— А знаешь ли, Паша, какая трудная быть может жизнь у нас впереди? — спросил ее однажды Бабушкин.
— Знаю, Ваня, — ответила она и добавила: — С тобой мне будет везде легко!
Бабушкин глубоко ценил ее искреннюю любовь, ее горячее желание помочь ему во всяком деле. Он подолгу и часто беседовал с ней, рассказывал ей о жизни в деревне, в столице. Прасковья Никитична стала верным помощником Ивана Васильевича.
Для того чтобы добыть кусок хлеба, Бабушкину приходилось браться за любую, даже поденную работу, при найме на которую не требовался паспорт. Несколько недель он работал землекопом при постройке большого склада на берегу Днепра. С непривычки, после многомесячного сиденья в тюрьме, ему было очень трудно войти в ритм работы, требовавшей большого физического напряжения и выносливости. Но с виду казавшийся далеко не сильным, худощавый, среднего роста петербургский металлист обладал совершенно незаурядной выдержкой, силой воли и вскоре стал выполнять норму наравне с издавна привыкшими к земляным работам поденными чернорабочими.
Работать землекопом пришлось, однако, недолго. После внезапной проверки паспортов и увольнения с постройки всех «не имевших постоянного вида» Бабушкин поступил в артель по разгрузке барж, приходивших с низовьев Днепра, доверху нагруженных полосатыми спелыми арбузами. На расстоянии трех шагов друг от друга, цепочкой становились поденные рабочие, и тогда казалось, что арбузы, только что темно-зеленой горой возвышавшиеся над бортами баржи, внезапно оживали и, словно мячи в какой-то быстрой игре, перелетали по десяткам крепких, растрескавшихся на жаре рук на берег, под прохладный навес из старого паруса.
— Эй-эй, молодчик! Шевелись, шевелись! — то и дело покрикивал старшой артели. Этот труд тоже был не из легких. Бабушкин вспоминал, что за долгий четырнадцатичасовой рабочий день ему платили сорок-пятьдесят копеек. Осенью разгрузка барж окончилась, и снова надо было искать работу. Спустя некоторое время Ивану Васильевичу удалось поступить на прокладку трамвайных путей. Строительство велось спешно, и начальство при приеме смотрело на документы сквозь пальцы.
Несмотря на изнуряющую физическую работу, Иван Васильевич по вечерам находил еще достаточно энергии для поддержания дружеских отношений со знакомыми рабочими на екатеринославских заводах и фабриках. С первых же дней своего появления в этом городе он осторожно, но тщательно и неутомимо устанавливал связи с революционно настроенными рабочими. До приезда Бабушкина в Екатеринославе существовали лишь отдельные группы социал-демократического направления, ведущую роль в которых играли интеллигенты.
В своих «Воспоминаниях)» Иван Васильевич отметил: «..до нашей организации, положившей в основу начало широкой агитации по всем заводам, существовала старая организация, которую можно было назвать организацией ремесленного характера и которая ничем особенно ярко себя не проявила».
В промышленных городах юга России, как и в столице, быстро росла численность пролетариата, назревали неизбежные столкновения рабочих с капиталистами. Необходимы были кадры умелых организаторов для объединения рабочего движения, для придания ему массового и, самое главное, политического характера.
Эту работу в Екатеринославе с большим успехом выполнял И. В. Бабушкин. Владимир Ильич в 1913 году, говоря о начале массового рабочего движения и об основании партии, отметил:
«Десятки и сотни рабочих (подобных покойному Бабушкину в Петербурге) не только слушали лекции в кружках, но сами вели агитацию уже в 1894–1895 годах, а затем переносили организации рабочих другие города (основание екатеринославских организаций высланным из Питера Бабушкиным и т. п.)».
Во второй половине 1897 года Иван Васильевич уже создал крепкую группу подпольщиков-рабочих, среди которых были Г. И. Петровский, токарь Дамский и питерцы — Меркулов, Петр Морозов и Матюха.
Бабушкин с большим успехом применил среди екатеринославских рабочих указания В. И. Ленина о тесной увязке экономических и политических требований пролетариата, о глубоком изучении местных нужд рабочих того или иного завода, фабрики.
Агитационную работу Бабушкин вел теперь, применяясь к условиям труда на заводах и учитывая уровень развития своих кружковцев. Иван Васильевич сам без улыбки не мог вспомнить о первых шагах своей кружковой деятельности, о неумении конспирировать. Здесь, в условиях Екатеринослава, Бабушкин выступал уже как опытный подпольщик. Теперь он не напишет на классной доске: «На заводе скоро будет стачка», как когда-то сделал это на занятиях в воскресной рабочей школе. Умело и осторожно подходил он к каждому члену своих кружков, не торопясь, знакомился с его умственными запросами, исподволь, с выбором давал читать рабочим Джованьоли «Спартак», Войнич «Овод». «Овод» служил нескончаемой темой для разговоров об интригах духовенства, о поддержке религией господствующих классов, о значении твердости, товарищеской спайки в борьбе трудящихся за свое освобождение.
Подготовив почву беседами на историко-революционные темы, Бабушкин переходил к злободневным вопросам политической агитации.
Большое влияние на молодежь екатеринославских заводов оказала листовка «Что такое социалист и политический преступник?», которую Иван Васильевич, несмотря на большой риск, ухитрился все-таки привезти с собой из Петербурга. Теперь члены подпольных марксистских рабочих кружков в Екатеринославе с увлечением читали, что «социалисты — это те люди, которые стремятся к освобождению угнетенного рабочего народа из-под ярма капиталистов-хозяев».
О методах пропаганды, о способах ведения занятий И. В. Бабушкина в рабочих кружках Екатеринослава рассказывает Г. И. Петровский:
«В разговорах со мной Бабушкин старался узнать мои взгляды и стремления, выяснял мой умственный горизонт. Хотя я и много уже читал в те времена, но больше всего всякую дребедень, затемнявшую сознание. Когда я рассказал Бабушкину, что я читаю, он рассмеялся и обещал дать мне почитать нечто лучшее.
Вскоре товарищ Бабушкин пригласил меня к себе на квартиру. Когда я пришел к нему в комнату на Чечелевке, меня поразила, прежде всего чистота: опрятная кровать, столик, накрытый чистой скатертью, небольшая этажерка с книгами, портрет Карла Маркса над кроватью, — скромно, но очень уютно и приятно. Товарищ Бабушкин дал мне прочитать книжку о восстании рабов под руководством Спартака в древнем Риме.
— Вот прочитай эту книжку, — сказал он, — если понравится, тогда еще дам. Книжку о Спартаке я спрятал за пояс под блузу, понес к себе на квартиру в Кайдаки (рабочий район Екатеринослава) и здесь вместе со своим другом Павлом Мазановым прочитал ее с захватывающим вниманием. Неотразимое впечатление произвела на нас великая отвага Спартака, предводителя рабов, восставших против римских рабовладельцев и отчаянно боровшихся за свое освобождение».
Иван Васильевич дал Г. И. Петровскому еще целый ряд таких же волнующих, интересных для каждого рабочего книг: «Через сто лет» Беллами, «Углекопы» Э. Золя, «Овод» Войнич, рассказы Г. Успенского, сатиры Салтыкова-Щедрина, стихотворения Некрасова, его поэму «Кому на Руси жить хорошо», «Два брата» Станюковича, «В забытом краю» Найденова, «Историю культуры» Летурно, «Историю земли» Мушкетова, «Астрономические вечера» Клейна.
Лишь хорошо ознакомившись со взглядами, чувствами своих товарищей рабочих, лишь убедившись в их полной готовности вести революционную работу, Бабушкин приступал к организации новых марксистских подпольных кружков. Как и в Петербурге, его не останавливали ни усталость после работы, ни дальность расстояния. Иван Васильевич неутомимо и аккуратно, всегда в точно назначенный час появлялся на Амуре, в Кайдаках, на Холмиках — во всех районах Екатеринослава, где намечались товарищеские встречи и беседы.
Рабочие, измученные двенадцатичасовым физическим трудом, буквально оживали, когда Иван Васильевич вел с ними беседу, неторопливую, глубоко продуманную, всегда задевавшую самые больные вопросы.
Бабушкин создал несколько кружков из рабочих Брянского, Трубного заводов, железнодорожных мастерских. Кружковцы на своих собраниях беседовали о прочитанном, главным образом о сатирах Салтыкова-Щедрина, о том, как будут жить люди при социализме (материалом служила книжка Беллами), о положении крестьянства после реформы 1861 года. Последняя тема неизбежно переплеталась с темой о положении рабочего класса, в частности с условиями труда на екатеринославских заводах.
Кружковцы собирались чаще всего в районе Чечелевских улиц (одна из них теперь в Днепропетровске носит имя И. В. Бабушкина), выходивших прямо в степь. Неподалеку находилось Чечелевское кладбище, на котором удобно было собраться небольшой группой под видом очень популярных на юге России «поминок родителей на могилках». Члены кружка читали «Экономические очерки» Карышева, затем талантливо написанные брошюры А. Н. Баха, вскрывавшие «хитрую механику» капиталистического угнетения, читали и горячо обсуждали первые, дошедшие в Екатеринослав марксистские работы Плеханова. На берегу Днепра шли страстные споры о методах борьбы с администрацией заводов, о способах защиты прав рабочих.
Бабушкин применял в своей кружковой работе те же испытанные методы, что и за Невской заставой в Петербурге: советовал членам кружков поближе знакомиться с настроениями и нуждами рабочих каждого завода в отдельности, собирать материалы для предъявления администрации требований, вскрывать нарушения фабричных правил, неправильные расценки и т. д. Большую помощь в организации кружков оказал Ивану Васильевичу его старый знакомый слесарь П. А. Морозов, арестованный в Петербурге в 1894 году и отбывший там немалый срок предварительного заключения, а затем высланный из столицы и приехавший в Екатеринослав.
Постепенно, месяца через три-четыре. Бабушкин на чаи подготавливать своих товарищей по кружкам к активной пропагандистской работе. Кружковцы собирались то у Бабушкина, Петровского или слесаря Дамского, то в районе Холмиков. Иван Васильевич, убедившись в преданности всех членов кружка, в их глубокой тяге к объединению, предложил товарищам обмениваться друг с другом опытом своей подпольной работы. На одном из собраний кружка под руководством Бабушкина обсуждал самый острый вопрос: о снижение администрацией расценок на местных заводах.
Среди рабочих Брянского и Трубного заводов росло сильное недовольство. Почти на всех предприятиях города то и дело вспыхивали разрозненные выступления значительных групп рабочих, протестовавших против всевозможных притеснений предпринимателей и заводской администрации. На строительстве трамвая двое суток бастовали укладчики рельсов, не вышла на работу целая смена прокатного цеха на Брянском заводе, отказались принять новые расценки прокатчики Трубного завода. Но эти единичные, короткие выступления подавлялись заводчиками и полицией.
Наступил новый, очень важный этап деятельности Ивана Васильевича: члены подпольных марксистских кружков готовились к выпуску первых листовок с призывом к рабочим города.
Иван Васильевич решил найти совершенно изолированное помещение, чтобы в случае ареста не подвести своих товарищей. Он хотя в сильно нуждался в средствах, но подыскал отдельную недорогую комнату и переселился в нее.
Бабушкин и его товарищи усиленно хлопотали, чтобы достать типографский станок или хотя бы попытаться напечатать прокламации в какой-либо типографии. Однако все их старания не увенчались успехом: один из наборщиков, согласившийся было «провернуть» десяток-другой листовок, в последнюю минуту испугался и отказался.
В то время в Петербурге уже появились первые мимеографы, но Иван Васильевич знал, что за каждым покупателем этого прибора полиция устанавливает неослабное наблюдение, и сам стал мастерить печатающий аппарат. Он сделал железный стержень с выступами и ручкой, охватывающей своими гнездами концы железкой оси валика, затем послал Матюшу в аптекарский магазин за агар-агаром, приготовляемым из водорослей, раствор которого в известной пропорции с глицерином дает прекрасную упругую массу, необходимую для нанесения на валик.
Пришлось также похлопотать о подыскании бумаги, подходящей для печатания. Во избежание подозрений Бабушкин покупал бумагу в разных частях города. Ближайшие его друзья-кружковцы помогали Ивану Васильевичу печатать листовки. Когда листовки были готовы, подпольщики решили немедленно распространить их в рабочих районах города. «Конец 97-го и начало 98-го гг. были блаженными временами в Екатеринославе для лиц, распространявших листки, — вспоминал И. В. Бабушкин. — Нужна была только смелость выйти ночью на улицу и, никого не встретив — ни городового, ни дворника, ни провокатора, ни шпиона, которые мирно спали, заняться разбрасыванием листков.
Мы хорошо воспользовались этим обстоятельством и благополучно возвращались домой, кой-где иногда встречая ночного сторожа, после хорошо сделанной работы».
Бабушкин и его товарищи-кружковцы часть отпечатанных прокламаций расклеивали на заборах и домах, а часть раскладывали на скамейках городских скверов, на лавочках возле домов и т. п.
Результаты этого первого выступления членов кружка Бабушкина были хорошие: шедшие рано утром на заводы рабочие поднимали листовки, положенные на их пути, или читали приклеенные к заборам. Рабочие многие листовки попортили, стараясь снять их с забора и унести домой, чтобы прочесть не торопясь и не опасаясь появления полиции.
Бабушкин решил в следующий раз листовки не расклеивать на заборах и стенах домов, а постараться распространить их среди самих рабочих.
Полиция и администрация заводов узнали о появлении листовок лишь на другой день, когда мастера и всякого рода «хозяйские уши» (их было немало и на екатеринославских заводах) донесли жандармам и хозяевам о возбуждении, с которым читают и обсуждают рабочие какие-то появившиеся ночью воззвания. Полицейские помчались отбирать листовки и арестовывать читавших, но шпикам и полиции досталось лишь две-три листовки. Арестовать же никого не удалось, так как рабочие надежно спрятали эти ободряющие, правдивые обращения их неизвестных друзей. Но полиция насторожилась, и за каждым рабочим, состоявшим у мастера или шпика «на заметке», было усилено наблюдение.
Ивану Васильевичу также пришлось убедиться, что даже в отдаленном, глухом районе появился какой-то нарочито по-крестьянски одетый человек высокого роста, частенько прохаживавшийся около маленького домика, где жил Бабушкин. Иван Васильевич, уходя вечерами из дому, прибегал к дополнительным мерам предосторожности: он оставлял ярко горевшую лампу на своем столике, окно занавешивал так, чтобы с улицы нельзя было рассмотреть ни в одну щелочку, есть ли кто-нибудь в доме, а сам выходил через кухню во двор и направлялся к саду.
Пробравшись вдоль низенького, покосившегося забора до заросшего вербой и ольхой оврага, тянувшегося далеко в степь, Бабушкин осторожно перелезал через забор и спускался вниз. Сделав большой крюк, Иван Васильевич появлялся совсем не с той стороны, откуда его могли выследить филеры. Жандармы думали, что кружками рабочих руководит какой-либо интеллигент, живущий в центральной части города. Поэтому филеры долгими часами бесплодно ожидали появления человека подозрительного вида в почти обязательной по тому времени мягкой шляпе с огромными полями, с книгами подмышкой и внушительного размера палкой для защиты от собак.
А в это время Иван Васильевич глухими переулками и задворками, где перелезая через покосившиеся тыны, где шагая прямо по огородам, меж зарослей высокой кукурузы, по плетям огромных тыкв и арбузов, пробирался к маленькому домику на одной из Чечелевоких улиц.
Внимательно оглядевшись, Бабушкин осторожно дергал еле заметную веревочку, искусно спрятанную в пустой бочке у водосточной трубы.
В глубине домика тихо звякал колокольчик, дверь немедленно отворялась, Иван Васильевич входил к поджидавшим его друзьям. Затем он усаживался, вынимал из-за пазухи тетрадь или книжку, и начиналась увлекательная беседа, нередко продолжавшаяся до полуночного гудка.
Успех первых листовок придал бодрости кружковцам. Они с оживлением говорили о большом впечатлении, произведенном первыми прокламациями.
— Надо выпустить листовки специально для каждого завода! — предложил Иван Васильевич на одном из собраний кружка. В петербургском «Союзе борьбы» рабочие особенно интересовались именно такими листовками.
Через месяц каждая группа кружковцев получила по целой пачке подпольных листовок (двести-триста штук), предназначенных в отдельности каждому, крупному заводу. Написано было несколько разных листовок, обращенных к металлистам Брянского завода, железнодорожникам и даже к рабочим Каменского завода, расположенного в тридцати трех километрах от Екатеринослава. Всего удалось напечатать около трех тысяч экземпляров.
Для распространения листовок были намечены наиболее надежные, активные кружковцы. На каждый район вокруг того завода, где надо распространить листовку, выделено было три-четыре члена «Союза борьбы». Закончив успешно свою работу, они делали пометки мелом в условленных местах, чтобы товарищи знали, что никто не арестован и все листовки распространены. Иван Васильевич вспоминал, что «у всякого был свой знак, чтобы не было однообразия. Этот способ был очень удобен и конспиративен».
Но как проникнуть на самые заводы, разбросать листовки непосредственно в мастерских, в цехах? Днем, на глазах мастеров и хозяйских соглядатаев, сделать этого было нельзя. И Бабушкин со своими ближайшими товарищами по кружкам придумал немало остроумных способов для того, чтобы листовки попали прямо в руки рабочих.
…Полночь.