из тела демонстрируемого субъекта и заменил его витальным флюидом, и в заключение призвал
всех присутствующих, как друзей, так и противников, перед лицом столь убедительной очевидности отказаться от сопротивления новому учению и вместе с ним, Тайад-Эспинассом, встать на
борьбу с дурным флюидом и признать положительный витальный флюид. При этом он распростер руки и возвел глаза к небу, и многие из ученых мужей повторили за ним этот жест, а женщины заплакали.
Гренуй стоял на помосте и не прислушивался. Он с величайшим удовлетворением наблюдал за воздействием совершенно другого, много более реального флюида: своего собственного.
Учитывая размеры актового зала, он надушился очень сильно, и едва он поднялся на помост, аура его запаха начала мощно излучаться в зал. Он видел – в самом деле, он видел даже глазами! – как она захватила сначала первые ряды, затем переместилась дальше, к центру зала, и
наконец достигла последних рядов и растеклась по галерее. И тот, кого она захватила – у Гренуя
Патрик Зюскинд: «Парфюмер. История одного убийцы»
65
от радости запрыгало сердце, – тот менялся на глазах. В полосе его аромата люди, сами того не
сознавая изменяли выражение лица, изменяли свое поведение, свои чувства. Тот, кто сначала
глазел на него только со сдержанным изумлением, теперь смотрел с умилением, тот, кто неподвижно и прямо сидел на стуле, критически хмуря лоб и многозначительно кривя рот, теперь
свободнее подался вперед, а лицо его приняло детски доверчивое выражение; и даже на лицах
боязливых, испуганных, самых чувствительных – тех, кто прежде не мог смотреть на него без
ужаса, а потом без подобающего скепсиса, появился налет дружелюбия, даже симпатии, как
только их настиг его запах.
По окончании доклада все собрание поднялось с мест, охваченное бурным ликованием.
«Да здравствует витальный флюид! Да здравствует Тайад-Эспинасс! Ура – флюидальной теории!
Долой ортодоксальную медицину! « – кричал ученый народ Монпелье, самого значительного
университетского города на юге Франции, и маркиз де ла Тайад-Эспинасс пережил самый великий час своей жизни.
А Гренуй, который спустился с помоста и смешался с толпой, понял, что эти бешеные
овации, собственно говоря, предназначались ему, ему одному, Жан-Батисту Греную, хотя никто
из ликующих в зале этого не подозревал.
34
Он еще несколько недель оставался в Монпелье. Он приобрел некоторую известность, и
его приглашали в салоны, где расспрашивали о пещерной жизни и исцелении с помощью маркиза. Снова и снова ему приходилось повторять историю о похитивших его разбойниках, о корзине и о лестнице. И каждый раз он расписывал ее все красочнее и придумывал все новые подробности. Так он снова натренировался в умении разговаривать – правда, не очень хорошо, так
как с языком у него всю жизнь не ладилось – и, что было для него важнее, приобрел привычку ко
лжи. В сущности, понял он, он может рассказывать людям что угодно. Доверившись однажды –
а к нему они проникались доверием с первого вдоха, которым вбирали в себя его запах, – они
потом верили ему. Далее он приобрел некоторую уверенность в светском обхождении, которой
никогда прежде не обладал. Она выражалась даже физически. Он как бы стал выше ростом. Его
горб, казалось, исчез. Н держался почти прямо. И когда к нему обращались, он больше не сгибался в поклоне, но оставался стоять, выдерживая направленные на него взгляды. Конечно, за
это время он не стал ни светским человеком, ни завсегдатаем салонов, ни суверенным членом
общества. Но угрюмая неуклюжесть сошла с него, уступив место манере, которую можно было
истолковать как естественную скромность или в всяком случае врожденную робость и которая
производила трогательное впечатление на некоторых господ и некоторых дам – в ту эпоху в
светских кругах питали слабость к «естественному» и к чему-то вроде неотесанного шарма.
В начале марта он собрал свои вещи и ушел, тайно, ранним утром, едва открылись ворота, одетый в неброский коричневый сюртук, приобретенный накануне у старьевщика, и потрепан-ную шляпу, которая наполовину скрывала его лицо. Никто его не узнал, никто его не увидел, не
заметил, потому что он намеренно в этот день отказался от духов. И когда маркиз около полудня
приказал начать розыски, сторожа клялись и божились, что хоть они и видели разных людей, выходящих из города, но никак не того всем известного пещерного человека, который наверняка
бросился бы им в глаза. Тогда маркиз распустил слух, что Гренуй покинул Монпелье с его со-гласия, чтобы съездить в Париж по семейным делам. Однако втайне он ужасно разозлился, ибо
намеревался предпринять с Гренуем турне по всему королевству, чтобы завербовать сторонни-ков своей флюидальной теории.
Спустя некоторое время он успокоился, поскольку его слава распространилась и без турне, почти без усилий с его стороны. В «Журналь де саван» и даже в «Курьер де л'Эрон» появились
длинные статьи о fluidum letale Taillade, и со всех концов страны начали приезжать страдающие
летальным отравлением пациенты в надежде обрести у него исцеление. Летом 1764 года он основал первую «Ложу витального флюида», которая в Монпелье насчитывала 12 членов и учре-дила филиалы в Марселе и Лионе. Потом он решился рвануть в Париж, чтобы оттуда завоевать
для своей теории весь цивилизованный мир, но еще прежде ради пропагандистской поддержки
своего похода совершить некий флюидальный подвиг, который бы затмил исцеление пещерного
человека и все прочие эксперименты, а именно в начале декабря сопроводить группу бесстраш-
Патрик Зюскинд: «Парфюмер. История одного убийцы»
66