"Феникс
О святое, чистое, совершенное пламя,
Прими же в себя нас обоих,
И из нашего праха пусть восстанет одно имя. Голубь
О священный благоухающий Огонь, поглощающий
Ветви, под которыми все девять муз слагали свои песни.
Прими мое бренное тело как жертву,
И из твоего пламени поднимется одно имя".
Этот повторяющийся образ - некое загадочное имя, остающееся после обоих героев, возникающее, подобно Фениксу, из их пепла, явно несет важную смысловую нагрузку. Мы встречаем его и дальше, в стихотворениях других участников сборника; так, в поэме, с которой начался наш поиск и под которой стоит имя Шекспира, образ уточняется - "двойное имя"; у Марстона он обретает и другие, весьма многозначительные атрибуты, отсутствующие в легенде о чудесной птице.
Голубь все-таки первым вступает в пламя, сгорая в нем, и рассказом Феникс о том, как стоически, даже с улыбкой, принял ее друг свое последнее испытание, заканчивается поэма Честера:
"Посмотрите на насмешливое выражение его лица
Раскинув свои крылья повсюду, он продолжает смеяться!
Учись, испорченный мир, учись слушать и видеть
Дружбу незапятнанную и подлинную".
И вот она уже спешит за ним:
"Я лечу к тебе, милый Голубь, и своими крыльями
Я обниму твой драгоценный пепел.
И я надеюсь, что это восстающее Создание
Будет владеть всем, сотворенным нами обоими.
Но мне пора. О, приобщи меня к своей славе!"
Обратим внимание на "Создание" (Creature), которое будет владеть всем, что сотворено обоими героями, - это, несомненно, тот же загадочный образ "Имя, поднимающееся из их пепла", но есть и некоторое уточнение: речь идет о творческом наследии. Завеса тайны приоткрывается... Внимательному читателю могут показаться странными слова Феникс о том, что у ее мертвого (или умирающего) друга было насмешливое - или даже веселое (mirthfull) выражение лица. Однако это не опечатка и не небрежность автора, ибо рядом с этим прилагательным мы видим глагол joyes - веселится. Он смеялся и на пороге Вечности...
Под последней строкой монолога Феникс напечатано: "Конец. Р.Ч. (Роберт Честер. - И.Г.)"; несмотря на это, далее на трех страницах появляются еще два стихотворения, не разделенные на строфы - строки рифмуются попарно. Первое озаглавлено "Пеликан" и содержит его свидетельство как о смерти Голубя, так и самой Феникс:
"О, что за душераздирающий Спектакль,
Подлинное Чудо Мира я видел..."
Они снабжены отдельной подписью Честера и явно добавлены позже.
Пеликан говорит о мужестве, с которым Голубь встретил смерть, потом рассказывает, как Феникс ("удочеренное дитя Природы") храбро последовала за своим другом, и оба сгорели в пламени Аполлона.
"О, если редчайшие из земных существ
Сгорают вместе, что может подняться из огня
И предстать перед глазами изумленных смертных,
Как не еще более совершенное Создание?"
Это возникшее из пепла Голубя и Феникс "Создание" получило от них все дары благородных умов, устремленных к добру, любви, красоте. И вклад Феникс нельзя отделить от того, что дал "Созданию" Голубь, - эти двое благодаря Природе стали одним. Что касается Природы, то ясно: речь идет о Госпоже Природе, доставившей свою воспитанницу на этот остров, где служат Аполлону. Гораздо труднее постигнуть удивительнейшее и совершеннейшее "Создание", на которое Честер несколько раз намекал и раньше и к которому он обращает свой восторженный взор в последнем стихотворении, так и озаглавленном: "Заключение".
"Заключение" начинается с извинения в слабости авторского таланта для того, чтобы говорить о столь важных событиях, о столь редкостном предмете; но ведь случается, что "самую тяжелую и ценную ношу доверяют тащить скромному ослу...". После этого извинения Честер сообщает, что другой царственный Феникс поднялся из пламени, и это блестящее создание будет долго удивлять мир. Честер выражает надежду, что "благородные умы" одобрят его старания и опять подписывается: "Конец. Р. Ч.".
Песни Голубя и сонеты Шекспира
Дальше на 34 страницах читатель может ознакомиться с большим собранием стихотворений ("кантос"), представленных как "созданные Пафосским Голубем для прекрасной Феникс" {8}. Такой подзаголовок, сам характер этих поэтических произведений, а также то обстоятельство, что Честер специально пометил их как чужие, цитируемые им, не позволяют рассматривать их в качестве простого продолжения честеровской поэмы. "Песни Голубя" по своей яркой поэтической образности, виртуозной поэтической технике превосходят не только произведение неизвестного в истории литературы Честера, но и таких выдающихся поэтов, участников сборника, как Чапмен, Джонсон, Марстон. Это целый каскад мастерских акростихов, удивительно близких по своим темам и образности шекспировским сонетам.
Первая группа акростихов названа "алфавитными" - она состоит из 24 стихотворений (на семи страницах). Это семистишия с рифмой "ab abb cc", в которых первое слово каждой строки начинается с одной и той же буквы; стихотворения расположены в порядке английского алфавита - от "А" до "Z". Вторая - и значительно большая по объему - группа акростихов создавалась по другому принципу: начальные слова каждой строки, читаемые сверху вниз, образуют предложение, являющееся в свою очередь первой, ключевой строкой или даже несколькими строками стихотворения. Здесь, в зависимости от количества слов в ключевом предложении, мы встречаемся со всем разнообразием строфики - от шестистиший до четырнадцатистрочных стихотворений (сонет) - и рифмовки. Адекватный перевод этих акростихов на другой язык невозможен, поэтому для читателей, владеющих английским, мы приводим некоторые из них в первозданном виде.
"Песни Голубя" - труднейшие, филигранные акростихи - давно привлекли к себе восхищенное (а подчас и озадаченное) внимание западных специалистов по английской поэзии. Поражает обилие шекспировских сравнений, метафор, отдельных слов и целых фраз, как будто сошедших на эти страницы из поэм и сонетов Уильяма Шекспира. Как и в сонетах Шекспира, здесь доминирует тема нежной любви - дружбы, определяющей, наряду с творчеством, смысл жизни поэта. Высшее счастье - любить и знать, что ты любим.
Прекрасная Феникс - "восхитительная комета", "ее красота цветет подобно розе". Любовь поэта к ней исполнена безмерной преданности, искренности, чистоты. Но их объединяет не страсть: их союз основан на духовном родстве, на радости "совместного служения Аполлону", чей огонь они бескорыстно поддерживают, веря в свое высокое предназначение.
"Я сам и все мое всегда твое" - эту фразу образуют первые слова строк одного акростиха. Несравненная Феникс - Муза поэта, вселяющая в него "дух древнего Гомера". Их творческий союз неразделим: "Мои строки являются и твоими", "Я буду исполнять мои сонеты на твоей арфе", "Обратись ко мне, и я отвечу песней, с которой никто не сравняется..."
Но безоблачная радость и счастье - не удел нашего Голубя. Многие строки исполнены горечи и боли, несправедливой судьбой он обречен на страдание; с ним, как можно понять из другого акростиха, произошло какое-то несчастье, он тяжко болен. Неоднократно он просит у нее прощения за свое состояние, взывает к ее сочувствию, помощи:
"Если у тебя есть сострадание, прояви его,
Ведь сострадание - лучшее украшение женщины...
Яви свое милосердие, о Феникс,
Помоги страдающему в его болезни...
Никакие лекарства, никакие пластыри
Не затянут раны, которые убивают мое тело...
Смерть преследует меня по пятам,
Лишь твоя любовь не дает ей остановить мое сердце".
Неоднократное возвращение к этой теме, сам характер этих строк с их почти медицинской терминологией (болезнь, боли, лекарства, пластырь) оставляют мало сомнений в том, что речь идет не только - и не столько - о душевных, любовных страданиях, томлении и жалобах, где значительную роль может играть поэтическая традиция и мода, но и о страданиях физических, придающих отношениям этой необыкновенной четы трагический, даже жертвенный характер.
Голубь передает Феникс свои знания, свое искусство. Но рядом с темой чистой, платонической любви, сострадания, преданности, поклонения Аполлону и музам неотступно следует тема тайны, секрета. Между Голубем и Феникс существует согласие не только о возвышенной чистоте их отношений и совместном служении искусствам, но и о тайне, которая должна их окружать, хотя читателю трудно понять, почему такие благородные отношения и занятия должны сохраняться в секрете.