Видимо, за стенами был вечер — в высокие стрельчатые окна второго яруса еще падал дневной свет, но явно угасающий. Огромное помещение… неф тянулся, казалось, бесконечно, сотни колонн высотой в три-четыре нормальных этажа, переходы над ними. Резьба, бесчисленные пилястры и капители, почти неразличимые снизу. Видимо, я должна была узнать столь выдающееся архитектурное сооружение. Но я не узнавала. Дворец или собор какой-то, да и к дьяволу его.
Мне хотелось плакать. Это не Золотая степь! Но почему⁈
Под сводами захлопали птичьи крылья, потом послышались шаги на верхнем, идущем вдоль стены, ярусе — великолепная акустика подхватила стук каблуков, он загрохотал, как молот судьбы. Я осознала, что торчу совершенно неуместной статуей посреди прохода в сотню шагов и попятилась в тень.
Незнакомец наверху так и не появился, шаги свернули куда-то в переход и быстро смолкли. Я замерла под прикрытием колонны в каком-то ступоре. На глазах стояли слезы, но почему-то не текли. Я себя знаю — точно должна разрыдаться. Вместо этого выругалась. Скверное слово нервным шелестом разлетелось между ближайших колонн, неохотно смолкло. Поосторожнее здесь нужно ругаться,с такой-то предательской акустикой.
И что мне вообще делать? У меня, кстати, спина мерзнет.
Спина, да и плечи действительно стыли. Это из-за декольте. На мне было платье, весьма открытое наверху, но с широкими рукавами и подолом столь пышным, что его следовало называть не иначе как множественным «юбки». Основным материалом оказалась расшитая парча, вроде бы светло-зеленая, цвета мяты или серо-жемчужного пепла, полутьма и волнение мешали определить. Под парчой — шелка, глубже еще шелка. В общем, там не мерзло холодно. Но корсаж… и спереди и сзади очень смело. Кто такое недешевое безобразие здесь носит? Понятно, что не золушки, это или актрисы мюзиклов или проститутки. Но что представительницам этих сложных? профессий делать под этими безумно величественными сводами?
Обхватывая плечи для сокрытия бесстыдства и согревания, я нащупала на шее бархатку и догадалась, что в ушах у меня серьги — явно не дешевые, поскольку оттягивали мочки изрядно. Кстати…
Глупейший момент — когда ощупываешь себя и постоянно узнаешь новости. Прическа оказалась высокой, тщательно уложенной. Я не без труда освободила локон надо лбом. Так и есть — светлый! Ну и зачем? Я была бы счастлива показаться яркой блондинкой моим охотникам. Но к чему красочности под этими мрачными пафосными сводами? Нужно просыпаться.
Нет, я все еще надеялась. Возможно, Вал и Гал где-то здесь. Могут же они посещать дворцы своего вождя или храмы богов?
Версия выглядела откровенно несостоятельной. Но ведь я не детектив, а просто любящая спать девушка. Или это уже не совсем я… ведь я знаю куда идти?
Придерживая юбки, я двинулась сквозь тысячи теней колоннад и полос падающего из поднебесных окон серого света. Я знала куда идти, но не знала зачем. Кстати, пальцы, вцепившиеся в парчу подола, тонки и изящны. И еще я, кажется, слегка помолодела.
Мне нужно было идти. Но зачем? Я же не хочу. Вернее, не очень-то хочу.
Я свернула, зайдя под непроглядную тень верхней галереи, здесь было жутковато. Высокие двухстворчатые двери неожиданно легко поддались толчку моей руки и распахнулись. Я неуверенно шагнула внутрь…
Передо мной раскинулся огромный зал, здесь свет десятков факелов на стенах смешивался с умирающим дневным светом из узких окон-витражей. Звонко и коротко звенела сталь — здесь сражались. Поединок!
Ошеломленная, я смотрела, как пара фехтовальщиков перемещается по гладкому просторному полу. Нет, на танец это не походило, скорее, на жестокую игру. Тонкие узкие клинки — шпаги? Рапиры или мечи? — я совершенно не разбираюсь в оружии — сверкали коротко и тускло. Бойцы: один рослый и высокий, другой ниже среднего роста, тонкий и обманчиво хрупкий, — не делали изящных выпадов. Они не красовались, а жаждали убить друг друга. Не будет здесь никакой «до первой крови» или «вы мерзавец, но я пощажу вас ради вашей невинной сестры». Проткнут друг друга. Они одинаковы в своей холодной безжалостности, да и одеты почти одинаково: свободные белые сорочки с широкими рукавами, облегающие лосины или рейтузы, высокие мягкие башмаки с длинными, слегка смешными носами. Но в отточенных как иглы полосках стали в их руках не было ничего забавного. Укол — парирование, ответный укол — взгляд не успевает отмечать, но, кажется, острие чудом не достало горло…
Безумцы были не одни — по ту сторону зала в молчании застыла группа людей, одетых куда богаче. До них было далеко, я не могла разглядеть выражение лиц. Зал, с его бело-черным мозаичным полом, своими размерами, должно быть, ровнялся футбольному полю. Вновь взлетел к недосягаемым сводам хищный звон стали…
Поскольку я вперлась в зал, совершенно неосмотрительно распахнув обе створки двери, незамеченной остаться было сложно. Господа по ту сторону зала чуть шевельнулись, но вновь сосредоточились на смертельной игре безумцев. Но оказалось, что мое появление заметили и фехтовальщики. Оказавшийся ко мне лицом боец поскромнее ростом сделал небрежный приветственный жест свободной рукой и сказал:
— Монна Маргери? Соблаговолите мгновение подождать, сейчас я буду к вашим услугам.
— Или я, о прекрасная монна! Не забывайте об этом, Горце, — вы или я! — не замедлил намекнуть рослый красавец, приветствуя меня куда более учтивым жестом.
Я сохранила нейтральное молчание, поскольку и слова не могла вымолвить. Почему я какая-то «монна»? Откуда они знают мое имя? И какого черта я так придирчиво отмечаю, кто и как меня приветствует⁈
Вот эта внезапная щепетильность к манерам напугала больше всего. Не замечала за собой такого. Проснуться нужно. Хотя галантный рослый джентльмен производил приятное впечатление.
Не судьба. И проснуться не успела, и вообще все кончилось…
Какая-то доля секунды: боец, именуемый Горце, атаковал внезапно и как-то неожиданно прямолинейно. Казалось, шпага высокого красавца его достала, ужалив в бок, но нет — наоборот, стальное жало быстрого как змея Горце вошла в левый бок соперника, погрузилась на добрые две трети, и мгновенно выскользнула из живой плоти. Рослый фехтовальщик пошатнулся, схватился за свой бок, под ладонью в белой перчатке расплывалось темное пятно.
— Браво, монсеньор! — в несколько голосов поздравили победителя зрители с той стороны.
Хладнокровный фехтовальщик небрежно отмахнулся от поздравлений, он с улыбкой наблюдал за соперником. Проигравший пытался устоять, но ноги его ослабели, он пал на колени.
— Мучайтесь, мой милый друг, мучайтесь — негромко, но отчетливо сказал победитель. — Вы совершили ошибку.
— Будь ты проклят, лгун! — красавец рухнул лицом вниз. По белому камню пола стремительно растекалась лужа крови.
Победитель, не оглядываясь, направился ко мне. Ой, это же убийца. Настоящий убийца!
Я не успела ничего сделать — он подхватил мою кисть, поднес к губам и представился:
— Монсеньор Горце, к вашим услугам. А вы даже очаровательнее, чем мне рассказывали, монна Маргери.
— О, благодарю… — я пыталась взглянуть на лежащего за спиной убийцы беднягу, надеясь, что тому уже оказывают помощь.
— Это всего лишь Могнетти, он был нетерпелив и жаждал славы. Начал слишком рано, умрет не позже полуночи — монсеньор Горце улыбнулся. — Но и мы не должны терять время. У меня есть для вас безотлагательная работа. Идемте!
Глаза Горце были безумны. Вблизи было очевидно, насколько обманчиво его спокойствие. Он был дико возбужден: длинные ресницы едва заметно вздрагивали, ноздри тонкого изящного носа раздувались. Черная безупречная бородка и усы лишь оттеняли бледность лица. Он наслаждался победой как сексом, от него пахло сильными мужскими духами и разгоряченным телом.
— Да, монсеньор — прошептала я, не очень понимая смысл собственных слов.
Он подхватил меня под локоть рукой в перчатке, куда-то увлек. С тонкого клинка обнаженной шпаги еще капало, и вид расплывающихся по мрамору капель крови меня парализовал. В смысле, ноги двигались и грудь в декольте упруго покачивалась, но мыслительные способности оставались как тот мрамор пола — хоть как по ним стучи — все глухо.
Почему он «монсеньор»? Это же что-то иное значит.
Неправильный монсеньор рывком заставил меня повернуть и почти зашвырнул во внезапно оказавшуюся за колонной дверь, я едва успела управиться с пышными юбками.
Комната, много меньшая чем зал, но все равно просторная. Канделябры со свечами, запах все тех же духов, воска, еще чего-то странного, звериного.
— Итак, вы здесь! — Горце пинком захлопнул дверь и повернулся ко мне.
— Да, монсеньор — подтвердила я вполне очевидное.
— Эрницио и Гморе этой ночью умрут. Займитесь этим. На рассвете их семьи должны рыдать.
— Да, монсеньор. Значит, умрут оба?
— Это вас смущает, прелестная монна?
— Ничуть. Но в эту пору года ночи не так уж длинны.
Жуть, да что такое я несу⁈ Если он меня принимает за убийцу, это же не значит, что я…
— Этой ночью решится всё! В городе заговор — монсеньор смотрел мне в глаза и навязчиво играл шпагой. — Прелестная Маргери, но продаете ли вы свое несравненное искусство только мне?
— Разве у вас есть повод усомниться? — я вздрогнула. За спиной по полу клацали когти. Собаки⁈
Это были не собаки. На меня смотрели две ужасные твари. Хотя их темные тела действительно походили на собачьи, но крылья, морды с клювами, длинные хвосты… Ближайшая тварь приоткрыла хищный клюв размером с утюг, недобро уставилась на меня круглыми желтыми глазами.
— Маргери, вы боитесь грифонов? — засмеялся хозяин зверей.
Да, боюсь. Как выяснилось, грифонов я боюсь, очень-очень, прямо до слабости в животе. Но признавать этого не стоило.
— Монсеньор, я лишь слабая девушка, и этот запах…
— Это всего лишь звери, им свойственно вонять — Горце махнул оружием на крылатых монстров, те поспешно заклацали когтями и убрались под письменный стол. Черт их знает, как они там помещаются, ну да ладно.
— Смотри мне в глаза! — тихо и свирепо приказал монсеньор. — И не забывай, что я знаю, кто ты такая.
Острие шпаги оказалось у меня под подбородком. Я чувствовала, какое оно острое, и изо всех сил попыталась проснуться. Тщетно.
— Отдай! — лицо Горце вновь заливала бледность возбуждения, ноздри жадно втягивали воздух. — Отдай мне!
— Что? — я держала голову гордо и высоко поднятой, поскольку жало шпаги не оставляло выбора.
— То, что у тебя в левом рукаве, коварная шлюшка.
Я коснулась левого рукава, нащупала утолщение и достала стилет. До этого мгновения я и понятия не имела, что он там прячется. Легкая игрушка, длиной с указательный палец, упрятанная в изящные серебряные ножны. Милая вещь, но пришлось ее положить на протянутую мужскую ладонь.
— Отравлен? — белые зубы монсеньора на миг блеснулиотвратительной улыбкой.
— Понятия не имею. Моим туалетом обычно занимается прислуга — смехотворно оправдалась я.
— Несколько легкомысленно с вашей стороны, милая монна. Но пусть так. Вы надеетесь на прислугу, я надеюсь на вас. Награда будет достойной.
— Я готова, монсеньор — без колебаний заверила я, ибо шпага намекала на однозначность выбора.
— Тогда успокойте меня, прекрасная монна. Пожалуй, я сейчас слишком возбужден — прошипел Горце, и, наконец, слегка отвел клинок.
Я понимала, чего он хочет. Отвратительное животное, похуже тех двух грифонов, вместе взятых. Властитель города, у него политика, заговор, убийства, дуэли, а он насилует девушку, да еще угрожая ей оружием. Как мерзко! Не буду я ублажать его разнузданную похоть! Пусть протыкает, я выдержу боль, проснусь…
Или не проснусь? Входящая в грудь шпага уж очень острое ощущение, и…
Мысли вихрем проносились в моей голове, а та часть меня, которая Маргери, не колебалась ни мгновения. Не забыв изящно подобрать юбки, я опустилась на колени. Золотая пряжка, мелкие жемчужные пуговицы, все довольно сложно, но мои пальцы умели разбираться в подобных головоломках. Мерзкий Горце начал дышать со свистом, потом фыркнул носом от нетерпения. Его очевидное возбуждение так и рвалось наружу. Но я — Маргери не спешила, поглаживая маньяка сквозь уже расстегнутую одежду.
Ой, меня же уже тошнит. Я, в смысле не я, а эта Маргери, действительно шлюха. Я просто не могу…
В середине тела монсеньор Горце оказался надушен сильнее всего. Его напряженная жажда высоко торчала из бархата брюк, мои пальцы поглаживали этот жар, а я преданно смотрела вверх, в глаза властителю.
Какие у него черные, безрассудно блестящие глаза. Не о заговоре он сейчас думает, если вообще думает. Ему едва миновало тридцать лет, но жестокости в нем, как в равнодушном семидесятилетнем старце. Но он не везде старик…
Длинные, почти женские ресницы Горце затрепетали. Сейчас он закричит и ударит меня эфесом шпаги. Пора принять его безумный жар в целительное и успокаивающее тепло моего рта.
Я просто не способна такого делать, но Маргери способна. Она оказалась в этом искусстве такой профи, что поверить невозможно. Может, училась играть на какой-то свирели или флейте? Во всяком случае, действо походило на музыку. При исполнении я не отрывала взгляда от лица всесильного хозяина. О шпаге он забыл, смотрел опьяненно, иногда его бедра судорожно шли навстречу. Я принимала все, сколько и как он хотел. Из-под стола на нас глазели грифоны, иногда они там ерзали, скрипя крыльями и когтями, от этого мне становилось страшно. Но странным образом этот страх усиливал мои собственные ощущения. Я не оставалась равнодушной к бесстыдству ситуации — мне нравилась власть над мужским телом. Стоит погладить кончиками пальцев чуть дальше, сдвинуть губы чуть плотнее, и монсеньор Горце со стоном пообещает мне что угодно. Пускай это мимолетная и почти иллюзорная власть, получив свое удовольствие, мужчина немедленно грубо отпихнет меня. Но он будет знать, что я — чудесное ощущение. Опытные сластолюбцы ценят изысканность ощущений.
Горце был отвратительным человеком, юная монна Маргери оказалась не менее отпетой тварью, но еще и почти волшебницей. Ах, если бы ей не мешали препятствия неудобной мужской одежды.
Он дышал все чаще и чаще, я-Маргери одной рукой обвила мужские бедра, другой продолжила холить вздувшийся кошель между мужских ног, но тут Горце захрипел:
— Нет! Оставь меня, чертовка, я должен сохранить силы.
Я немедля отпустила его плоть, и покорно откинула голову. Мужская ладонь сжала мой подбородок:
— Позже, маленькая тварь. Чуть позже! Сначала дело!
Я согласно опустила ресницы. Мерзавец наконец отпустил меня, и принялся небрежно наводить порядок в своей одежде. Хотя это ему давалось с трудом, нужно признать — большой выдержки мужчина.
Поднимаясь с пола, я спросила:
— Где мне найти молодых Эрницио и Гморе? Простите меня, монсеньор, но я недостаточно хорошо знаю этот город.
— Знание города вам мало поможет, эти трусливые животные ловко скрываются. Но есть кое-кто, способный дать нам подсказку. Я полон надежд его уговорить — Горце хищно улыбнулся. — Но сможете ли вы соблазнить и убить негодяев до рассвета? Эрницио и Гморе — любовники, весьма преданные друг другу.
— Тем лучше, монсеньор. Юношей, столь ценящих общество друг друга, не придется разлучать. Это было бы жестоко в их последнюю ночь. Надеюсь, в городе найдется ложе, способное вместить троих.
— Вы дьявольски самоуверенны для своих восемнадцати лет. И никаких колебаний, не правда ли? — монсеньор с улыбкой смотрел на меня.
— Неужели в служении вам есть нечто дурное⁈ Для меня это великая честь и возможность получить вашу благосклонность. Нужно ли честной и разумной девушке что-либо иное?
— Какой дивной голубизны и чистоты глаза! Как восхитительно они лгут! — Горце захохотал. — Клянусь, монна Маргери, вы войдете в дюжину самых бесстыжих шлюх, которых мне приходилось встречать.
— Благодарю, монсеньер, вы мне льстите. Могу ли я задать два вопроса?
— Это имеет отношение к нашим делам? Тогда поживее, моя красавица.
— Монсеньор, вы что-нибудь слышали про Золотые степи?
— Что за глупейшее название? Это где?
— Если вы о них не слышали, то это второстепенные детали, их разумнее будет обсудить утром. Тогда основной вопрос. Мне будут нужны деньги на подкуп слуг и охраны. И на помаду — я-Маргери обвела кончиком языка губы, зная, что краска на них в полном порядке.
Монсеньор поморщился:
— В серьезных переговорах это называется проще — аванс.
Он прошел за огромный стол, грифоны немедля сели у его ног. Я разглядела стальные ошейники с шипами на мощных шеях, и эти острые колючки ничуть не улучшили моего мнения об этих странных животных. Монсеньор тем временем открыл потайную дверцу в стене и показал мне симпатичные кошели-мешочки. Вынул два:
— Здесь треть оплаты, монна Маргери. Я щедр, но и требователен. А теперь идите со мной.
Мы шли темным переходом, эхо вновь отражалось от ставших уже совсем невидимых в своей вышине сводов. Где-то вдали горели факела, блестели шлемы стражников, но Горце вел не туда. Сейчас, когда пугающие грифоны и… э-э, процесс близкого знакомства с монсеньором остались позади, я уже могла слегка думать и собственной частью головы без диктата решительной Маргери. Но думать не получалось — я пребывала в полном смятении, хотя внешне этого не было заметно. Что я делаю⁈ Почему я здесь? Почему я… Не было смысла лгать самой себе — я была возбуждена. Именно я, а не холодная и искусная Маргери. Это мне хотелось доделать то, начатое с Горце. Хотелось, но при этом я глубоко и однозначно возненавидела этого мерзавца. Моя шиза превращалась в полноценную шизофрению. Но плоть монсеньора, такая тугая и жаждущая, отвечающая малейшему касанию моих пальцев и губ… Черт, я еще и мазохистка⁈ Откуда это болезненное возбуждение?
Мы спустились по широкой и неожиданно темной лестнице. Внизу горел единственный факел:
— Здесь, моя милая монна — Горце коротко ударил рукоятью шпаги в дверь. Тут же загремел засов, нас впустили. Уродливый человек, низко кланяясь, молча распахнул следующую дверь. Перед нами тянулся коридор, судя по запаху и атмосфере — тюремный. Я плотнее подобрала юбки — здешние полы не выглядели чистыми. Привратник смотрел мне вслед, и мысли у него были однозначны. Из тьмы боковых решеток на нас тоже кто-то смотрел. Но все узники хранили полное молчание.
— Дрожите, мой голубоглазый ангел? — монсеньор внезапно обнял мою талию и жадно поцеловал в шею. — Несколько камер пустует. Вы ведь мечтаете заняться там любовью?
— Глоток вина, охапка соломы и ваше общество — вот все, что нужно для счастья — томно прошептала я.
Он коротко сжал меня между ног. Юбки смягчили грубое прикосновение, но все равно было противно. Даже для привычной я-шпионки. Но Маргери, в отличие от меня-цивилизованной, это хамство ничуть не возбуждало. Хорошо быть профессионалкой.
Монсеньор распахнул следующую дверь. Здесь было гораздо светлее — сияли десятки свечей. Устройства с цепями и веревками, очаг с раскаленными углями, склонившийся пред нами в поклоне полуголый человек. И еще один мужчина — огромный, распятый на столбах посредине пыточной.
— Вот наш добрый рассказчик — громко объявил Горце. — Мы дадим ему пару мгновений, прежде чем начать, не так ли, моя дорогая? Эй, палач…
Полуголый человек суетливо поклонился и принялся раздувать угли. По его поведению я поняла, что он глухой.
— Взгляните, прекрасная монна, на этого несчастного красавца — монсеньор обратил мое внимание на того, кто был целью прихода в эти казематы. — Князь Алефетэ — еще недавно герой народа и претендент на трон. О, его ублюдочное происхождение этому слегка мешало, но он надеялся. Наивный бастард. Как он вам?
— Не слишком, монсеньор. Мне кажется, Его Сиятельство сегодня не умывался — предположила я.
Горце хихикнул:
— Да, всего два дня в гостях у меня, и князя трудно узнать.
Между тем, князь мне нравился. У меня вообще в последнее время вызывали симпатию рослые мужчины с отчетливо выраженной мускулатурой — они похожи на вольных воинов. Мускулы Алефетэ были вполне выражены, поскольку он висел абсолютно обнаженный, на высоко растянутых веревках. Нет, он не был таким гигантом, как мне показалось при первом взгляде, просто очень рослый, хорошо сложенный и напряженный мужчина. Темноволосый во всех местах, с эффектной бородкой и усами, сейчас он выглядел более темным, подкопченным и потным. В пыточной действительно было жарко, да и палач успел начать свою работу. На выпуклой груди князя были видны ожоги, небольшие, видимо, пробные. На бедра несчастного пленника мы с Маргери не смотрели: там было небезынтересно, но проявлять подобное любопытство в присутствии властного потенциального любовника — крайне дурной тон.
— Итак, князь, всего один вопрос — монсеньор перешел к делу. — Где скрываются заговорщики Эрницио и Гморе? Вы были в центре заговора, и знаете все!
— Я знаю, что вы клятвопреступник, убийца и растлитель! Твои дни, нет! твои часы сочтены! — гордо провозгласил пленник, и его прижгли сзади.
Князь зарычал от боли и гнева — мое присутствие его смущало и заставляло проявлять удвоенное мужество.
Вообще гордые слова, прямота и честность в пыточной мне казались немного прямолинейной линией поведения. В этой оценке мы с Маргери были на редкость едины. Если монсеньору остались «сочтенные часы» власти, имело смысл поговорить, поторговаться, потянуть время. Князь слишком однозначен, а его уже жгут сзади, жалко ведь, сзади он даже привлекательнее.
Я потянулась к уху Горце, пришлось привстать на цыпочки — только рядом с этим не слишком высоким злодеем я осознала, как миниатюрна и изящна монна Маргери. Просто дюймовочка какая-то. Я прошептала, тщательно подбирая нотки:
— Монсеньор, князь — крепкий мужчина. Мы теряем время. Позвольте мне спросить этого преступника. Я знаю хороший способ.
— Неужели ты готова быть со всеми, голубоглазая дьяволица? Я не желаю тебя видеть грязной! — ноздри Горце затрепетали.
— Как вы могли подумать, монсеньор⁈ Я никогда бы не позволила себе… Я лишь спрошу.
Подвешенный князь смотрел на наше перешептывание, и я чувствовала, что волную его. Все же малышка Маргери истинная профессионалка, умеющая соблазнять даже поджаренного мужчину. А ведь я ничего и не делала — только трепетно смотрела в глаза упрямцу.
Горце неохотно отпустил меня, я приблизилась к пленнику, он мрачно смотрел сверху вниз.
— Это ведь очень больно, Ваше Сиятельство? — почти прошептала я, продолжая удерживать взглядом его взгляд. — Зачем? Что вам эти двое? Эрницио и Гморе, ах, что в них смысла? Ваша жизнь много ценнее. Когда я увидела вас впервые…
Я коснулась кончиками пальцев его груди, другой рукой ухватилась за веревку, удерживающую могучую княжескую руку, словно пытаясь облегчить страдания, причиняемые натяжением пут. Мужчины, все трое, включая безымянного палача, зачарованно следили за движениями моей ладони: пальцы с пурпурными, не очень длинными, но идеальными ноготками ползли по мужской груди, лаская и околдовывая. Но это были не самые важные пальчики, просто я и сама этого не знала до последнего мгновения.
Черт, да маленькая Маргери куда шизанутее меня!
Пурпурные ноготки почти коснулись свежих ожогов, боль и наслаждение в равной степени нахлынули на князя, взгляд его становился безвольным, плоть ниже выдала непроизвольное и однозначное возбуждение пленника. Он смотрел мне в глаза. Это было приятно — от него пахло болью, желанием, подпаленной шерстью и прекрасными духами. Парфюмер монсеньора был явно хуже.
….— я видела вас впервые и все поняла — шептала я, продолжая.
Возможно, Алефетэ понял, что я делаю, но скорее, просто сдался. Особой мысли в его агатово-черных блестящих глазах не возникло, он лишь выдохнул:
— Они в Старом порту. Таверна «Ржавый якорь».
— Это правда? — резко спросил из-за моей спины монсеньор.
— Да! Будь ты проклят! Никогда не любил этих трусов с их ужимками и неукротимой тягой к утонченным порокам. Пусть они умрут! И…и…
Я знала, что именно он не договаривает — он хотел, чтобы я продолжала его касаться. Желательно ниже, и еще ниже. Вполне выполнимая просьба, но не в данное мгновение.
— Прекрасно, князь. Обещаю, вы доживете до утра — монсеньор без церемоний пнул палача и показал пальцами. — Эй, беги и передай, чтобы молодой монне немедленно подавали карету!
Палач, подобрав длинную полу своего фартука, немедленно выбежал.
Горце повернулся ко мне и признал:
— Я едва поверил своим ушам. Да вы ведьма, моя дорогая.
— Всего лишь знаю мужчин благородной крови — я поправила эффектно упавший на лоб локон.
— Благородной крови⁈ Это той, которая приливает, куда не следует? — монсеньер внезапно ударил ножнами шпаги по вопиющему возбуждению беспомощного пленника.
Фу, как грубо — подумала я-Маргери.
Князь истошно выл, корчась в путах, Горце хохотал, лицо его заливала бледность возбуждения. Я осторожно положила ладонь на его запястье, намекая, что шпагу можно опустить, и увлекла монсеньора к столу с грубыми шестернями и рукоятями.
— Монсеньор, у нас есть несколько мгновений.
— Когда все кончится, я дарую тебе дом у моста Пинчино. И еще…
Он прервался и безмолвно укусил меня в губы. Моя ладонь играла его возбуждением, каждым движением удваивая и утраивая мужское нетерпение. Получилось — он оттолкнул мою руку, сам начал рвать драгоценные пуговки брюк. Я села на стол, элегантно приподняла юбки, показывая чулки и кружевные подвязки.
— Дьявол! Что это⁈ — монсеньер Горце, на миг замер, сжимая в кулаке свое нетерпеливо жаждущее достоинство.
— Это мода — томно вздохнула я. — Богоугодная мода, монсеньор.
Действительно, чуть дьявольская накладка. Маргери не знала о стрингах, а я о них напрочь забыла. Впрочем, лиловая полоска смотрелась недурно — судя по взгляду любовника, он не только был восхищен, но и догадывался, как справиться с столь изящным препятствием.
Лапы Горце легли на мои беленькие шелковые коленочки, но обсудить спорное сочетание лилового на белом нам не довелось. Мне (нам?) пора было решаться, лучшего момента не представится. Отчаянная Маргери изо всей силы ударила любовника в висок импровизированным кастетом — кошелем с золотом. Я знала куда бить, но сил в этом юном стройном теле было не так много. Оглушенный Горце лишь замер, непонимающе попытался тряхнуть головой. Я ударила вторично — на этот раз он успел среагировать, подставить твердый монсеньорский лоб. Глухо звякнуло, из лопнувшего кошеля покатились золотые монеты.
— Ты… ты… — ошеломленно начал возражать мой любовник, нелепо пытаясь перехватить мою руку. Я швырнула ему в лицо опустевший кошель и несколько оставшихся золотых:
— Я стою дороже, жмот!
Увы, я осталась без половины аванса и безоружной. Ничего, у меня имелся еще сюрприз. Мизинец левой руки Маргери украшал накладной ноготь — крошечная чешуйка лакированного серебра. Но не такая крошечная, если ее вонзить в глаз.
Такова мужская жизнь: минуту назад наслаждаешься, лупя по достоинству беспомощного врага, сейчас уже одноглаз, и даже воешь погромче противника. Я скатилась со стола для пыток. Зажимая окровавленную глазницу, монсеньор пытался схватить меня за подол, но неприятность со зрением не способствовала его проворству. Увы, уже не тот непобедимый лгун-фехтовальщик. Шпага убийцы была в моих руках, я сорвала ножны. Ужас, какая она длинная и тяжелая!
— Не посмеешь! — прорычал Горце, пошатываясь и продолжая зажимать кровоточащий глаз, и выпятил грудь.
— Колите сразу, мой ангел! Бейте в сердце! — рычал князь, бешено вырываясь из пут, правую руку из надрезанной мной петли он уже освободил.
Нет уж, не нужны мне чужие советы. Это мужчины сурово бьют шпагой в сердце, печень или поджелудочную железу. Возможно, это достойные удары, но только не в том случае, если вы состояли в определенных интимных отношениях с врагом и точно знаете, что он носит под сорочкой кольчугу. Когда монсеньор бросился на меня, я панически полоснула острием длинного оружия по его бедру, когда он отшатнулся, судорожным выпадом проткнула горло.
Странно, но когда хорошая шпага входит в плоть, сопротивление почти не чувствуется. А тушку курицы, бывало, разделываешь-разделываешь, столько мучений…
Видимо, Маргери тоже была не железной, и шпагой управляться не привыкла. Я осознала что стою, крепко зажмурившись, и поспешила открыть глаза. Монсеньор сидел на полу, привалившись спиной к тумбе пыточного стола. Мой всевластный почти-любовник как-то сразу подурнел: вытекший глаз и тихо булькающая из горла кровь его не украшали. На меня он, впрочем, не смотрел.
Я хотела сказать что-то приличествующее случаю, но не довелось.
В двери с грохотом влетел палач:
— Монсеньор, стража открыла ворота бунтовщикам! Они идут сюда!
Глухие люди иной раз очень громко и невнятно кричат, но я все поняла. Нужно признать, и сам палач соображал быстро. Увидев меня со шпагой, брыкающегося в веревках князя и ноги сидящего под столом хозяина, пыточный мастер схватил с полки два огромных ножа и атаковал врага. Почему именно я стала главным врагом, не знаю, наверное, хотел благородную шпагу отнять. Смотреть в глаза глухому мужчине, да и вообще играть в игры, было бесполезно — Маргери такие неприятные моменты чувствовала безупречно. К счастью, от палача меня отделяла станина пыточного распятия. Взвизгнув, и подобрав юбки, я бросилась от жуткого глухого мужчины, трезво осознавая, что пытаться фехтовать бессмысленно. Впрочем, шпага оказалась не так бесполезна: пролетая мимо рвущегося на свободу князя, я рубанула веревку, швырнула бедняге шпагу и устремилась к двери.
Но спасаться бегством не понадобилось. Поймавший оружие Алефетэ, мгновенно перекинул шпагу в левую руку и безупречным выпадом вогнал клинок в грудь палача. Звякнули упавшие на пол жуткие ножи.
Такова жизнь: хорошенькая девушка беззащитна перед палачом, палач беззащитен перед благородным фехтовальщиком, а фехтовальщик абсолютно безволен пред юной дамой.
Омерзительный тип в кожаном фартуке с грохотом завалился. Я захлопала в ладоши.
— Монна, я потрясен! Не нахожу слов — князь свирепо срубал путы со своих сильных ног. — Вы спасли меня! Я обязан вам жизнью!
— А вы спасли меня — скромно сказала я, зная, насколько нужна такая мысль любому благородному и самолюбивому мужчине.
Он наконец освободился, ноги его едва держали, с руками было получше — я оказалась в могучих объятиях. Вырываться было неразумно — в тюрьму врывались мятежники. Полагаю, обнаженный мужчина со шпагой в одной руке и с прелестной растрепанной блондинкой в другой, просто обязан стать популярным политическим лидером.
До того, как крики восторга соратников и неотложные дела нас разлучили, он успел сказать «Богиня, я подарю вам дом у Пинчино моста и свое сердце». Благородный человек, хотя немного предатель и сексуальный маньяк. Впрочем, от второго он временно вылечен, а то, что я была, хм, свидетельницей его неблаговидного поступка, благородный Алефетэ мне еще припомнит. Не такой уж он тупой. В общем, не будет у меня дома у моста Пинчино. Скорее, отравят или случайно утону.
Где-то во дворце еще шел бой, звенели шпаги и мечи, кто-то воинственно кричал и выл от боли. Стараясь оставаться в тени колонн, я пробиралась знакомым путем. Перед незаметной дверью пришлось остановиться и собраться с духом. Вот он — незаметный узор на стене. Не понимаю, как я его запомнила, но запомнила же. Вернее, Маргери запомнила — у нее отличная память. Нажать и повернуть: едва слышно щелкнул замок и я вошла в кабинет Горце. Было самое время достать припрятанный в складках юбок пыточный «мясницкий нож».
Грифоны злобно шипели и клокотали на меня, готовя огромные клювы. Один из зверей неуклюже вспрыгнул на стол, смял когтями пергаменты и опрокинул чернильницу.
— Кыш! Сидеть! — негромко прикрикнула я. — Власть переменилась, ваш хозяин убит, сюда идут злые восставшие, у них шпаги, копья, эти… алебарды, в общем, все очень острое. Церемониться с питомцами монсеньора Горце эти люди не станут. И со мной тоже, раз я здесь. Давайте договоримся…
Если дать Маргери шанс, она соблазнит кого угодно, даже четвероногих птице-зверей. Понятно, зоофильских игр грифоны не жаждали, да и речь шла о другом. Они выбрали свободу. Я с трудом срезала ошейники с пернатых шей, отвела в башню. Грифоны поочередно вывалились за узкое окно, судорожно замахали подрезанными крыльями, но удержались в воздухе. Вот редкие и мифические существа, но тоже соображают — пока верных шансов удрать не имелось, так притворялись «вообще летать не можем». Этот огромный дворец насквозь пропитан ложью и обманом. Впрочем, к чему винить крылатых четвероногих? Они лишь жертвы, почти такие же, как и я.
Грифоны сделали прощальный круг над башней, я неожиданно расчувствовалась и помахала им платком. Эти животные вполне бы могли обитать в Золотой степи, увы, они вряд ли расскажут обо мне.
Всхлипывая, я вернулась в кабинет. Где-то в глубинах дворца пели восторженным многоголосым хором, видимо, восставшими была одержана окончательная победа. Следовало торопиться. Я с трудом сняла со стены непонятное оружие на длинном древке и потыкала в дверцу тайника. Наконец, раздался двойной щелчок: дверца приоткрылась, одновременно ловушка на обшивке выплюнула неприятного вида иглы. Что ж, я знала покойного монсеньора и его щедрость, удивляться нечему.
Кошельки с золотом я вытаскивала, на всякий случай применяя все то же длинное оружие. Один из мешочков лопнул, монеты с тихим звоном раскатились по полу. Я подняла тяжелый кругляш. Красивая монета, большая. Вообще-то, я впервые держала в руках настоящую золотую монету. Неужели я богата⁈
Я повернулась к зеркалу, высокому, выше человеческого роста и в богатой раме, показала ему увесистые мешки. Миниатюрная белокурая девушка с огромными глазами мило улыбалась с краденым золотом в руках. Безупречно сидящее дерзкое платье, сложная, чуть встрепанная, но все равно элегантная прическа. И эта вопиющая, соблазнительная, порочная невинность во взгляде. Убийца и воровка с чистым взором. Ужас! Но будь я мужчиной, наверняка бы легко обманулась таким ангелом…
…Зазвенело, монеты из кошеля вновь прыгали по полу, но пол был уже не тот, а дешевый, линолеумный, да и закатывалось богатство под телевизор. Бегство иллюзорных сияющих кружочков во тьме. Я лежала поперек дивана лицом вниз, никакого великолепия жемчужной парчи и шелков, одни стринги, да и те почему-то сползли. Натягивая трусики, я позорно, в голос разрыдалась. Маленькой, гибкой, но никогда не падающей шпионским духом Маргери, со мной больше не было. Никто не мешал осознать, как ужасен был этот сон.