всеуслышание, точно к Рождеству снова спуститься вниз в качестве крепкого двадцатилетнего
юноши.
Адепты сдались уже сразу за Верне, последним человеческим поселением у подножия
ужасной горы. Однако маркиза ничто не могло остановить. На ледяном холоде он сбросил с себя
одежду и, исторгая громкие вопли ликования, начал восхождение один. Последнее воспоминание о нем – это его силуэт с экстатически воздетыми к небу руками, исчезающий с песней в
снежной буре.
В ночь под Рождество ученики напрасно ожидали возвращения маркиза де ла Тайад-Эспинасса. Он не вернулся ни старцем, ни юношей. И весной следующего года, когда самые
отважные отправились на поиски и взобрались на все еще заснеженную вершину пика Канигу, не нашлось никакого следа – ни обрывка одежды, ни кусочка тела, ни косточки.
Разумеется, это не повредило его учению. Напротив. Вскоре разошлась легенда, что на самом пике горы он слился с вечным витальным флюидом, растворил в нем себя и с тех пор невидимый, но вечно юный парит над вершинами Пиренеев, и тот, кто туда поднимется, причастится
к нему и в течение года будет избавлен от болезней и процесса старения. Вплоть до конца XIX
века несколько медицинских кафедр отстаивали флюидальную теорию Тайада, а многие оккультные общества применяли ее терапевтически. И в наши дни по обе стороны Пиренеев, а
именно в Перпиньяне и Фигерасе имеются тайные тайадовские ложи, которые встречаются раз в
год для восхождения на пик Канигу.
Там они разжигают большой костер якобы по поводу солнцеворота или в честь святого
Иоанна, на самом же деле для того, чтобы воздать божественные почести своему Мастеру Тайад-Эспинассу и его великому флюиду и достичь вечной жизни.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
35
Если для первого этапа путешествия по Франции Греную потребовалось семь лет, то второй этап он проделал менее чем за семь дней. Он больше не избегал оживленных дорог и городов, не делал обходов. У него был запах, он имел деньги, он верил в себя, и он торопился.
Уже к вечеру того дня, когда он покинул Монпелье, он пришел в Гро –дю-Руа, портовый
городок к юго-западу от Эг-Морта, откуда на грузовом паруснике отплыл в Марсель. В мар-сельском порту он сразу же подыскал корабль, который отправлялся дальше вдоль побережья, на
восток. Через два дня он был в Тулоне, еще через три дня – в Канне. Остаток дороги он шел
пешком. Он следовал по тропе, ведущей в глубину страны, к северу, на холмы.
Через два часа он стоял на вершине плоскогорья, а перед ним на много миль вокруг расстилался бассейн реки, нечто вроде гигантской ландшафтной чаши, края которой составляли
мягко возвышающиеся холмы и крутые горные цепи, а далекое устье покрывали свежевспахан-ные поля, возделанные сады и оливковые рощи. Совершенно особая, интимная атмосфера за-полняла эту чашу. Хотя море было так близко, что его можно было видеть с вершин холмов, в
ней не было ничего морского, ничего солоновато-песчаного, ничего открытого – лишь тихая
отъединенность, словно побережье находилось на расстоянии нескольких дней пути. И хотя к
северу возвышались большие горы, на которых еще лежал и еще долго будет лежать снег, здесь
не ощущалось никакой дикости или скудости, никакого холодного ветра. Весна здесь продвину-лась дальше, чем в Монпелье. Мягкая дымка укрывала поля, как стеклянный колокол. Абрико-совые и миндальные деревья стояли в цвету, и теплый воздух был пронизан ароматом нарциссов.
На другом конце этой большой чаши, примерно в двух милях, лежал или, лучше сказать, лепился к крутизне гор некий город. На расстоянии он не производил слишком помпезного впечатления. Там не было мощного, возвышающегося над домами собора, а только пупырышек
церковной колокольни, не было доминирующей над пейзажем крепости, не было какого-нибудь
Патрик Зюскинд: «Парфюмер. История одного убийцы»
67
великолепного здания. Стены отнюдь не казались неприступными, тут и там дома выпрастыва-лись из-за своих оград, как бы стремясь к ровной поверхности, и придавали этой мягкой картине
слегка растрепанный вид. Казалось, этот город слишком часто подвергался захвату и снова вы-свобождался, он как бы устал оказывать серьезное сопротивление будущим вторжениям – но не
по слабости, а по небрежности, или даже из-за ощущения своей силы. Он как будто не желал
тщеславиться. Он владел большой ароматной чашей, благоухавшей у его ног, и, казалось, этим
довольствовался.
Этот одновременно невзрачный и самоуверенный городок назывался Грас и вот уже несколько десятилетий считался бесспорной столицей торговли и производства ароматических
веществ, парфюмерных товаров, туалетных сортов мыла и масел. Джузеппе Бальдини всегда
произносил его название с мечтательным восхищением. Он утверждал, что этот город – Рим
ароматов, обетованная страна парфюмеров, и тот, кто не прошел здешней школы, не имеет права
на звание парфюмера.
Гренуй смотрел на город Грас весьма трезвым взглядом. Он не искал обетованной страны
парфюмерии, и сердце его не забилось при виде гнезда, прилепившегося к высоким склонам. Он
пришел, потому что знал, что там лучше, чем где бы то ни было, можно изучить некоторые технические приемы извлечения ароматов. Их-то он и хотел освоить, ибо нуждался в них для своих
целей. Он вытащил из кармана флакон со своими духами, экономно надушился и отправился в
путь. Через полтора часа, к полудню, он был в Грасе.
Он поел на постоялом дворе в верхнем конце города на площади Оз-Эр. Площадь по всей
длине пересекал ручей, в котором дубильщики мыли кожи, чтобы потом растянуть их для про-сушки.Воняло здесь так убийственно, что некоторые постояльцы теряли аппетит. Но не Гренуй.