* * *
Лодка входит в свою родную гавань. Над притихшими берегами гремят два победных выстрела. На пирсе много встречающих. Вглядываюсь в командующего флотом вице-адмирала Головко. На его лице серьезная сосредоточенность. Он уже знает, что на борту лодки имеются тяжелобольные (об этом я доложил краткой радиограммой), но что у нас случилось, мог только догадываться.
Но вот мы ошвартовались. Схожу с корабля и докладываю командующему.
С лодки выносят больных, и санитарные машины, одна за другой, исчезают с территории базы.
На другой день в госпитале умер Саша Егоров - организм молодого матроса все же не выдержал. Орден Отечественной войны I степени, которым он был награжден посмертно, мы отослали с письмом его родителям.
* * *
Кладбище... Кругом пустынно и тоскливо, под ногами чахлая трава, крупные камни покрыты мхом и лишайником. В ущелье заунывно поет осенний ветер.
Скупо, но страстно, от всего сердца, звучат слова:
- Не забудем... Отомстим за тебя...
Гроб медленно опускается в могилу, раздается сухая дробь винтовочного залпа.
- Прощай, наш юный друг, не знавший страха!
* * *
Война продолжалась. Плечом к плечу с рабочими наш экипаж, пополненный матросами и старшинами (больные оставались в госпитале), ремонтировал корабль. Командиром БЧ-2-3 теперь был назначен лейтенант Апрелков, а на его место прибыл лейтенант Васильев.
Командующий флотом от имени Президиума Верховного Совета СССР наградил орденом Красного Знамени старшего лейтенанта Шапаренко, мичмана Пухова, старшин Острянко, Доможирского и Чижевского, курсанта Портнова, матросов Бабошина, Никаншина, Крошкина, Хоботова, Фомина и Матвейчука. Орденом Красного Знамени были награждены также старший инженер-механик Горчаков и я.
После глубоководных испытаний подводная лодка была приведена в боевую готовность. Вскоре мы снова вышли в море.
И. Колышкин. Атаки североморцев
Иван Александрович Колышкин, контр-адмирал, Герой Советского Союза. В годы Великой Отечественной войны командовал на Северном флоте дивизионом, а затем бригадой подводных лодок.
Вторая половина сентября 1941 года. Гитлеровцы, потерпев неудачу в июльском наступлении, пытаются наступать снова. Ожесточенные бои идут в районе Западной Лицы. Снова наши войска несут немалые потери, и снова плечом к плечу с бойцами 14-й армии сражаются морские отряды. Упругая сила нашего сопротивления, на которую натолкнулись гитлеровцы с первых дней войны на Севере, не ослабевает. Наоборот, она продолжает расти. Кажется, сами фашисты усомнились в возможности выполнить стоящую перед ними задачу. Во всяком случае, до нас дошли сведения: командующий горноегерским корпусом генерал Дитл донес высшему командованию, что для захвата Мурманска необходимо значительно увеличить количество войск. Такое умонастроение противника не может не сказаться на его моральном духе. А нам, разумеется, это лишь на руку. Дитл просит командование и об усилении прикрытия фланга армии со стороны моря. Неприятельский флот на нашем театре сейчас насчитывает около пятидесяти вымпелов. В их числе вспомогательный крейсер, восемь эсминцев и шесть больших подводных лодок. Видимо, немцы чувствуют: этих сил недостаточно. Убедились, что наши корабли способны на большее, чем держаться на воде и не тонуть. И это их сильно беспокоит.
Теперь уже точно установлено, что фашисты снабжают свои сухопутные войска по морю, проложив коммуникации вокруг Скандинавии. Известно и то, что они интенсивно вывозят никелевую руду с севера Норвегии и Финляндии. А отсюда с еще большей очевидностью вытекает одна из главных задач Северного флота: вести беспощадную борьбу на вражеских коммуникациях. И решать эту задачу должны мы, подводники. Других сил и средств для этого сейчас просто нет: и авиация, и торпедные катера пока слишком малочисленны, чтобы на них можно было рассчитывать всерьез. А у надводного флота по горло своих дел. К его прежним задачам прибавилась новая и, как видно, первостепенная: участие в проводке союзных конвоев, которые уже начали приходить в Архангельск. Иными словами, он прикрывает наши собственные внешние коммуникации.
* * *
Вечером 19 сентября, после похода на "М-171", я сидел в своей "каюте" на береговой базе и перечитывал груду приказов, накопившихся в мое отсутствие. В Полярном в эти дни было относительно тихо. Погода все больше стояла нелетная, и неприятельские самолеты появлялись редко.
Вдруг над бухтой прогремел орудийный выстрел. Я было не обратил на него внимания, но, глянув в окно, увидел, что люди из столовой не идут, как обычно, а бегут. В чем дело? Тревога? Но почему ее не объявили?
Я сдал писарю все документы и поспешил на улицу, чтобы выяснить, в чем дело. Навстречу мне попался командир "Щ-402" Столбов.
- Что за переполох? --спросил я Николая Гурьевича.- Кто там стреляет?
- Это "К-2" учудила,- объяснил он.- С моря они вернулись и решили холостым из "сотки" отсалютовать - в том смысле, значит, что транспорт потопили. Там на пирсе командующий их встречает.
В тот миг я и не предполагал, что выстрел над бухтой положит начало новой морской традиции.
Что же предшествовало знаменательному выстрелу?
"Катюша" эта была северянкой с годичным стажем.
Вместе со своей сестрой "К-1" она прибыла к нам в 40-м году с Балтики. Командовал ею капитан 3 ранга Василий Прокофьевич Уткин, личность во многом примечательная. Среди друзей его называли Васей-помором. И действительно, Уткин - уроженец Архангельска - происходил из старой поморской семьи. Плавать на торговых судах он начал чуть ли не с мальчишеских лет. Окончил мореходное училище. А потом его судьба сложилась как и у многих штурманов дальнего плавания и капитанов, призванных на военную службу в период бурного строительства подводного флота.
В ту пору подводные силы испытывали острый недостаток в командных кадрах. И не мудрено. Построить корабль можно куда быстрее, чем вырастить командира. Путь к командованию лодкой, а тем более большой или средней, отнюдь не короток. Три-четыре года обучения в военно-морском училище. Четыре-пять лет службы в разных должностях на лодке. За это время накапливается морской, подводный, командирский и простой житейский опыт, так необходимый для командования кораблем. Да еще дополнительная учеба по повышению квалификации...
Как сократить этот общепринятый путь командирского становления подводника? Ведь лодки одна за другой сходили со стапелей, а вслед за ними закладывались новые. Ждать было некогда. И одно из решений проблемы сводилось к призыву из Совторгфлота штурманов и капитанов - бывалых морских волков. После двухгодичного обучения по специальной программе их назначали помощниками командиров, а потом, в зависимости от успехов, и командирами лодок. Если не считать некоторых неизбежных "издержек производства", эта вынужденная мера вполне себя оправдала. Из бывших капитанов выросла целая плеяда прекрасных командиров-подводников, всей душой полюбивших военный флот и свою новую профессию. К их числу и принадлежал Василий Уткин.
Перед самой войной у него обнаружили туберкулез. Врачи потребовали перевести его на берег. Но Вася-помор категорически заявил:
- Никуда я с лодки не уйду. Какое ж то лечение без морского воздуха? Поплаваю, тресочкой свежей попитаюсь - вся хворь уйдет.
Сырую треску, к слову сказать, он умел есть замечательно, по-поморски: кусал от большого куска, отрезая острейшим ножом перед самыми губами...
И Василий Прокофьевич сумел добиться своего: командование оставило его на лодке. О лучшем командире для "К-2" было грешно мечтать. Северный театр был для него открытой книгой. Свою "катюшу" он знал до тонкостей. Управлением корабля овладел в совершенстве. Экипаж относился к своему командиру с глубоким уважением.
На подводные крейсера возлагались большие надежды. И Уткину не терпелось показать, на что способен этот превосходный корабль в умелых руках.
Однако первый поход не принес "катюше" успеха. Уткин настойчиво искал вражеские корабли, несколько раз стрелял по ним торпедами, но попаданий не достиг. С тем большим нетерпением ожидали подводники второго боевого похода. Лодка вышла в море 7 сентября.
Для нас, подводников, этот поход "К-2" имел особое значение. За три месяца войны это был первый случай артиллерийской атаки неприятельского судна подводной лодкой. Не имели такого опыта ни черноморцы, ни балтийцы. Конечно, мы учились использовать артиллерию подводных кораблей и по морским и по воздушным целям - ведь не зря же на лодках стояли пушки. Но насколько эффективным может оказаться артиллерийский бой - об этом лишь строили предположения. Магомед Гаджиев первым среди нас показал пример тактически обоснованного применения лодочной артиллерии.
* * *
Вечером 8 июля 1942 года Совинформбюро сообщило: "В Баренцевом море одна из наших подводных лодок атаковала новейший немецкий линкор "Тирпиц", попала в него двумя торпедами и нанесла линкору серьезные повреждения".
Всего пять скупых газетных строк. Но нам, североморцам, они говорили очень о многом.
У нас, на Севере, после весенних боев на сухопутье вновь наступило затишье. Зато на море фашисты заметно активизировались. В северных портах Норвегии скапливались крупные корабельные силы: эскадра в составе линейного корабля "Тирпиц", "карманных" линкоров "Адмирал Шеер" и "Лютцов", тяжелого крейсера "Адмирал Хиппер", легких крейсеров "Кёльн" и "Нюрнберг" и свыше десятка эсминцев, флотилия миноносцев, до тридцати сторожевых кораблей и тральщиков. Количество подводных лодок возросло до сорока, а морских бомбардировщиков и торпедоносцев - до трехсот. И вся эта армада была нацелена на наши внешние коммуникации. Усилилась и противолодочная оборона гитлеровцев - это мы уже почувствовали на себе.
К трем нашим боевым потерям прибавилось еще две. В конце июня вышли в море и не вернулись "М-176" и "Д-3". Совсем недавно все мы восхищались героической "малюткой" Бондаревича, одержавшей замечательную победу в подводном поединке. Трудно поверить, что отважного экипажа нет в живых. Не менее трудно свыкнуться с мыслью, что больше никогда не увидим мы и славную команду североморской "старушки" "Д-3" - первого на флоте гвардейского и Краснознаменного корабля. А ведь это был, без преувеличения, лучший экипаж бригады: все до единого коммунисты, все до единого - великолепные мастера своего дела...
Но, понятно, наибольшая доля потерь выпадает на союзные конвои. И не всегда только потому, что противник стал сильнее и энергичнее...
Особенно показательна в этом отношении история конвоя PQ-17. И хотя она достаточно широко освещена в нашей военно-морской литературе, не остановиться на ней нельзя.
Конвой под этим условным наименованием вышел из Исландии 27 июня. Он состоял из тридцати четырех транспортов под флагами Советского Союза, США, Великобритании и Панамы и двадцати одного корабля эскорта. Кроме того, проводка конвоя обеспечивалась двумя мощными группами прикрытия из состава американского и английского флотов. В группу ближнего прикрытия входили крейсера "Лондон", "Нордфолк", "Уичита" и "Тускалуза", в группу дальнего прикрытия - авианосец "Викториес", линкоры "Дюк оф Йорк" и "Вашингтон", крейсера "Кумберленд" и "Нигерия" и девять эсминцев. Этого прикрытия было вполне достаточно, чтобы вести победный бой с северной эскадрой немцев.
В таком сопровождении конвою предстояло следовать до меридиана острова Медвежьего. Дальше начиналась, наша операционная зона, и в охранение вступали корабли Северного флота.
Флот деятельно готовился к выполнению этой задачи. Как всегда, на дальних рубежах были развернуты подводные лодки для действий против надводных кораблей противника, которые могли напасть на конвой. Но еще до того, как караван достиг нашей зоны, начались события, о которых нашим союзникам до сих пор неприятно вспоминать.
4 июля, около трех часов ночи, первая волна немецких самолетов-торпедоносцев обрушилась на конвой. В результате массированных, но не очень искусных атак торпедирован был всего лишь один транспорт. Его, видимо, не составляло большого труда спасти. Но это было связано с риском, а команда судна вовсе не хотела испытывать свою судьбу. Кроме того, британское адмиралтейство вообще считало за благо добивать поврежденные суда, чтобы не снижать скорости конвоя и не подвергать его тем самым лишней опасности от самолетов и подводных лодок. Союзников не слишком обременяла забота о том, чтобы все отправленные в Советский Союз грузы дошли по назначению.