальника патруля.
— Сын-то давно болен?— спросил он.
— С рождения...
Еще раз внимательно посмотрев на меня, он что-то сказал сопровождающим его военным и вышел из купе. Те последовали за ним.
По рассказам матери, я заболел, еще не родившись. В шесть лет сделал свои первые шаги. Тогда же появились первые признаки более или менее внятной речи. К каким только врачам не обращались мои родители! Те только беспомощно разводили руками.
А я между тем рос, с каждым годом становился крепче, но следы тяжелой болезни — шаткая походка и дефект речи — сохранились и в тринадцать лет.
В школу меня не отдали, и первым моим учителем был отец. До сих пор помню тот счастливый день, когда он показал мне первые буквы.
Потом со мной стала заниматься наша соседка по квартире, Евгения Павловна Киселева, в прошлом учительница. Она-то и научила меня читать и считать. Но все ее попытки заставить мои непослушные пальцы держать ручку с пером и писать чернилами окончились неудачей. Пришлось пользоваться только карандашом.
Теперь в этом вагоне, после того как военный патруль ушел, я сидел и думал, чем бы помочь матери. Поезд, замедлив ход, поравнялся с небольшой станцией, и я увидел мальчишку, шагавшего по перрону с чемоданом в руке. «А я не могу нести такой чемодан!» — позавидовал я моему счастливому сверстнику.
— Что же теперь с нами будет?— снова послышался тяжелый вздох матери.
— Главное, не робеть!— подал голос с верхней полки наш попутчик.— Езжайте до Александрова. Там у меня родня. Дом большой. Места хватит! Я записку напишу. Привет от меня передадите. Ну а оттуда вызовете телеграммой своих и доберетесь домой. Дом-то ваш где?
— В Звенигороде. А едем в Загорский район. В село Константинове. К бабушке. Отец наш на фронте...— объяснила мать.
— Ясно!— сказал красноармеец, слезая с полки.— Все будет хорошо!— решительно проговорил он и, вынув из кармана блокнот, начал писать записку.
Прошло несколько месяцев, как мы приехали в Константиново. Промелькнуло лето, наступила осень. Ранним сентябрьским утром к школе потянулась приодетая детвора с большими букетами разноцветных георгинов.
Я сидел на завалинке и провожал ребят глазами: «А что, если пойти и мне?! Ведь не выгонят же!..»
Вот и школа. В длинном коридоре остановился и растерянно огляделся. Куда идти? Направо? А может, налево? Прошелся в один конец коридора, в другой и очутился перед приоткрытой дверью второго класса. Там шел урок. Постояв, еще раз огляделся и прильнул к щели: у окна стояла учительница и что-то рассказывала детям. Мне показалось, что она увидела меня. От испуга я даже отпрянул.
Прозвенел звонок, и мне пришлось спрятаться за угол. Минуты через три дверь отворилась. Из класса вышла учительница, окруженная второклассниками. Я двинулся ей навстречу. Она остановилась и спросила;
— Ты что, мальчик? Ждешь кого-нибудь?
— Примите меня в школу!— вместо ответа невнятно произнес я.
Учительница, не разобрав мою речь, внимательно посмотрела на меня.
«Не понимает. Как же ей объяснить?»
— Александра Ивановна! А что он так говорит?.. Почему так чудно ходит?..— посыпались вопросы.
— Идите, ребята, играйте,— спровадила их Александра Ивановна и спросила меня: — Как тебя звать?
— Валерий Завьялов... Все меня сперва не понимают, а потом привыкают... Возьмите меня в школу!..
— В школу, Валерий, принимает директор!— помолчав, ответила учительница.— Сейчас его нет. Пусть вечером мама зайдет к нему.
— А если он н-не при-имет?— с трудом проговорил я.
— Тогда приходи ко мне,— после некоторого колебания решительно сказала она.
Директор школы, темноволосый плечистый мужчина, оглядев меня с ног до головы, перевел взгляд на мать и приглашающим жестом указал ей на стул.
— Слушаю вас!
— Пришла о нем вот поговорить,— кивнула мать на меня,— в школу просится.— И рассказала мою историю.
Директор долго молчал.
— Тяжелый случай,— наконец отозвался он.— А муж на фронте?
— С первых дней добровольцем ушел.
— Трудно вам с больным ребенком!— посочувствовал директор, искоса поглядывая на меня.— Скажу сразу: заниматься в общей школе он не сможет... Да и, откровенно говоря, ни один учитель не согласится учить его... Представьте себе, вызовут его отвечать, дети начнут смеяться. Что получится в классе?..— Директор встал, давая понять, что разговор окончен.
— А Александра Ивановна ведь обещала,— тянул я, но ответа директора не услышал: мать вывела меня из кабинета.
На другой день, никому не сказав, я снова пришел в школу.
Пробравшись на цыпочках в пустой класс, сел за парту. Больше всего мне понравилась блестящая черная доска. Я подошел к ней и начал старательно выводить мелом буквы, да так увлекся, что не заметил, как в класс вошел мальчишка.
— Зачем доску пачкаешь?— набросился он на меня,— Что тебе тут надо?
— Я учиться пришел,— прошептал я.
— Чего-чего?
— Учиться пришел.
— А что ты так непонятно говоришь?
— Болен я.
В класс между тем входили другие ребята. Они с любопытством смотрели на меня.
— Да это же Валерка Завьялов, двоюродный брат Верки Шепановой. Он вчера к Александре Ивановне приходил,— затараторила девчонка с голубым бантом в косе.
Прозвенел звонок, и все заняли свои места. А я стоял посреди класса и не знал, что делать.
Вошла учительница.
— Александра Ивановна, директор не принял,— произнес я, с трудом сдерживая слезы.
Учительница помедлила с ответом, а потом, оглядев класс, сказала:
— Сядь к Сазонову Вите,— указала она парту, где сидел тот самый мальчишка, который первым вошел в класс. Я направился к нему.
— А что это он так чудно ходит?— хихикнул кто-то. Послышался шумок,
— Климкин, встань! Ты что, никогда больных не видел?
Климкин встал, засопел и опустил голову.
— Садись. И чтобы это было в последний раз!..
Дома после ужина мать принялась за шитье, я за уроки, а бабушка занялась домашними делами. Уже смеркалось, когда к нам постучались.
— Здравствуйте, я Максимова, учительница вашего сына.
— Александра Ивановна! Проходите, пожалуйста!— засуетилась мать.— Я сама собиралась к вам зайти, да вот поздно с работы прихожу: фронтовой заказ выполняем!
— Какое имеет значение, кто к кому пришел? Вот мы и познакомились!— ласково ответила учительница.
Они прошли в соседнюю комнату. Дверь была полуприоткрыта, и я услышал рассказ учительницы о том, как я просился в школу.
— Мне так его жалко стало...
Потом голоса стали тише.
— Разве от судьбы уйдешь?— с горечью произнесла мать.
— Уйдем!— уверенно ответила учительница.
— Уж и не знаю, как вас благодарить...— начала было мать, но Александра Ивановна прервала ее:
— Ну зачем вы об этом? Учиться он хочет, а это главное.
— Желания-то у него хоть отбавляй,— вздохнула мать.— Да вот руки и речь...
— Речь и руки нам, правда, мешают,— согласилась учительница,— но попробуем. А где Валерий-то?
— Я здесь, Александра Ивановна!— отозвался я, входя к взрослым.
— Ну-ка покажи свои руки! Видите, как они нас не слушаются,— говорила она, ощупывая их.— Но мы их заставим. Не может быть, чтобы мы с ними не справились… В Загорск съездим на консультацию... К невропатологу... Сегодня пятница... Вот в следующую пятницу после уроков и поедем!..
В Загорской больнице минут сорок ждали приема. И вот нас пригласили в кабинет врача.
Александра Ивановна присела на предложенный ей стул и протянула доктору выписку из истории болезни.
— Что беспокоит сына?— спросил тот, прочитав выписку.
— Это мой ученик,— пояснила Александра Ивановна.— Невнятная речь и скованность движения рук мешают мальчику учиться. Чем можно помочь?
— Думаю, прежде всего лечебная физкультура,— отвечал врач,— неплохо бы, конечно, заняться с логопедом. Но в селе такого специалиста не найти.
— Попробую сама.
Врач с уважением посмотрел на учительницу. Затем, помедлив, достал из шкафа и протянул Александре Ивановне книгу.
— Возьмите. Это пособие для логопедов.
На следующий день после уроков Александра Ивановна велела мне задержаться.
— Будем исправлять речь,— сказала она, когда в классе мы остались одни.— Прежде всего, какие буквы ты не выговариваешь?
— С, Р, Л.
— С Л, пожалуй, и начнем. Первые упражнения такие...
И началась тренировка. От напряжения болели челюсти и язык. Но я не жаловался. Мне очень хотелось, чтобы люди понимали меня.
— Валера, ты не устал?— спрашивала учительница.
— Нет, что вы, Александра Ивановна!
Занятия продолжались. И так ежедневно. А месяца через четыре я читал вслух стихотворение Пушкина «У лукоморья» и вдруг почувствовал, что выговариваю букву Л, которую раньше не мог произнести.
— Александра Ивановна, буква Л получилась!
— Получилась, Валерий!
Глаза ее сияли.
— Давай закрепим. Повторяй: лампа, лапа, ложка...
Я несколько раз произнес эти слова, и опять буква Л получилась.
— Ну, Валерий, с первой победой тебя! Теперь начнем работать над другими буквами.
Среди ночи меня разбудило радио. Послышались позывные Москвы и торжественный голос Левитана:
— Внимание! Говорит Москва! Через несколько минут будет передано важное сообщение!..
Левитан сообщил долгожданную весть. Война окончилась.
— Мама! Баба Нюра! Война кончилась! Мы победили!— Я поднял весь дом на ноги.
Все собрались у репродуктора. Некоторое время сидели неподвижно. По лицу матери текли слезы.
— Дождались!— облегченно вздохнула бабушка,
— Ура! Война кончилась! Скоро папа приедет!— закричал мой младший брат Володька и побежал на улицу.
— Володя, оденься!— крикнула ему вдогонку мать, но его и след простыл. Я тоже, конечно, вышел на„улицу.
Несмотря на ранний час, село проснулось. Люди выходили из домов, шли к центру. Стихийно возник митинг. Потом появилась гармошка, кто-то затянул песню. Ее подхватили, и она поплыла по селу.
А спустя несколько месяцев начали возвращаться домой фронтовики. От отца пришла телеграмма: «Выехал, встречайте». Наконец настал этот долгожданный день, и я увидел отца.
Поставив на землю чемодан и картонную коробку, он обнял мать, а потом нас с братом, и мы пошли к дому. Односельчане приветствовали отца.
В селе его хорошо знали. Здесь он родился и вырос. Двенадцати лет пошел в люди. Октябрь встретил в Москве. Затем приехал в свой Загорский уезд на комсомольскую работу. Люди старшего поколения, листая подшивки местной газеты «Плуг и молот», встречали очерки, рассказы и фельетоны за подписью «Иван Угрюмый». Это был псевдоним отца. Он стоял с повлажневшими глазами, глядя на сельскую улицу, где прошли его детство и юность.
Когда мы пришли домой, отец усадил меня рядом с собой и спросил:
— Ну, сынок, давай подведем итоги нашего соревнования. Я обещал вернуться домой с победой. Свое обещание выполнил. А что ты обещал в письмах?
— Хорошо учиться,— ответил я,— свои обязательства я тоже выполнил.— И показал свой табель с отметками.
— Молодец,— похвалил он и, подмигнув, сказал: — А я тебе что-то привез.— Он распаковал картонную коробку и достал из нее новенькую гармошку.
— Это... Это мне?1
— Тебе!
— Но у меня же руки больные. Как я сумею играть?
— Вот и будешь разрабатывать пальцы.
На другой день отец собирался зайти в школу — познакомиться с моей первой учительницей. Когда я вернулся с занятий, его еще не было дома. Пришел он поздно. Нас с братом отправили спать. Брат уснул сразу. А я сквозь дремоту услышал из-за тонкой перегородки голос матери:
— Вань, ты в школе-то был?
Я насторожился.
— Был, но с Александрой Ивановной повидаться не удалось.
— Что так?
— Уехала к своим избирателям.
— Да, ее в райсовет не зря выбрали, ее у нас любят, со всякой заботой и радостью — всегда к ней.
— Вот и директор тоже очень хорошо о ней отзывается. Оказывается, она еще в двадцать пятом году была делегатом Первого всесоюзного съезда учителей. У них вся семья такая. Муж — секретарь райкома. Жаль расставаться с ней. Работу мне в Звенигороде предлагают. А вот как Валерка там учиться будет? Здесь-то его уже знают, и Александра Ивановна...
— Да, ей мы многим обязаны. Не всякий учитель добровольно такого ребенка в свой класс возьмет. Только ведь и в других школах свои «Александры Ивановны» есть. Конечно, трудно придется ему сначала, а потом привыкнет, он у нас молодец, парень старательный.
Лето мы провели в Константинове, а в августе переехали в Звенигород.
Со страхом ждал я нового учебного года. Ведь мне предстояло начать его в новой школе. Как отнесутся ко мне ребята? Будут ли новые учителя так же внимательны, как в Константиновской школе? С таким чувством шел я первого сентября в школу.
Вот и красное каменное здание, Незнакомые лица. Все друг с другом здороваются, рассказывают, как провели лето. Только я одиноко стою в стороне. Мое внимание привлек мужчина в выгоревшей солдатской гимнастерке, подпоясанной тонким ремешком. Он стоял на пригорке, поглаживая острую бородку клинышком, и кого-то искал глазами. Увидев меня, спросил:
— Новенький? Из какой школы?
— Из Константиновской,— ответил я.— А вы учитель?
— Я классный руководитель 6-го класса «Б». Зовут Владимир Сергеевич, фамилия — Морошкин!
— Меня направили в ваш класс.
— Очень хорошо,— ответил Морошкин и, подмигнув, добавил полушутя-полусерьезно: — Только я строгий! Тебя как звать?
— Завьялов Валерий!
Он записал в тетрадь. Потом снова поискал кого-то глазами, наконец, видимо, нашел и подозвал к себе стройного паренька в синей футболке.
— Макаров, собери ребят!
Через несколько минут 6-й «Б» окружил своего классного руководителя.
— А что-то я не вижу Агафонова. Где он?— спросил Морошкин.
— Я здесь,— отозвался один из ребят.
— Все в сборе... Начнем... Прошу записать временное расписание на завтра. История, математика, физика, литература, немецкий, ботаника.
— Шесть уроков!— зашумели шестиклассники.
— Ничего, ничего, мы уже с вами не маленькие,— утихомирил Морошкин недовольных.— И не стыдно вам? А сейчас организованно отправляемся в класс.
Первая неделя в новой школе прошла без происшествий. В субботу у нас по расписанию четвертый урок — физкультура. На перемене ребята переоделись, направились в спортзал. А я стал готовиться к очередному уроку.
В класс заглянул преподаватель физкультуры Михаил Савватьевич Нестеренко.
— Почему не в спортзале?— спросил он, окинув меня внимательным взглядом.
Я стоял и молчал.
— О тебе я все знаю,— пришел на помощь Нестеренко.— Зря стараешься освободиться от физкультуры. Это, пожалуй, одно из средств, с помощью которого ты сможешь найти свое место в жизни. Пошли в зал!
Дав задание учащимся, он сел рядом со мной.
— Нужно научиться расслаблять мышцы,— вслух размышлял учитель.— Они у тебя напряжены. Будешь ощущать боль. Но другого выхода нет. Лечебная физкультура возвратила многих тяжелораненых в строй. Слышал ты о книге Бориса Полевого «Повесть о настоящем человеке»? Если не читал, прочти!
«Повесть о настоящем человеке» я прочитал быстро. Летчик без ног полетел на самолете. Я поверил в чудотворную силу физкультуры. Приходил в школу задолго до уроков и проделывал все упражнения, рекомендованные Михаилом Савватьевичем. Труднее всего было, не сгибая ног, достать пол руками. Одна попытка, вторая, третья... И никаких результатов. Обливаясь потом, я садился на скамейку и, отдохнув, снова начинал упражнение.
Однажды в зал заглянул Нестеренко, Он некоторое время наблюдал за мной, задумался, а затем решительно сказал:
— Хватит на сегодня. Перегрузки могут принести вред, Вера Яковлевне Пороховой тебя бы показать! Это крупный специалист по лечебной физкультуре!
— И я буду здоровым?
— Совсем, конечно, не вылечишься, но с помощью тренировок многого можно добиться.
— Мне бы только руки чуть подправить, чтобы писать.
— Зря сетуешь на свои руки,— проговорил он.— У Веры Яковлевны в клинике я видел девушку. У нее руки совсем не работали. А она заочно где-то училась.
— Как же она писала?— удивился я.
— Зубами.
— Зубами?!.
— Да, зубами. Вот видишь, дела-то твои не так плохи, как тебе кажется.
Через несколько дней учитель отправился со мной в клинику нервных болезней 1-го Московского медицинского института имени И. М. Сеченова. Она помещалась в двухэтажном здании. Мы поднялись на второй этаж.
Вера Яковлевна была на лекции, и нам пришлось немного подождать. Но вот прозвучал звонок, и в коридоре стало светло от белоснежных халатов.
Окруженная студентами, из аудитории вышла невысокая, с энергичным лицом женщина. Она сразу узнала Михаила Савватьевича.
— Помню, помню,— говорила она, пожимая его руку, и пригласила нас в свой кабинет.— Кажется, вам я советовала специализироваться по лечебной физкультуре?
— Мне,— подтвердил Михаил Савватьевич и, улыбаясь, добавил: — Только я оказался непослушным студентом: пошел в школу преподавателем.
— И здесь, по-видимому, нашли себя?
— Думаю, что физическое воспитание в школе весьма необходимо. От войны нам достались дети со слабым здоровьем. Кому, как не нам, закалять их?
— Пожалуй, вы правы,— согласилась Вера Яковлевна.— Что вас ко мне привело?
— Вот мой ученик Валерий Завьялов,— представил Михаил Савватьевич и рассказал обо мне.
Вера Яковлевна попросила раздеться, осмотрела меня и покачала головой.
— Нельзя давать силовые упражнения. Они увеличивают спастику. Занятия лучше перенести в лес- На холмистую местность. Это будет развивать координацию движений.
Вера Яковлевна дала еще несколько советов. С тем мы и уехали. А на другой день я начал упорно заниматься лечебной физкультурой.
Не оставляю ее до сих пор, убедившись за долгие годы, что именно она поставила меня на ноги.
В восьмом классе я увлекся краеведением, записался в кружок, которым руководил Владимир Сергеевич Морошкин. Учитель поддержал мое увлечение и поручил собрать материал для краеведческого музея по истории чулочной фабрики «Красный маяк». Я договорился встретиться с Николаем Константиновичем Белоусовым, главным бухгалтером фабрики, у него дома. Давая задания, Владимир Сергеевич мне рассказал, что Белоусов работает на фабрике со дня основания и за все эти годы накопил интересный материал по истории предприятия.
Дверь открыла девушка с двумя толстыми косами.
— Могу ли я видеть Николая Константиновича?— с усилием произнес я, разглядывая девушку, которую часто встречал в школьном коридоре и на вечерах. Я стоял на пороге, смотрел на нее и не мог двинуться с места.
— Ну проходи же,— пригласила девушка, немного смутившись.
Я несмело пошел за ней.
— Сюда,— она открыла дверь небольшой комнаты.— Папа, к тебе пришли.
— Иду!— отозвался он.— Наташа, займи гостя. Я сейчас...
Наташа вернулась в комнату и села напротив. С минуту мы молчали, разглядывая друг друга.
— Я слышала, у тебя есть книга «Повесть о настоящем человеке»,— нарушила молчание Наташа,— Дашь почитать?
— Конечно... Завтра принесу… Можно мне иногда заходить?
— Буду всегда рада тебя видеть.
«А зачем мне сюда ходить?— мысленно спросил я себя.— Все равно она дружить со мной не станет».
Сколько раз я хотел подружиться с девушкой — и не получалось. Теперь мне встретилась Наташа. Не знаю, что меня привлекло в ней: чудные косы, а может, добрая улыбка. Сердце тянулось к девушке, а мысль останавливала: «Я же инвалид, Но может быть, это моя Тая, подобная подруге Павки Корчагина?» Я представил Наташу, стройную, красивую, и себя, идущего шатающейся походкой. «Нет, нет!» Стараясь не глядеть на Наташу, стал ждать ее отца. В комнату вошел жизнерадостный пожилой человек, и трудно было поверить, что он проработал на фабрике около тридцати лет.
— Ну-с, юноша, чем могу служить?
— Я собираю материал о вашей фабрике, Николай Константинович.
— Кое-что дам,— сказал он.
Через несколько минут передо мной лежали документы, рассказывающие об истории фабрики: вырезки из старых газет, снимки и т. д. Материал, конечно, богатый. Но попробуй сделай из него выписки больными руками. К тому же не хотелось показывать Наташе свою беспомощность. Она, поняв мое состояние, сама предложила свою помощь.
Сколько раз я давал себе слово не ходить больше к Наташе! «В последний раз,— говорил себе,— должен же я ей книгу отнести», Так я оправдывал очередной визит.
Дверь открыла Наташа. По ее глазам я понял, что пришел некстати.
— Наташа, я книгу принес.
— Спасибо... Проходи,— пригласила девушка.
Мне бы сразу уйти, а я послушно поплелся за ней в знакомую комнату, где на диване сидел Алешка, студент филологического факультета МГУ.
В школе поговаривали об их дружбе, но я никогда вместе их не видел и потому разговорам не верил, скорее не хотел верить. «Соперничество-то мне не под силу»,— с горечью подумал я.
— Валера, ты посиди минутку... Пока Алеша мне теорему объяснит,— засуетилась Наташа.— Посмотри свежий «Огонек», Алеша купил...
«Алеша, Алеша»,— больно отозвалось в сердце. А тот между тем терпеливо объяснял Наташе теорему.
— Поняла?— спрашивал он.
— Кажется,— отвечала Наташа, пряча свой взгляд.
«Третий лишний»,— я встал и решил уйти.
— Куда же ты? Посиди, мы сейчас закончим и будем музыку слушать.
— Нет, надо идти!— решительно сказал я, простился и вышел.
Долго в тот день бродил по улицам, пока не оказался около дома Морошкина.
— Валерий! Легок на помине. Я твою работу о «Красном маяке» прочитал. Недурно! Совсем недурно! У тебя что-нибудь случилось?— заметив мою растерянность, спросил он.
— Да нет... Вроде ничего...
— А по-честному?
— Влюбился!..— неожиданно признался я.
— Задача!— Морошкин по привычке потянулся к бородке и зажал ее в кулак.— И что же?..
— Разве можно полюбить инвалида?.
— А почему же нет? Да вот пример. Перебегая железнодорожный путь, парень попал под поезд и потерял обе ноги. Так вот девушка, с которой он дружил, стала его женой. Только думаю, Валерий, ты просто увлекся, а настоящую любовь ты еще встретишь.
— Но, Владимир Сергеевич, Наташа — самая лучшая в мире.
— Так уж и лучшая?— усмехнулся Морошкин.
— Самая лучшая...
— А вдруг она любит другого?
— Может быть.
— А ты объяснись.
— Объясняться? Зачем?
— Легче будет. И не переживай. Поверь мне, обязательно встретишь ту, которая будет самой лучшей.
На новогодний бал я решил не ходить. С увлечением читал «Три мушкетера». Настойчивый стук в дверь прервал мое чтение. «За мной»,— догадался я, открывая дверь, и не ошибся: неразлучные друзья Костя Макаров и Вася Агафонов в белых сорочках и галстуках предстали предо мной. Не скрывая восхищения и зависти, я осматривал своих друзей. «Сегодня они с девчатами будут танцевать. Счастливцы!» — подумал я.
— Хандрим?— спросил Вася Агафонов.
— Да нет, что ты!— пробормотал я.
— А почему на вечер не идешь?
— Плохо себя чувствую...
— Все ясно. Тоска напала,— уточнил Костя Макаров.— Одевайся.
Тон его не допускал возражений.
— Да нет, ребята. Я...
Но все мои возражения были напрасны... Когда мы вошли в зал, бал был в полном разгаре. Играла музыка. Вокруг елки танцевали пары, а среди танцующих сновали семиклассники, выполнявшие роль «аккуратных почтальонов». Я поискал глазами Наташу, она танцевала с Алешкой. Была она в бледно-розовом платье. «Красивая!— восхищался я Наташей.— Какой у нее номер? 25». Я вынул свое послание. Хотел отдать пробегавшему «почтальону», но помедлил. «Зачем? Разве не все ясно без слов?» Порвал письмо и бросил в корзину. «Все!.. Забыть! Через полгода она кончит школу. Уедет в институт. И будет легче... А будет ли?..»
Наконец наступил и мой выпускной вечер.
Взволнованные лица ребят и девушек. Все рассаживаются. Мы впереди, за нами родители и гости, В президиуме наши учителя. Я смотрю на них благодарными глазами. Началось вручение аттестатов зрелости.
— Завьялову Валерию Ивановичу!— звучит голос директора
До стола президиума ковровая дорога. Сколько трудов стоило получить право идти по ней! Будто на экране возникает лицо первой моей учительницы Александры Ивановны. Сто с лишним километров разделяет село Константиново и Звенигород, но все равно кажется, что и она сегодня здесь, в президиуме.
Мне вручают аттестат зрелости.
— Дорогие… Спасибо вам…— голос обрывается, и я с трудом сдерживаю нахлынувшее волнение.— Спасибо… Вы много сил и времени тратили на меня. Я не знаю, сумею ли оправдать ваши надежды… — Я не в силах сдержать слезы.
— Мужественный человек, и вдруг слезы,— укоризненно говорит Морошкин.— Мы верим, ты преодолеешь все трудности и неудачи по-корчагински. Даешь слово?
— Даю,— тихо говорю я и под аплодисменты моих друзей иду на свое место.