Немец уже выпустил по нашей "малютке" четыре торпеды. Мы уклонились. Теперь он носится рядом, очевидно пытаясь отправить нас на дно таранным ударом. Для этого немецкой лодке достаточно задеть нас своим носом, но трудно попасть в "малютку"! Выручает Иван Шахов - это единственный человек, ровный голос которого беспрерывно слышен в центральном посту: он докладывает пеленги. Но и без докладов акустика немецкую лодку хорошо слышно. Сейчас она проходит у нас над головами. Сколько метров отделяет нас от нее? Семь? Пять? Может, три?
Шум начинает стихать - лодка удаляется. Сейчас она развернется, прослушает горизонт. Хоть двигаемся мы на самых малых оборотах, но шумок все-таки есть... Вот она и кидается на этот шумок. Когда стальная акула проходит рядом, возникает неудержимое желание пустить торпеду. Но у нас их всего две, и командир бережет торпеды.
Безотчетно твержу про себя присловье комдива Колышкина: "Не догонишь... не догонишь... А догонишь - не возьмешь!" В такие моменты он еще любит напевать свою "коронную" песню - "растут фиалки, ароматные цветы...". Насчет фиалок не привилось это у меня, наверное, из-за отсутствия вокальных данных, а вот присловье не сходит с языка. В устах Колышкина слова "а догонишь - не возьмешь!" имели магический смысл. Сколько подводников слышали их в тот момент, когда лодку подбрасывало под водой от близких разрывов! Не было такой "щуки" или "малютки", на которой бы Колышкин не ходил в поход. За ним укрепилась слава не только талантливого боевого комдива, но и отчаянно везучего человека. По меньшей мере полбригады могло бы подтвердить верную примету: если Колышкин идет в поход, лодка обязательно вернется. Ну, а с пустыми руками, само собой, Колышкин возвращаться не привык... Забегая вперед, скажу, что и в самом деле за всю войну ни одна глубинная бомба не попала ни в одну из тех лодок, на борту которых находился в тот момент Колышкин. Только по возвращении переносил свой чемоданчик на новую лодку и отправлялся в очередной поход. Почти всех товарищей потерял в этой войне, но самого его смерть миновала. Все прошел. Все! Он да Морозов - "малюточный дед", совершивший двадцать семь боевых походов. Два непотопляемых комдива, два подводника с такими судьбами, что никакого воображения придумать такое не хватит...
Нет с нами на "М-173" ни "малюточного деда", ни Ивана Александровича Колышкина. Я "проверяю" всесильность заклинания "а догонишь - не возьмешь!", и пока действует... Хоть у фашистов лодка - не сравнить с нашей (и торпед раз в пять больше, и скорость выше, и запас электроэнергии побогаче), а ничего они с нами сделать не могут. Вот опять рядом прошли, да промазали!
А шумит, вражина, так, что, кажется, пальцем можно показать, куда надо выстрелить... Это какой-то зуд... Ну, влепи же ему, командир, вот он, рядом! Все взгляды обращены к Терехину. Уже все без исключения не в силах бороться с искушением "влепить", только командир - тот самый разухабистый флагманский минер, который так часто в мыслях "брал не по чину",- сохраняет хладнокровие и вообще ведет себя так, словно у него и нет этих двух торпед. Я понимаю, что ощущение очевидной близости противника противоречиво: опасность реальная, а данных для атаки нет. И желание "стрельнуть" идет от чувства близкой опасности. Но как слаба эта трезвая мысль! Ее биение едва-едва фиксируется сознанием, она кажется помехой...
Фашист опять меняет тактику - я слышу доклад акустика: "Пошла..." Значит, у немца нервишки пожиже, чем у нашего командира: решил пострелять... Ну что ж - может, это к лучшему.
Теперь мы слышим другой шум - ровный, сверлящий. Жж-жшшш... Словно тяжелый жук налетает... В этот миг все так и застывают кто где стоит: торпеда - сама смерть - проносится рядом... Жж-жшшш - это она жужжит в нескольких метрах за бортом. Подслеповата, правда, на наше счастье... Пятый раз мы провожаем ее не дыша... Нам еще повезло, что у немца обычные парогазовые торпеды. Были б магнитно-акустические - пиши пропало... Может, поэтому немец и взбесился и стал носиться как угорелый...
- Правильно говорят, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать,вздыхает штурман Катькалов.
Это, без сомнений, абсолютная истина, которая комментария не требует. Потому и бережет Терехин торпеды.
В эти минуты я невольно вспоминаю командира лодки "М-176" Бондаревича. Вероятно, каждый вспоминает. Его лодка попала точно в такую же ситуацию, никуда от воспоминаний не деться. Только одно дело - слушать рассказ товарищей в базе...
"М-176" шла в надводном положении, когда сигнальщик увидел рубку лодки противника. Лодка большая - примерно такого же класса, как наши "катюши". Немцы тоже заметили "малютку". Обе субмарины тут же погрузились, и началась четырехчасовая дуэль.
Когда "малютка" Бондаревича погружалась, над ней пронеслись две торпеды. А вскоре акустик "М-176" Адамюк доложил о приближении еще двух торпед. Бондаревич уклонился и от них. После этого немец перестал стрелять и долго маневрировал, пытаясь перехитрить командира "М-176". Но в игре на выжидание шансы у немца оставались нулевые: Бондаревича нельзя было спровоцировать на необдуманный поступок. Этот скромный и сдержанный человек обладал поразительным хладнокровием.
После часового маневрирования немец выпустил еще две торпеды. Так же безрезультатно произвел он седьмой и восьмой выстрелы. Девятый. И, наконец, десятый.
Немец разоружился. Теперь, даже если на стеллажах у него лежали запасные торпеды, ему надо было отходить, чтобы перезарядить аппараты. А может быть, пришла ему пора всплывать, потому что разрядилась аккумуляторная батарея. Трудно решать за противника, еще труднее - гадать. Скорее всего, вражеский командир подумал, что у советской лодки нет торпед. Поэтому он отошел недалеко.
Адамюк доложил о том, что немец всплывает. Бондаревич тут же подвсплыл под перископ. Немецкая лодка качалась рядом. Курсовой угол оказался подходящим для атаки. Не мешкая ни секунды, Бондаревич произвел залп. Раздался сильнейший взрыв. Некоторое время Адамюк еще прослушивал бульканье - лопались на поверхности пузыри воздуха,- но вскоре прекратилось и оно.
Это был редкий поединок и редкая победа. А в следующем походе Бондаревич погиб...
И теперь вот, не прошло и полутора месяцев, разразилась еще одна подобная дуэль, в которой надеется победить Терехин. У него хватит терпения дать немцу разрядиться. И хватит умения потопить. Если... хватит энергии нашей "малютки". Мы ведь зарядиться не успели: немец подловил нас, едва мы начали зарядку. Если немец начнет экономить торпеды - нам придется всплывать. А тот, кто всплывет первым, будет потоплен. Если б на нашей "малютке" был установлен "спрут"! Это простое, но очень важное устройство стали внедрять позже. "Спрут"прибор-автомат, который держит лодку без движения на заданной глубине. Иногда, скажем - при изменении плотности воды, лодка самостоятельно начинает всплывать - тогда "спрут" автоматически принимает в уравнительную цистерну столько литров воды, сколько требуется для компенсации положительной плавучести. И держит лодку на заданной глубине. Или откачивает несколько литров, по необходимости. Работает "спрут" практически бесшумно. Винт не вращается, лодка не прослушивается - будто нет ее. Попробуй ее найти! А энергия, драгоценнейшая энергия, экономится...
На нашей "малютке" нет "спрута". Мы работаем на самом малом ходу, и боцман, управляя горизонтальными рулями, время от времени жалуется, что лодка тяжела и рулей слушается плохо. Тогда старшина Катарин и матрос Стотченко поддифферентовывают лодку ручным насосом.
Ходим.
Акустик по-прежнему выдает пеленги.
Шум приближается справа.
- Лево на борт!- немедленно реагирует Терехин. И вслед за этим:- Боцман, ныряй на полсотни!
Для "малютки"- это глубина, близкая к предельной.
От обжатия корпуса лодка тяжелеет и может провалиться. На всякий случай у нас есть запас воздуха высокого давления.
Электрики каждые четверть часа докладывают о напряжении и плотности аккумуляторной батареи. Чудес не бывает: плотность падает.
Немец снова проходит рядом. Мы переглядываемся, словно спрашивая друг у друга: собирается он стрелять или нет? Сколько он будет так носиться?! Только со зла или по неопытности можно рассчитывать таранить "малютку" под водой... Вряд ли большими лодками у немцев командуют новички... Скорее всего - тянет время, чтобы заставить нас всплыть.
Этого немца я никак не могу представить себе в человеческом обличье: что-то абстрактное вырисовывается, черномундирное...
Выше нас - сверлящий ровный шум.
- Пятая!
Ж-жж-шш-ш...
Прошла...
- Шестая!
Жж-жшш-шш-ш...
Этот звук, который был слышен более отчетливо, чем предыдущий, пронес мимо нас весь холод морских глубин. Через несколько секунд доклад боцмана: глубина пятьдесят метров. Сюда торпедой не достанешь.
Шесть торпед... Значит, носовые аппараты он разрядил. Уже легче! Теперь будет стрелять кормовыми... Но немец почему-то не стреляет.
Мы меняем глубину: подвсплываем.
Уже бесполезно прикладывать ухо к шпангоуту: только акустик слышит далекий затихающий шум.
Терехин быстро всплывает под перископ. Горизонт чист. Ушел немец.
Совсем ушел.
Поединок окончен.
Разговоры начнутся позже. А в первые минуты мы только смотрим друг на друга. Такие полтора часа объединяют на всю жизнь...
Когда мы всплыли, батареи были полностью разряжены. Едва зарядились приказ возвращаться в базу. Отозвали с позиции и "щуку" Видяева. Как и мы, Видяев вернулся с неизрасходованным боезапасом.
Терехин хмурился: он впервые возвращался с неизрасходованными торпедами, и это изрядно портило ему настроение.
- Просто я такой невезучий,- сказал я ему.- В следующий раз пойдешь без меня и обязательно потопишь...
Сказал - и стало неловко. Не то чтобы примета какая была или что-нибудь в этом роде. Неловко мне стало при мысли, что я таким вот допотопным способом пытаюсь как бы утешить... Кого?! Командира, какого еще надо поискать! Я даже расстроился от своей бестактности. Уставился в сторону и тут только заметил: уже в базу входим... Посмотрел на Терехина, а он улыбается! Широкая терехинская улыбка, знакомая, привычная.
Встретили нас равнодушно и поход оценили хорошо. Только всыпали командиру при разборе за то, что в самом начале развернул "малютку" носом на немца, а не привел перископ на корму. Не понимал он разве, что допускает оплошность?
Понимал. Но дистанция, по его расчету, позволяла сделать этот маневр: немец находился по меньшей мере в двадцати кабельтовых. Минуты три-четыре нужно торпеде, чтобы преодолеть такую дистанцию - да и то при условии, что залп будет моментальным. Но за это время и "малютка" успеет завершить разворот. А кроме того, немец ведь должен хоть какой-то расчет произвести: не в упор же стреляет... Это, конечно, не оправдание ошибочного маневра: по всем тактическим канонам Терехин поступил неправильно. Но... он хотел атаковать первым: предстоял тяжелейший поединок с лодкой, которая во всех отношениях была сильнее нас, тем более что мы не успели зарядить батарею. И Терехин решил использовать микрошанс: а вдруг немец оплошает, вдруг замешкается и сам подставит борт? И он сразу решил нацелиться. В аппаратах всего две торпеды! Но ведь этого достаточно, чтобы отправить вражескую лодку на дно. Раз достаточно - значит, надо попытаться.
...Они не вернулись из следующего, августовского, похода.
За тридцать пять лет, прошедших со дня окончания войны, казалось бы, давным-давно растворилась во времени судьба маленького корабля, одного из сотен, а вместе с ним и судьбы двадцати моряков - коммунистов и комсомольцев; всего два десятка из миллионов, воевавших на море и на суше. Ничего подобного! Перед памятью время бессильно. Тридцать восемь лет прошло, как "М-173" числится погибшей. А в памяти живущих она и поныне остается той "малюткой" с удивительной, почти человеческой судьбой. Зайдите в музей Краснознаменного флота в Североморске, побывайте в комнате боевой славы соединения подводных лодок, в школьных музеях Москвы, Мурманска, Киева, других городов, и вы это почувствуете.