Китов в этом походе мы встречали еще несколько раз - видно, их стадо случайно забрело сюда. Но никто больше не путал их с подводными лодками.
В базу мы возвратились, проплавав двадцать одни сутки.
Федор Алексеевич очень органично вошел в экипаж "Щ-422". Он быстро стал командиром не только по должности, но и по сути. По должности-то все просто: подписан приказ, и дело с концом. Но ведь бывает и так. Человек получил назначение, вступил в командование кораблем, а с экипажем он чужой. Глядишь, он и дело свое знает, и к беспорядку непримирим, а не уважают его моряки, не любят. Такое обычно случается с людьми эгоистичными, несправедливыми, черствыми.
Конечно, и при таком командире служба пойдет своим чередом. И его приказания будут выполняться пунктуально, но энтузиазма, так необходимого в военном деле, от моряков не жди. Они не вложат в работу свою душу.
Другое дело - командир искренне внимательный к подчиненным, близко принимающий к сердцу все их интересы. Видяев как раз обладал этими качествами вполне. Его требовательность и строгость, граничащая с настоящей суровостью, когда дело касалось службы, не заслоняли душевной щедрости. Люди почувствовали это при первом же знакомстве. И авторитет Видяева сразу стал высок.
Хотя первый поход Федора Алексеевича на новом корабле и не принес результатов, вины его в том не было. В море он действовал расчетливо и грамотно. А мастерство в атаке он продемонстрировал еще на "Щ-421". Поэтому в следующий, августовский поход он отправился один, без обеспечивающего. В этом плавании Видяев подтвердил, что не зря его считают вполне зрелым командиром. Выполненные им атаки заслуживали внимания.
Во время первой из них на лодке заклинило горизонтальные рули. Создался большой дифферент. Лодка ушла на глубину, с которой пользоваться перископом нельзя. Дифферент удалось выровнять, но подвсплывать уже было некогда - до прихода в точку залпа оставались считанные секунды. И тогда Видяев решился на то, на что пошел бы не каждый: стрелять с глубины пятнадцать метров вслепую, по расчету времени.
С дистанции, которая по этому расчету составляла одиннадцать кабельтовых, он выпустил четыре торпеды с интервалом в семь секунд. В ответ прогремело три взрыва. Но результатов атаки установить не удалось. Транспорты и корабли в конвое, по которому был дан залп, шли очень плотно, перекрывая друг друга. Оставалось гадать: одну, две или три цели поразили торпеды.
Случилось это 23 августа у мыса Кибергнес.
На следующий день вахтенный командир Питерский обнаружил в перископ два транспорта в охранении четырех кораблей. Расстояние до них было небольшим, атака получилась скоротечной, но весьма точной. В транспорт, выглядевший примерно на восемь тысяч тонн, попали три торпеды из четырех, и он быстро затонул. Трудным оказалось послезалповое маневрирование. Кормовые горизонтальные рули снова закапризничали. Мичман Завьялов - опытный боцман стал к ручному управлению. А над лодкой тем временем забегали сторожевые корабли. Посыпались первые глубинные бомбы.
Положение складывалось трудное, и Видяев решил, используя опыт Фисановича, уходить под прикрытие батарей Рыбачьего. Идти пришлось под одним левым электродвигателем - у правого начал греться опорный подшипник. Преследователи не отставали долго. Завьялов весь взмок, стоя за штурвалом ручного управления - силы это требовало немалой. Отлично работали трюмные, не давая лодке провалиться. А бомбы все рвались. Когда преследование кончилось, подсчитали, что всего было сброшено сто семьдесят семь бомб. Но, как это не раз получалось и раньше, наиболее точной и разрушительной оказалась первая серия. Остальные падали довольно далеко.
Оценка походу была дана высокая.
- Видяев умеет в критические минуты правильно оценить обстановку, а его хладнокровие и решительность обеспечивают лодке боевой успех,- сказал, характеризуя молодого командира, контр-адмирал Виноградов. Мнение комбрига было вполне справедливым.
В сентябре "Щ-422" выходила на прикрытие конвоя PQ-18. И снова возвратилась с победой.
- Только всплыли мы,- рассказывал Видяев об этом боевом столкновении, старательно избегая слова "я",- как Питерский - он на вахте стоял докладывает: "Сторожевик, справа сто шестьдесят, дистанция тридцать". Сторожевичок небольшой, тонн на шестьсот - семьсот. Ну, погрузились, конечно, и пошли в атаку. Стрелять пришлось кормовыми. Пришли в точку залпа - до сторожевика рукой подать, кабельтовых пять, не больше. Тут и слепой попадет. Влепили ему в борт обе торпеды, он сразу и затонул. Вот и все.
И ничего о себе, о том, что он чувствовал, что переживал в течение долгой полминуты после залпа, гадая, раздастся или не раздастся взрыв торпед.
Тяжелый осадок, который оставила у меня история с Малышевым, смягчался тем, что "Щ-422" обрела настоящего боевого командира. Радовался я и за Федора Алексеевича: любовь к морю, к подводной службе и к тяжелому командирскому труду у него не показная, а самая что ни на есть искренняя. В этом - весь Видяев. И он занял свое, по праву принадлежащее ему место.
- Заканчивали мы зарядку аккумуляторов,- рассказывал торпедист Александр Злоказов.- Я находился в первом отсеке у торпедных аппаратов. Переборочная дверь во второй отсек, как всегда в боевом походе, была закрыта на клиновой запор. Вдруг раздался глухой, но сильный взрыв. Лодку тряхнуло. Меня отбросило к торпедным аппаратам, я ударился о них. Свет погас. Отсек стал наполняться дымом. Сквозь дым я увидел через приоткрывшуюся дверь голубоватого цвета пламя во втором отсеке. Оттуда слышались стоны людей. Потом они прекратились. Я стал кричать. Но никто мне не ответил. Тогда я бросился к двери - раздумывать больше было некогда.
Переборочную дверь сорвало с клинового запора. Я подумал, что надо ее задраить, чего бы это ни стоило. Задраивать было очень трудно - барашки с винтов поотлетали. К тому же темнота полная. Но я дверь все же задраил. После этого позвонил своему старшине Егорову в седьмой отсек и доложил, что дверь задраена, а я задыхаюсь от дыма. Егоров приказал открыть нижнюю крышку люка. Крышку я открыл из последних сил и тут же потерял сознание...
Торпедист Злоказов встретил войну на "Щ-421" и плавал на ней вплоть до ее смертного часа. После гибели лодки ему повезло: он попал служить на Краснознаменную "Щ-402", к Николаю Гурьевичу Столбову, командиру опытному и удалому, первым среди подводников Севера открывшему боевой счет.
Служба на новом месте пошла хорошо. В июльском походе выпущенные Злоказовым торпеды отправили на дно огромный транспорт. Через несколько дней произошла еще одна встреча с противником - на этот раз с подводной лодкой типа "U-5". Лодку обнаружили в надводном положении, на очень небольшой дистанции. Скоротечная атака относилась к разряду тех, что подводники называли "психическими". Это означало, что командир сразу же ложился на боевой курс, и тут же следовали команды "товсь" и "пли". Главное было в том, чтобы торпедисты не подвели и сумели обеспечить своевременный залп. Злоказов и на этот раз сработал безупречно. Немецкая лодка была уничтожена.
В хорошем боевом настроении, с уверенностью в успехе экипаж вышел в августовский поход. Плавание протекало обычно. 13 августа, на второй день после выхода из базы, лодка начала зарядку аккумуляторов. Происходило это в районе Тана-фьорда, милях в двадцати пяти от берега.
Зарядка шла своим чередом. Батареи проветривались с помощью вдувного вентилятора из аккумуляторной ямы в пятом отсеке - иначе было нельзя, так как шахту специальной батарейной вентиляции захлестывало волной, и ее пришлось задраить. Но это никого не смущало - способ проверенный, так делали не раз.
В половине второго ночи один из вахтенных центрального поста электрик старший краснофлотец Вызов произвел замер контрольных элементов и процентного содержания водорода в ямах и трубопроводах. Водорода в воздухе содержалось совсем немного. Это не грозило образованием гремучей смеси.
В это же время второй вахтенный - командир отделения трюмных старшина 2-й статьи Алексеев принял сообщение из пятого отсека, что там сильно пахнет кислотой. "Не мешало бы провентилировать отсеки",- подумал старшина. Но как? Для этого надо было прекратить вентилирование батарей, что делать во время их зарядки не полагалось. Но водорода в ямах скопилось чуть-чуть. А что может измениться за каких-нибудь полчаса? Ровным счетом ничего. Зачем же тогда формально придерживаться инструкции и терпеть в лодке пары кислоты? Так рассуждал Алексеев. И, уверившись в своей правоте, он запросил у находившегося на мостике вахтенного командира лейтенанта Захарова разрешение провентилировать отсеки.
Захаров, не очень разобравшись в существе дела и понадеявшись на опыт старшины, дал "добро".
Прошло двадцать с небольшим минут.
В 1 час 58 минут 14 августа лодку потряс сильный взрыв во втором и третьем отсеках, о котором и рассказывал потом старший краснофлотец Злоказов.
Все, кто мог подняться на ноги, бросились, как по боевой тревоге, на свои места. Переговорные и вентиляционные трубы были немедленно задраены.
Командир БЧ-5 инженер-капитан-лейтенант Большаков со старшиной группы трюмных мичманом Кукушкиным прибежали из дизельного отсека в центральный пост. Вместе с Алексеевым и Бызовым они попытались открыть дверь в третий отсек, где находился командир. Но их попытки не увенчались успехом - дверь заклинило. Второй и третий отсеки молчали, не отвечая на вызовы.
Наступил тяжелый и ответственный момент. Командир и старпом или погибли, или были тяжело ранены. Комиссар и штурман - тоже. Все они вместе с командиром торпедной группы и доктором находились в третьем отсеке. Кому-то требовалось сказать решительное слово, взять в свои руки инициативу, возглавить экипаж.
И таким человеком оказался секретарь партийной организации лодки мичман Егоров. Он первым нашелся в грозной, тревожной обстановке.
- Принимаю на себя обязанности комиссара лодки,- объявил он морякам.Обязанности командира предлагаю принять инженер-капитан-лейтенанту Большакову.
Как, товарищ инженер-капитан-лейтенант, не возражаете?
Большаков согласился. Тут же было решено возложить обязанности штурмана на старшего краснофлотца Александрова, штурманского электрика. До войны он окончил мореходное училище и был достаточно сведущ в кораблевождении.
После того как стало ясно, кто за что отвечает и кто кому подчиняется, надо было, во-первых, выяснить судьбу тех, кто остался во втором и третьем отсеках. Во-вторых, определить размеры повреждений лодки. В-третьих, решить, как быть дальше, как спасать корабль и самих себя.
По приказанию Большакова два краснофлотца пробрались на носовую часть верхней палубы и открыли верхнюю крышку входного люка в первый отсек. Нижняя крышка была уже отдраена Злоказовым. Сам торпедист лежал без сознания. От свежей струи воздуха он слегка очнулся. В полубессознательном состоянии его вынесли наверх.
В отсек отправилась аварийная партия с надетыми масками изолирующих спасательных аппаратов. Матросы открыли дверь сначала во второй, а потом и в третий отсеки. В свете ручных фонарей они увидели страшную картину: изуродованные трупы, беспорядочно разбросанные груды обломков деревянных переборок и коек. Один из краснофлотцев, не вынеся потрясения, упал в обморок.
Половина экипажа во главе с командиром погибла. В отсеках царил мрак, стоял тяжелый запах дыма и хлора. Лодка могла двигаться только в надводном положении - электроэнергии для подводного хода не было. И, что самое страшное, не было ее и для того, чтобы запустить дизели, привести в действие радиостанцию и гирокомпас.
А до вражеского берега насчитывалось каких-нибудь двадцать - двадцать пять миль. Море притихло, видимость была хорошей: ведь август - лучший месяц на Баренцевом море. Все это заставляло торопиться.
Усилиями электрика главного старшины Семенова и мотористов старшин 2-й статьи Черновцева и Новака задача все же была решена. Собрав все имевшиеся на лодке переносные аккумуляторы, они сумели запустить дизели.
По магнитному компасу, который после взрыва стал безбожно врать, Александров с грехом пополам проложил курс в базу. Злоказова поставили на ручное управление рулем, в седьмой отсек. На этом посту, кстати сказать, он простоял сутки. Команды на руль передавались с мостика по цепочке, через расставленных по отсекам людей. Лодка жила, она двигалась в направлении к родному дому!
Ранним утром вдруг увидели вражеский самолет. Объявили артиллерийскую тревогу. Моряки стали к орудиям. Но самолет, хотя он и летел близко, видимо, не заметил лодку и вскоре скрылся за горизонтом. Солнце поднималось выше, и Александров, сбегав за секстантом, проложил сомнерову линию. Через час он взял еще серию высот и получил обсервованное место.
Однако плавание без лага, по неисправному магнитному компасу не могло быть достаточно точным. К вечеру справа по курсу открылся берег, который приняли за Рыбачий. Но вдруг в воздухе появился немецкий самолет. Снова сыграли артиллерийскую тревогу. Самолет же явно снижался над берегом. Стало ясно, что он садится на аэродром.
Большаков и Захаров, который нес бессменную ходовую вахту, поняли, что это вовсе не Рыбачий, а какой-то участок норвежского побережья. Присмотревшись, они опознали Вардё. Лодка повернула влево, с расчетом выйти к маяку Цып-Наволок.
Расчет оправдался. Вскоре открылся маяк. Когда на траверзе появился наблюдательный пост, расположенный близ Цып-Наволока, с мостика просемафорили на него, сообщив о случившемся. И у входа в Кольский залив "Щ-402" уже встречали корабли с командованием бригады на борту.
Так закончился этот необычайно трудный поход израненной, потерявшей командира и понесшей тяжелые потери "щуки". Ее спасением мы были обязаны инициативе и решительности секретаря парторганизации Егорова, распорядительности и твердости оставшихся в живых командиров, мужеству и стойкости всех уцелевших моряков.
Н. Кузнецов. Слово о подводниках
Николай Герасимова Кузнецов, вице-адмирал. Герой Советского Союза. В годы Великой Отечественной войны был народным комиссаром. ВМФ, главнокомандующим Военно-Морским Флотом СССР. В 1955 году Н. Г. Кузнецову было присвоено звание Адмирала Флота Советского Союза.