Марсель. Можно переночевать на конюшне, был ответ. Там он забрался в угол и выспался. Приближение трех верховых он почуял издалека. Теперь оставалось только ждать.
Через два часа – уже сильно смеркалось – они подъехали. Чтобы сохранить свое инкогнито, все трое переоделись. Обе женщины были в темных платьях и вуалях, Риши – в черном камзоле.
Он выдавал себя за дворянина из Кастелланы; завтра он хочет переправиться на Леринские острова, пусть хозяин приготовит завтрак к рассвету. Есть ли в доме другие постояльцы? Нет, сказал хозяин, только подмастерье дубильщика из Ниццы, но он ночует на конюшне.
Риши отправил женщин в комнаты. Сам же заглянул на конюшню, чтобы взять кое-что из
поклажи, как он сказал. Сначала он не смог найти подмастерья, и ему пришлось попросить ко-нюха принести фонарь, тогда он заметил его в углу: подмастерье дубильщика лежал на соломе и
старой попоне и крепко спал, положив под голову заплечный мешок. Он выглядел таким
невзрачным и незаметным, что Риши на момент показалось, что его вообще нет, что это химера, причудливая тень, отброшенная колеблющимся светом свечи в фонаре. Во всяком случае, Риши
тут же стало ясно, что от этого прямо-таки трогательного безобидного существа не исходит ни
малейшей опасности, и он тихо удалился, чтобы не нарушить его сон, и вернулся в дом.
Он поужинал вместе с дочерью в ее комнате. При отъезде он не объяснил ей цели их путешествия, не сделал этого и теперь, хотя она и просила его об этом. Завтра он посвятит ее во все, сказал он, и она может не сомневаться, что все, что он планирует и делает, направлено к ее благу
и в будущем принесет ей счастье. После ужина они сыграли несколько партий в ломбер, и он все
проиграл, потому что не смотрел в свои карты, а любовался красотой ее лица. Около девяти он
проводил ее в ее комнату, расположенную напротив его комнаты, и запер дверь снаружи. Потом
и сам он лег спать.
Он вдруг почувствовал страшную усталость – сказалось напряжение тяжелого дня и
предыдущей ночи, но в то же время он был доволен собой и ходом вещей. Без малейшей озабо-ченности, без мрачных предчувствий, терзавших его бессонницей вплоть до вчерашнего дня
каждый раз, когда он гасил лампу, он тут же заснул и спал без сновидений, без стонов, без судо-рожных вздрагиваний или нервозного переворачивания с одного бока на другой. Впервые а долгое время Риши обрел глубокий, спокойный сон.
В то же время Гренуй поднялся со своей подстилки в конюшне. Он тоже был доволен собой и ходом вещей и чувствовал себя вполне отдохнувшим, хотя не спал ни секунды. Когда Ри-ши заходил на конюшню, он только притворялся спящим, чтобы сделать еще нагляднее то впечатление безвредности, которое уже сам по себе внушал его «невзрачный» запах. Он-то
воспринял Риши чрезвычайно остро, то есть нюхом, и от него отнюдь не укрылось облегчение, испытанное Риши при виде его.
Таким образом, в момент их краткой встречи оба они убедились в безобидности друг друга, и, по мнению Гренуя, это было хорошо, ибо его мнимая безобидность и действительная без-
Патрик Зюскинд: «Парфюмер. История одного убийцы»
86
обидность Риши облегчали дело для него, Гренуя. Впрочем, Риши был совершенно того же
мнения о положении собственных дел.
45
Гренуй приступил к делу с профессиональной осмотрительностью. Он открыл мешок, вынул оттуда кусок полотна, помаду и шпатель, расстелил полотно на попоне, на которой лежал, и
начал обмазывать его жирной пастой. Эта работа требовала времени, потому что жир следовало
наносить неравномерно – где более тонким, где более густым слоем, в зависимости оттого, на
какое место тела придется та или иная часть полотна. Рот и подмышки, грудь, половой орган и
ступни выделяют больше аромата, чем, например, голени, спина или когти; внутренние стороны
ладони – больше, чем тыльные; брови – больше, чем ресницы, и т.д. – и соответственно для них
нужно больше жира. Так что Гренуй одновременно моделировал на полотне ароматическую
диаграмму подлежащего обработке тела, и эта часть работы доставляла ему, собственно говоря, наибольшее удовлетворение, ибо речь шла о некой артистической технике, занимавшей в равной
мере органы чувств, фантазию и руки и, кроме того, позволявшей предвкушать наслаждение от
ожидаемого конечного результата.
Израсходовав весь горшочек помады, он нанес несколько завершающих штрихов – где-то
положил слой жира погуще, где-то снял лишний жир, подретушировал и еще раз проверил смо-делированный жиром ландшафт – впрочем, пользуясь носом, а не глазами, ибо все происходило
в кромешной тьме, что было, возможно, лишним поводом для ровного и радостного настроения
Гренуя. В эту ночь новолуния ничто не отвлекало его. В мире не было ничего кроме запаха да, пожалуй, шума прибоя, доносящегося с моря, Он был в своей стихии. Потом он сложил полотно, как складывают кусок обоев, чтобы обмазанные жиром поверхности приходились друг на друга.
Для него это было болезненной операцией, ибо он хорошо знал, что при всей осторожности части смоделированных контуров из-за этого смажутся и сдвинутся. Но у него не было другой
возможности перенести полотно. Сложив его так, чтобы можно было без больших затруднений
взять его под мышку, он положил в карман шпатель и ножницы, захватил оливковую дубинку и
прокрался во двор.
Небо было затянуто тучами, дом погружен в темноту. Единственная искра в этой кромешной тьме мерцала на востоке: маяк форта на острове Сент-Маргерит, расположенный в миле от
Ла Напули, напоминал сверкающую булавочную головку на черном, как вороново крыло, по-крывале. С бухты дул легкий ветер, доносивший запах рыбы. Собаки спали.
Гренуй подошел к сараю с зерном, к стене которого была приставлена лестница. Он захватил свободной правой рукой три перекладины, приподнял лестницу, удерживая ее в вертикаль-ном положении и оперев на правое плечо выступающую часть, перенес через двор к ее окну.
Окно было приоткрыто. Поднимаясь по перекладинам наверх, как по удобным ступеням, он по-здравил себя с тем обстоятельством, что имеется возможность собрать урожай аромата этой девушки здесь, в Ла Напули. В Грасе, где окна были зарешечены, а дом строго охранялся, все было
бы намного труднее. Здесь она даже спала одна. Ему не придется избавляться от служанки.
Он открыл створку окна, проскользнул в комнату и положил на пол сложенную простыню.