повернулся и пошел к выходу, сперва согнувшись, а когда позволили высота штольни, выпря-мившись, – на волю.
Выйдя из штольни, он надел свои лохмотья (башмаки его сгнили еще много лет назад), взвалил на плечи попону и в ту же ночь, покинув Плон-дю-Канталь, ушел на юг.
30
Он выглядел чудовищно. Волосы отросли по колено, жидкая борода – до пупа. Ногти стали
похожу на птичьи когти, а на руках и на ногах, там, где тело не прикрывали лохмотья, клочьями
облезла кожа.
Первые встреченные им люди – крестьяне, работавшие на поле недалеко от города Пьерфор, – при виде его с криками бросились прочь. В самом городе он произвел сенсацию. Дюди
сбегались сотнями, чтобы поглазеть на него. Некоторые принимали его за беглого галерника.
Другие говорили, что он не настоящий человек, а помесь из человека и медведя, какое-то лесное
чудище. Один бывший моряк утверждал, что он похож на дикаря-индейца из Кайенны, которая
находится по ту сторону океана. Его привели к мэру. Там он, к изумлению собравшихся предъ-
Патрик Зюскинд: «Парфюмер. История одного убийцы»
57
явил свою грамоту, раскрыл рот и в довольно сбивчивых и неуклюжих выражениях – ведь это
были первые слова, произнесенные им после семилетнего перерыва, – но вполне понятно рассказал, что он странствующий подмастерье, что на него напали разбойники, утащили в пещеру и
держали там в плену семь лет. За это время он не видел ни солнечного света, ни людей, кормился
из корзины, которую спускала в темноту невидимая рука, и, в конце концов, был освобожден с
помощью лестницы, так ничего и не узнав о своих похитителях и спасителях. Эту историю он
выдумал потому, что она казалась ему убедительней, чем правда, она и была убедительней, поскольку такие разбойничьи нападения то и дело случались в горах Оверни, Лангедока или в Се-веннах. Во всяком случае мэр доверчиво занес это происшествие в протокол и доложил о нем
маркизу де ла Тайад-Эспинассу, ленному владетелю города и члену парламента в Тулузе.
Этот маркиз уже в сорок лет потерял интерес к придворной жизни, покинул Версаль, удалился в свои владения и посвятил себя наукам. Его перу принадлежал значительный труд о ди-намической национальной экономике, в коем он предлагал отменить все налоги на землевладе-ние и сельскохозяйственные продукты, а также ввести обратно пропорциональный подоходный
налог, который сильнее всего ударял бы по бедным и тем самым вынудил бы их более энергично
развивать свою экономическую активность. Вдохновленный успехом своей брошюры, он сочинил трактат о воспитании мальчиков и девочек в возрасте от пяти до десяти лет, затем увлекся
экспериментальным сельским хозяйством и попытался путем переноса бычьего семени на различные сорта трав вывести животно-растительных продукт скрещивания для получения молока, что-то вроде дойного цветка. Поначалу он достиг некоторых успехов, позволивших ему изготовлять из травяного молока сыр, который Академия наук в Лионе определила как «близкий по
вкусу к козьему, хотя несколько более горький». Однако ему пришлось приостановить опыты
ввиду огромных расходов на бычье семя, которое гектолитрами разбрызгивалось по полям. Тем
не менее занятия аграрно-биологическими проблемами пробудили у него интерес не только к так
называемой почве, но и к земле вообще, и ее отношению к биосфере.
Едва успев закончить опыты по выведению молочно-дойного цветка, он с несокрушимым
рвением принялся за большое сочинение о зависимостях между близостью к земле и витально-стью. Его тезис гласил, что жизнь может развиваться только на определенном удалении от земли, поскольку сама земля постоянно испускает некий газ разложения, так называемый fluidum letale, каковой подавляет витальные силы и рано или поздно полностью их парализует. Поэтому
все живые существа стремятся путем роста удалиться от земли, то есть как бы растут от нее
прочь, а не врастают в нее; по той же причине они направляют вверх самые ценные свои части: пшеница – колос, цветок – свой бутон, человек – голову; и потому же, когда старость согнет их и
снова склонит к земле, они неизбежно попадают под влияние летального газа, в который благодаря процессу разложения в конце концов сами и превращаются после своей смерти.
Услышав о том, что в Пьерфоре объявился индивидуум, проведший семь лет в пещере, где
его полностью окружал элемент разложения – земля, маркиз де ла Тайад-Эспинасс пришел в
восторг, и приказал немедленно доставить Гренуя к себе в лабораторию, и там подверг тщатель-ному обследованию. Он нашел, что теория витальности подтверждается самым наглядным образом. Fluidum letale настолько повлиял на Гренуя, что его двадцатипятилетнее тело обнаружило
признаки старческого разложения. Единственно то обстоятельство – так объяснял Тайад-Эспинасс, – что Гренуй во время своего нахождения в плену питался удаленными от земли
растениями предположительно хлебом и фруктами, предотвратило его смерть. Теперь, считал
маркиз, можно было восстановить прежнее состояние здоровья Гренуя лишь путем радикального
удаления флюида с помощью изобретенного им, Тайад-Эспинассом, аппарата для вентиляции
витального воздуха. Такой аппарат стоит в чулане его городского замка в Монпелье, и если Греную угодно предоставить себя в распоряжение маркиза в качестве демонстрационного объекта, то маркиз не только избавит его от безнадежного отравления земляным газом, но и наградит из-рядной суммой денег…
Два часа спустя они сидели в карете. Хотя дороги в то время были скверные, шестьдесят
четыре мили до Монпелье они преодолели всего за два дня, ибо маркиз, несмотря на преклонный
возраст, не упускал случая собственноручно подхлестнуть кучера и лошадей, а при многочисленных поломках дышла и рессор лично участвовал в их починке, – в таком восторге он был от
своего Найденыша, так жаждал как можно скорее представить его образованной публике. Зато
Греную ни разу не было позволено сойти с козел кареты. Он должен был восседать рядом с ку-
Патрик Зюскинд: «Парфюмер. История одного убийцы»
58
чером в своих лохмотьях, завернувшись с головой в попону, насквозь пропитанную влажной