...23 сентября на двух первых подводных лодках поднимали Военно-морской флаг.
На торжество прибыл Реввоенсовет Морских сил Дальнего Востока во главе с М. В. Викторовым. Собрались командиры всех тихоокеанских кораблей, пока еще малочисленных. Команды "щук" построились на палубах. В первый раз на борту находились только их экипажи - рабочие и заводские инженеры, закончившие свое дело, остались на причале.
К кормовым флагштокам встали командиры кораблей, к гюйсштокам - комиссары. А подать команду "Флаг на гюйс поднять!", имевшую в такой день особое значение, выпало мне.
Две лодки на весь флот - не бог весть какая сила. Но это были те первые ласточки, которые хоть и не делают весны, однако многое предвещают.
* * *
Когда две лодки начали боевую подготовку в море, две следующие проходили ходовые испытания. Это ограничивало для меня возможность плавать с Черновым и Заостровцевым. Но если учебные походы не совпадали с испытательными, я обязательно шел с тем или другим.
Особенно тянуло по старой памяти на "Щ-11", успел привыкнуть к ее экипажу, и отрадно было вновь убеждаться, что коллектив, сплотившийся на стройплощадке и в казармах, отлично держится в море.
А море устраивало людям, да и самим лодкам, нешуточную проверку на прочность. С наступлением осени участились штормы, их ярость иной раз трудно было даже сравнивать с тем, что мы знали по Балтике.
Там просто неоткуда было взяться таким водяным валам фантастической высоты, какие тут докатывались из просторов океана даже в прибрежную зону. А ветер, набравший над этими просторами неистовую силу, так насыщал воздух мельчайшей водяной пылью, что казалось, дышишь на мостике густым горько-соленым раствором. И все вокруг ревет, клокочет, свищет...
Верхней вахте приходится привязываться, чтобы не оказаться за бортом. Да и нижняя уже не стоит, а висит на своих постах: если не уцепиться за что-нибудь хотя бы одной рукой, когда "щука" круто, с отчаянным дифферентом, взлетает на гребень волны или проваливается, словно в пропасть, между двумя валами, тебя сразу отбросит в другой конец отсека.
Ну, например, у штурмана Федорова, когда он прокладывает курс за своим столиком в центральном посту, заняты обе руки. На помощь приходит его ближайший сосед по отсеку краснофлотец Борис Корбут. Упершись руками и ногами в переборку, он спиной прижимает штурмана к столику, и тот, обретя таким образом необходимую для точной работы устойчивость, орудует на карте параллельной линейкой и транспортиром. Только иногда попросит: "Чуть полегче, Корбут!" - и его усердный помощник ослабляет нажим.
Молодому штурману приходилось трудно не только физически. Морской театр, совсем новый для нас, был и вообще еще недостаточно изучен. Даже вблизи Владивостока было маловато надежных навигационных ориентиров. Поэтому уточнение места лодки, особенно после шторма, нередко представляло для штурмана Александра Федорова довольно сложную задачу.
А у инженера-механика - свои тревоги: не разнесет ли гребные валы оттого, что при зверской килевой качке винты то и дело крутятся не в воде, а в воздухе? И не сорвутся ли при таком дифференте с фундаментов дизели, не выплеснется ли из батареи электролит?
Кое-кому портила настроение морская болезнь: к такой качке привыкают не вдруг. Но, как правило, укачавшиеся отказывались от подмены, держались из последних сил. В самых трудных походах той осени "потери" - так называл комиссар Филиппов выход людей из строя из-за морской болезни - бывали невелики.
Когда шторм стихал или лодка, получив на это "добро", укрывалась в какой-нибудь защищенной бухте, подводники, еще бледные и малость осунувшиеся, весело вспоминали пережитые передряги. Курильщики радовались, что снова можно спокойно подымить на площадочке у кормовой пушки, уже не захлестываемой свирепой волной.
Большинство курящих баловались папиросами, но их частенько не хватало. А Василий Осипович Филиппов, по старой привычке рабочего человека, употреблял махорку, всегда имея солидный ее запас. Заметив, что курево у других иссякает, комиссар, если погода была тихой, выносил на мостик и пристраивал в известном уже курильщикам месте за тумбой перископа жестяную коробочку со своей "махрой" - угощение для всех желающих. И краснофлотцы блаженно покуривали скрученные из газеты козьи ножки.
Конечно, подводнику лучше быть некурящим. Но раз люди все равно курили, нельзя было не оценить комиссарскую коробочку с махоркой - намаявшиеся моряки отводили около нее душу.
В море частенько ощущалось назойливое внимание чужих глаз. Стоит выйти в нейтральные воды, как поблизости появляются японские "кавасаки". Понимая, что "рыболовов" интересуют сейчас отнюдь не косяки ивасей, мы по возможности меняли курс или погружались, стараясь избегать слишком близких встреч. Но удавалось это не всегда.
Однажды к "Щ-11", внезапно вынырнув из полосы тумана, приблизились два японских миноносца. Погружаться было поздно: это запросто могло кончиться "случайным" таранным ударом по лодке, не успевшей набрать глубину. А в надводном положении от миноносцев не оторвешься: у них большое преимущество в скорости хода. Между тем на японских кораблях, продолжавших сближаться с лодкой, перерезая ее курс, горнисты сыграли боевую тревогу. Матросы там снимали чехлы с орудий и торпедных аппаратов.
На борту "Щ-11" не было в тот раз ни меня, ни кого-либо из командования бригады, и Чернову пришлось принимать решения самостоятельно. Не объявляя тревоги, он приказал минеру Хмельницкому изготовить к бою носовые аппараты, боцману встать к рулевому штурвалу, а всем лишним удалиться с мостика вниз.
Тем временем один из миноносцев развернулся и, сбавив ход, лег на параллельный с лодкой курс в полутора-двух кабельтовых - на расстоянии голосовой связи. С мостика миноносца прокричали в мегафон по-русски:
- Куда идете?
Это была наглость: никто не вправе требовать от иностранного корабля в "ничейных" водах отчета о его намерениях. Но отмалчиваться вряд ли имело смысл. Дмитрий Гордеевич Чернов протянул мегафон комиссару:
- Дипломатия - это, пожалуй, по твоей части, Василий Осипович. Мое дело бой...
Комиссар Филиппов, не раздумывая, ответил японцам:
- Идем по своему назначению!
- Как долго будете следовать данным курсом? - нахально спросили с миноносца.
- Пока не сочтем нужным его изменить!
- А когда это произойдет? - не унимались японцы.
- Позвольте решить это нам самим! - отчеканил Филиппов, наверное уже с трудом подавляя желание выразиться покрепче.
Пока шла эта словесная дуэль, Чернов не выпускал из поля зрения второй миноносец и, командуя боцману на руль, разворачивал лодку так, чтобы в случае нападения можно было ответить торпедным залпом. Наконец японцы поняли бессмысленность затеянного ими "допроса". А на что-нибудь еще более наглое, очевидно, не решались.
После некоторой паузы с мостика миноносца донеслось:
- Просим передать привет Советскому правительству!
- Спасибо! - невозмутимо ответил комиссар.- Передайте наш привет японскому трудовому народу!
На это ответа не последовало. Бурун, поднявшийся за кормой миноносцев, показал, что их машины резко прибавили обороты. Скоро оба корабля скрылись.
Об этой встрече я узнал сперва из краткой радиограммы командира "Щ-11", а во всех деталях - из его доклада по возвращении в базу. Комиссар Филиппов со своей стороны счел нужным добавить, что Чернов действовал с обычным для него спокойствием и что должную выдержку проявил весь личный состав.
А японцы, видимо, все-таки приняли к сведению, что мы не признаем за ними никаких особых прав в свободных тихоокеанских водах. Продолжая наблюдать за нашими лодками, они больше ни разу не приставали ни с какими вопросами.
* * *
До наступления зимы подняли Военно-морской флаг еще две лодки. Теперь весь 1-й дивизион был в строю.
Кроме выполнения учебных задач "щуки" начали нести дозор на подступах к главной базе флота: обстановка на Дальнем Востоке оставалась напряженной, время от времени поступали сведения о подозрительном сосредоточении военных кораблей в ближайших к нам портах Японии или находившейся под ее властью Кореи. А история свидетельствовала, что японцы любят нападать внезапно достаточно вспомнить Порт-Артур...
Дозорная лодка крейсеровала ночью в надводном положении, а светлое время суток проводила под водой, контролируя свой район с помощью перископа.
Когда погода свежая, под водой спокойнее - прекращается изнуряющая качка. Но в отсеках быстро накапливается промозглая сырость, влага оседает на холодном металле, и с подволока начинает покапывать. "Видно, крыша у лодки дырявая!" - шутят краснофлотцы.
В ноябре - декабре штормы участились, а сила их порой не поддавалась точному измерению по признакам, к которым привыкли наши моряки на других морях,- те мерки были не для Тихого океана. Крен и дифферент яростно раскачиваемой волнами лодки зачастую превышали величины, на которые рассчитана шкала приборов.
На "Щ-12" однажды сорвало стальную дверь ограждения рубки. Лодка укрылась в бухте, защищенной от ветра сопками. Навстречу ей вышел катерок сухопутных пограничников, и с него запросили в мегафон, старательно выговаривая каждое слово:
- ко-му при-над-ле-жит ко-рабль?
Распознать это им было и в самом деле нелегко: вместе с дверью рубки волны унесли и флагшток с флагом.
В море становилось все студенее, на мостике ледяной ветер пробирал до костей. Да и внизу не очень-то согреешься, особенно в центральном посту, под люком, или у всасывающих холодный воздух дизелей. В отсеках все в ватниках, в шапках. Вахта у подводников малоподвижная, и краснофлотцы придумывают себе гимнастику, помогающую, не сходя с места, разогнать кровь. Кок держит наготове горячий чай. Подогревается и полагающееся в походе виноградное вино. Лодочный фельдшер "Щ-12" - добродушный круглолицый крепыш Федор Пуськов - разносит его по отсекам в чайнике, оделяя каждого строго по норме.
Но главное средство против холода, как и против штормов,- общая молодость, общая уверенность, что все, что выдержит лодка, выдержат и люди.
Иногда мы вспоминали: а на Балтике уже давно не плавают... В те годы Советский Союз имел выход лишь к восточному краю Финского залива. Зимой море, по которому можно плавать, отстояло от наших портов на полторы-две сотни миль - там проходила кромка льда. Для подводников зима означала стоянку, неторопливый ремонт механизмов, размеренную учебу, содержательный досуг в условиях большого города. Плавания возобновлялись лишь в мае.