стола, и зажег их. Он поставил все три свечи рядом друг с другом на задней длинной стороне, отодвинул кожи и освободил середину стола. Потом спокойными и в то же время быстрыми
движениями снял с маленькой этажерки и принес необходимую для опыта утварь: большую пу-затую молочную бутылку, стеклянную воронку, пипетку, маленькую и большую мензурки – и в
образцовом порядке расположил все это перед собой на дубовой крышке.
Гренуй тем временем оторвался от дверной рамы. Уже во время высокопарной речи Бальдини с него сошли вся окаменелость, настороженность, подавленность. Он слышал только согласие, только «да» с внутренним ликованием ребенка, который упрямством добился какой-то
уступки и которому плевать на связанные с ней ограничения, условия и моральные предостере-жения. Его поза стала свободной, впервые он походил на человека больше, чем на животное. Он
пропустил мимо ушей конец тирады Бальдини, зная, что пересилил этого человека, и тому уже
не справиться с ним.
Пока Бальдини возился у стола с подсвечниками, Гренуй проскользнул в боковую тьму
мастерской, где стояли стеллажи с драгоценными эссенциями, маслами и тинктурами, и, следуя
за уверенным чутьем своего носа, быстро похватал с полок нужные ему флаконы. Числом их
было девять: эссенция апельсинового цвета, лимонное масло, гвоздичное масло и розовое масло, экстракт жасмина, бергамота и розмарина и бальзам стиракса, который он быстро сцапал с
Патрик Зюскинд: «Парфюмер. История одного убийцы»
34
верхней полки и водрузил на край стола. Напоследок он приволок баллон высокопроцентного
винного спирта. Потом встал за спиной у Бальдини (тот все еще со степенной педантичностью
расставлял свои смесительные сосуды – немного сдвигал один стакан, слегка придвигал другой, дабы все имело свой добрый, исстари заведенный порядок и эффектнейшим образом сияло в
свете свечей) и стал ждать, дрожа от нетерпения, пока старик отойдет и уступит ему место.
– Так! – сказал наконец Бальдини, отступая в сторону. – Здесь расставлено все, что нужно
тебе для твоего… назовем его из любезности «экспериментом». Ничего мне тут не разбей, ничего мне тут не пролей! Имей в виду: эти жидкости, которыми тебе будет сейчас позволено зани-маться пять мину, обладают такой ценностью и редкостностью, что ты больше никогда в жизни
не заполучишь их в руки в столь концентрированной форме.
– Сколько вам сделать, мэтр? – спросил Гренуй.
– Сколько – чего? – спросил Бальдини, который еще не закончил свою речь.
– Сколько этих духов? – хрипло ответил Гренуй. – Вам их сколько надо? Хотите, я запол-ню до краев вон ту толстую флягу?
– И он указал на смеситель емкостью в добрых три литра.
– Нет, не надо! – в ужасе вскричал Бальдини, и в крике этом был страх, столь же глубоко
укоренившийся, сколь и стихийный страх перед расточительностью, страх за свою собствен-ность, Но, словно устыдившись этого разоблачительного крика, он тут же прорычал: – И не смей
меня перебивать! – затем несколько успокоился и продолжал уже с легкой иронией в голосе:
– К чему нам три литра духов, которые мы оба не ценим? В сущности, достаточно и поло-вины мензурки, Поскольку, однако, столь малые количества трудно смешивать точно, я позволю
тебе заполнить смеситель на треть.
– Ладно, – сказал Гренуй. – Я наполню эту флягу на треть «Амуром и Психеей». Только, мэтр Бальдини, я сделаю это по-своему. Я не знаю, как надо по правилам искусства, я этому
способу не обучен, а по-своему сделаю.
– Пожалуйста! – сказал Бальдини, которому было известно, что в этом деле не бывает
«по-своему» или «по-твоему», а есть только один, единственно возможный и правильный способ: зная формулу и исходя из заданного количества духов, необходимо произвести соответ-ствующие вычисления и из различных эссенций изготовить строго определенное количество
концентрата, каковой, в свою очередь, в точной пропорции, обычно колеблющейся от одного к
десяти до одного к двадцати, следует развести алкоголем до конечного продукта. Другого способа, он это знал, не существовало. И поэтому то, что он теперь увидел и за чем наблюдал сперва
с насмешкой и недоверием, потом в смятении и наконец только еще с беспомощным изумлением, показалось ему самым настоящим чудом. И сцена эта так врезалась в его память, что он не
забывал ее до конца своих дней.
15
Малыш Гренуй первым делом откупорил баллон с винным спиртом. С большим трудом
ему удалось приподнять тяжелый сосуд почти на высоту своего роста, потому что именно так
высоко стоял смеситель с насаженной на него стеклянной воронкой, куда он без помощи мензурки влил алкоголь прямо из баллона. Бальдини содрогнулся при виде столь вопиющей беспомощности: мало того что парень перевернул с ног на голову весь парфюмерный миропорядок, начав с растворяющего средства и не имея при этом подлежащего растворению концентрата, – у
него и физических сил-то для этого не было! Он дрожал от напряжения, и Бальдини обречѐнно
ждал, что тяжелый баллон вот-вот грохнется и вдребезги разнесет все, что было на столе. Свечи, думал он, господи, только бы не опрокинуть свечи! Произойдет взрыв, он мне сожжет весь
дом!… И он уже хотел броситься к столу, чтобы вырвать у сумасшедшего баллон, но тут Гренуй
сам поставил его на место, благополучно спустил на пол и снова закупорил. В смесителе колыхалась легкая прозрачная жидкость – ни одна капля не пролилась мимо. Несколько мгновений
Гренуй переводил дух с таким довольным лицом, словно самая тяжкая работа осталась позади. И
в самом деле, все последующее происходило с такой быстротой, что Бальдини едва успевал за-мечать последовательность или хотя бы порядок операций, не говоря уж о том, чтобы понимать
процесс.
Казалось, Гренуй наобум хватал тот или иной флакон с ароматической эссенцией, выдер-