Ноутбук загудел особенно жалобно и завис. Уля чертыхнулась под нос, подергала мышку и откинулась на спинку дивана. Компьютер давно уже работал на последнем издыхании, как старый курильщик, поднимающийся на двенадцатый этаж без лифта. Пора было выбросить эту железяку в потертом сером корпусе на помойку. Купленный в надежде, что затворничество может приносить какие-то средства к существованию, если работать удаленно, ноутбук не сумел окупить даже свое приобретение.
Но сейчас его помощь была просто необходима. Как отыскать нужного ей Глеба Ямского, Уля представляла вполне отчетливо. Такие, как он, не пытаются скрыть свою личность, не забиваются в угол, обрывая все контакты. Нет. Дефицит внимания, подростковая жажда стать особенным, популярным, не таким, как все, толкают человека на глупые поступки. Или опасные. Чаще всего опасные.
Красивый, тонкий, лишенный юношеских проблем с кожей, этот самый Глеб стоял перед Улиными глазами, нахально скалясь в камеру. Он ждал от своих почитателей признания. Сто тысяч просмотров от ста тысяч мертвецов. Аристократические черты в памяти Ули сменились кривой ухмылкой Рэма. Еще немного, и она почуяла бы табачный дым, и хриплый голос прошептал бы в самое ухо: «Они все уже мертвы. Сто тысяч золотых рыбок». Но рядом никого не было. Рэм исчез, не оставив ни записки, ни подсказки, как его отыскать. И Уля удивлялась собственному безразличию.
Ей не было обидно, пусть и проведенная вместе ночь обязывала хотя бы попрощаться. Ей не было страшно за него, а беззвучный разговор по телефону, приведший Рэма в такой ужас, теперь вызывал лишь слабый интерес. Даже встреча с Вилкой отошла на второй план, куда-то далеко, за полынную пелену.
Как только туман в кафе рассеялся, а голову перестало кружить, Уля спешно попрощалась с щебечущей Вилкой, пообещав обязательно позвонить ей на неделе. Разочарование в глазах подруги, ее обиженно сморщенный нос, то, как она куталась в платок, пока Ульяна натягивала на себя куртку и отыскивала в карманах мелочь, чтобы заплатить за кофе, – все это не произвело на Улю никакого впечатления. В ушах стучала кровь, пульсу вторил голос из ролика.
«Подписывайтесь на мой канал, ставьте лайки, когда я наберу больше ста тысяч просмотров этого видео…» – говорил с экрана Глеб, и если бы Уля могла, то начала бы молиться, чтобы мальчик не ринулся снимать новый сюжет до того момента, пока она не отыщет его в Сети и не поймет, как перехватить в реальном мире.
Проносившиеся мимо электрички теперь вызывали в ней сладостное предвкушение. Невыполнимая задача по поиску трех вещиц для Гуса вдруг оказалась вполне себе выполнимой. Всего-то нужно было научиться контролировать свои умения, не бояться их. Смотреть во тьму. И радостная злость теперь плескалась в Уле вместо страха.
«Когда ты злишься, у тебя больше шансов выжить, – говорил Рэм. – Страх загоняет тебя в тупик».
– Предвкушать полынь, а не бояться… – шептала Уля, взбегая по грязным ступеням подъезда. – Все так и есть.
Переступив порог, Ульяна сразу же споткнулась о раскиданные у входа тюки. Оксана копалась у большого шкафа, который вновь загородил собой проход в комнату Рэма. В сердце что-то кольнуло – чуть ощутимо, издалека. Больно больше не было. Злая, колючая энергия мешалась с кровью и текла по жилам. Когда Уля обошла очередной пакет с пакетами, Оксана услышала ее шаги и разогнулась. По красному отекшему лицу щедро расползались белые пятна.
«Сердечная недостаточность, – равнодушно подумала Ульяна, отвечая на приветственный кивок соседки. – Еще один мертвяк».
И сама испугалась своей жестокости. Ровно на одну секунду, пока ключ поворачивался в замке. В комнату она вошла, уже не вспоминая об Оксане. Все мысли занимал спящий мертвым сном ноутбук, покрытый слоем пыли.
Теперь оживленный правдами и неправдами компьютер шумел, стоя на столике у дивана, а Ульяна нетерпеливо выстукивала пальцами раздраженную дробь. Скорее, еще скорее, так быстро, как только могут отмирающие микросхемы в теле еще одного – неживого – мертвеца. Может быть, в этот самый момент Глеб Ямской уже забирался на крышу, схватившись рукой в прорезиненной перчатке за скобу вагона. Может, он уже потянулся поправить ремешки на лбу. Может, вагон уже дернулся на переезде. Может, Глеб уже рухнул вниз, ломая тонкий мальчишеский хребет, а камеру подхватили загребущие лапищи полицейского и поместили ее в прозрачный пакет с биркой «Вещдок». И тогда первая вещица ускользнет от Ули без возврата.
Она скрипнула зубами. Экран наконец моргнул, выдавая целый список видео, найденных по запросу «глеб ямской зацепинг видео».
Первая же ссылка вела на личную страничку. Фото на главной – смазанное, черно-белое – силилось скрыть природную красоту запечатленного, но выходило плохо. Мальчик был похож на фарфоровую куклу. Тонкими пальцами он прижимал к лицу черную ткань, кажется, шарф, который лишь подчеркивал его острые скулы и восточный разрез глаз.
– И чего тебе дома не сидится? – спросила Уля, пролистывая многочисленные фото на стене.
Спокойствием и прилежностью Глеб точно не отличался. Фоном для его отчаянно храбрящегося лица то и дело служили крыши высоток, заброшенные дома, территории строек и заводов. Но своим новым чутьем даже через экран монитора Уля ощущала страх. Не нужно было заглядывать во тьму, чтобы понять: Глеб боялся каждого трюка, совершенного на потеху подписчикам. Но все равно раз за разом залезал туда, куда не следует. Чтобы сердечек у фотографии набралось на пару сотен больше, чем у предыдущей.
Уля листала записи, нетерпеливо шурша колесиком мыши. Она искала зацепки. Последнее фото, опубликованное всего пару часов назад, доказывало, что Глеб еще жив. Но как найти его в огромной столице? Слишком широким был охват опасных прогулок. Слишком непредсказуемо передвигался он в поисках острых ощущений и признания невидимых наблюдателей.
Когда среди потока снимков очередной покоренной верхотуры с экрана на нее посмотрела еще молодая, но очень утомленная женщина, Уля пролистнула и ее, но потом замерла и медленно вернулась наверх. Опубликованной записи было три месяца.
Короткая подпись: «С днем рождения, ма!». Ни смайлика, ни хештега. Только фото, где тонкие материнские руки прижимают к себе чуть смущенного, но улыбающегося Глеба. Даже на семейном снимке было видно, как тревожится она за своего непутевого сына, с которым была очень похожа, – восточная красота, смоляные волосы, тонкие черты, фарфоровая кожа. И скованная нежность в легких прикосновениях.
Что почувствует эта женщина, когда официальный голос в трубке скажет ей, что Глеба больше нет? Горе? Вину? Непонимание? Недоверие? Что? Боль от хрустящих в жерновах смерти костей. Треск разрываемой пополам жизни. До и после. Уля знала это отчетливо, она уже однажды это пережила.
И вот теперь, может, сегодня, может, через неделю, эта женщина, мигом омертвевшая, сползет по стене. И будет выть, скребя пальцами по полу. Раскачиваться, причитать, моля сердце остановиться. И не получит этого избавления. Человек способен выдержать куда больше боли, чем нужно, чтобы сойти с ума.
Уля смотрела, как несмело, но счастливо улыбаются эти двое с фотоснимка, и не могла отвести взгляд. Она все ждала, что слезы хлынут из глаз, что невероятная боль за всех, потерявших детей, сомнет ее, швырнет на пол, заставит скулить и оплакивать каждую душу, ушедшую слишком рано. Но ничего не произошло. Только полынь, что неотрывно горчила на языке с самого кафе, чуть сгустилась, заставляя сморщиться. Уля сглотнула, прогоняя этот вкус.
– Прости, – шепнула она, пролистывая запись. – Я ничем ему не помогу. Я уже пробовала.
Спустя четверть часа Уля поняла, что фотографии ей не помогут, как и однотипные комментарии под ними. Глеба хвалили, Глебом восхищались. У него спрашивали совета. Его унижали, издевались и откровенно выводили на конфликт. Все как обычно. Со времен Улиной социальной жизни ничего толком не изменилось.
Она закрыла вкладку и загрузила страницу YouTube. Закрепленное видео в шапке сработало. Знакомый по передаче мальчик кричал в камеру, ослепительно улыбаясь:
– Меня зовут Глеб Ямской, и вы меня знаете! Сейчас я готовлю для вас крутой ролик! Вы офигеете, когда увидите его!
Под записью уже собралось сто четыре тысячи просмотров и пара сотен комментариев. Уля пробежала по ним глазами, но не нашла ни единой отсылки к реальному миру. Подписчики подбивали парня на жуткие трюки, уверяя, что, мол, на это у него точно не хватит духу. Каждый прятал лицо за картиночным аватаром. И ни один не знал, к чему приведет красивого мальчика Глеба очередная поездка на крыше поезда.
Уля поморщилась. Когда-то давно, в прошлой жизни, она была одной из них. Этих бездумных любителей зубоскалить над другими, скрываясь в безопасности по другую сторону монитора. И к чему это привело? К Никитке, который выскочил на дорогу. Внутри тяжелой волной поднималась злоба. В это мгновение Уле хотелось, чтобы с каждым любителем просиживать реальную жизнь в Сети случилась беда. Настоящая, дикая, страшная беда. Которая выкорчует их, словно сорняки, из привычных будней. Бросит на обочину. Как однажды случилось с ней.
«Все они – мертвецы», – шепнул в отдалении Рэм, и Ульяне стало легче.
Беда обязательно случится с каждым. Рано или поздно. А она будет смотреть на это сквозь тьму. Просто потому что может. Эта злоба, отчаянная и яростная, почти не пугала Улю. А может, всегда была в ней. Как единственный способ не сойти с ума. Кажется, этому ее учил Рэм? До того как размяк, обпившись таблетками и бухлом. До того как позволил прошлому захлестнуть его.
Уля дернула плечом, прогоняя мысли, – казалось, кто-то сидел на нем, шепча ей в ухо злые холодные истины. Уле хотелось верить, что это Рэм шлет ей привет из далекого нигде, куда он устремился, не попрощавшись. Но что-то в ней, еще сопротивляющееся предвкушению охоты за вещицей, чуяло: демон на плече скорее окажется Гусом.
– Ну и пусть, – прошипела она, не зная толком, к кому обращается. – Пока я злюсь, я выигрываю.
Компьютер надсадно загудел, обновляя страничку. Экран мигнул и подкрасил новое видео в чуть заметный голубой цвет. Глеб добавил ролик. Мобильному Интернету понадобилось с пяток минут, чтобы его загрузить. Все это время Ульяна не двигалась, боясь даже вдохнуть, – вдруг это спугнет удачу.
Глеб стоял у подъезда невысокого бледно-желтого дома. На нем была темная куртка, синяя спортивная шапка, а сам он выглядел уставшим. Но довольным.
– Привет всем! Я Глеб Ямской. – Он хмыкнул, будто удивляясь, что кто-то может его не знать. – Сегодня мое видео набрало сто тысяч просмотров. Спасибо за это программе «Номера SOS». На будущее знайте: если хотите кого-то опустить, не пиарьте его на местном канале. – И осклабился, показывая ряд ровных белоснежных зубов. – Короче, завтра в десять утра я открою на своем канале трансляцию, где в реальном времени покажу вам, как прокатиться на крыше электрона без регистрации и СМС.
Уля скосила взгляд: в углу экрана отображалось время «21:26». До съемок последнего своего ролика у Глеба оставалось чуть больше двенадцати часов.
– Я залезу на транспортном узле своей станции и слезу на самой оживленной платформе. Вы офигеете. Все эти ваши катания в глуши – херня по сравнению с тем, что я сделаю. Ясно? Завтра. В десять утра. До связи. – Он отключился.
Уля чуть отмотала запись.
– И слезу на самую оживленную… – повторил Глеб.
В этот момент он чуть отошел в сторону – за спиной мелькнула стена дома. С табличкой. Рудневая улица, дом 6. Желтая кладка, красный бордюр. Арочки въезда во двор. Голые деревья у палисадника. Чуть дальше, наверное, детская площадка. Где этот самый Глеб, который собирается завтра в районе одиннадцати погибнуть на железнодорожных путях, совсем недавно копался в песочнице и осваивал трехколесный велосипед. Такой же вихрастый и суматошный, как Никитка. Такой же живой.
– Все там будем, – шепнула Ульяна, глядя в наглые мальчишечьи глаза на стоп-кадре. Пушистые ресницы делали их беззащитно женственными. – Не привязываться. Как к рыбкам.
И вбила адрес в строку поиска.
На карте зеленели деревья. Узенькая уютная Рудневая улица шла напрямик к станции электрички.
– Лосиноостровская, – протянула Уля; она каждый день проезжала мимо, прячась от взглядов соседей по вагону. – Значит, здесь ты залезешь… Хорошо. Но где же ты упадешь?
Ждать нужно было не внутри поезда. Снаружи. Точно зная, куда рухнет потерявшее опору тело мальчика, чтобы первой оказаться рядом, схватить камеру и убраться оттуда раньше, чем приедут полиция и скорая.
Сбитая с толку внезапным видением, Уля не смотрела по сторонам, да она и не была уверена, что полынный туман пропускал сквозь себя детали. Хоть что-нибудь, кроме самой смерти. Силясь вспомнить, она оперлась на спинку дивана, рассеянно всматриваясь в замершего на экране Глеба.
В комнате было тихо, только ноутбук гудел ровно и убаюкивающе. Еще немножко, и Уля поверила бы, что полынных лет в бегах просто не было. Что она сидит в своей комнате, а за стеной Никитка мучает первые прописи и что мама скоро позовет их ужинать, а пока она бесцельно кликает мышкой по ссылкам, убивая время. Веки стали совсем тяжелыми, сопротивляться сну было утомительно, и Ульяна медленно закрыла глаза, отдаваясь уютной тьме.
Тьма встретила ее порывами горького ветра. Он дул в лицо. Это было похоже на дыхание. Пауза вдоха, поток выдоха. Дыхание тьмы под веками. Зачарованно подавшись вперед, Уля подстроилась под этот ритм, не боясь горечи, а предвкушая ее.
Вторя ей, вдали зажегся свет. Он рассеял сгустившуюся, живую тьму, обращая ее в сумрак. Теней не было. Конечно, не было. Уля сидела на продавленном диване собственной комнаты. Кто мог ходить здесь, пряча черты лица, чтобы смерть не разглядела их, выбирая своей жертвой самого неосторожного?
Уля собралась было открыть глаза, но в последний миг чиркнула взглядом перед собой и обмерла. В сумрачной пустоте отчетливо виднелось лицо Глеба. Он висел в воздухе обездвиженной картинкой. Но это точно был он. Острые скулы, восточный разрез глаз. Даже вихры под шапкой. Красивый мальчик, который умрет через несколько часов, повинный в собственной гибели.
«Значит, ты и так работаешь, да?» – подумала Уля, и ей показалось, что полумрак качнулся, кивая: мол, да, я и так могу. Я могу все, на что ты решишься, глупая-глупая девчонка. Думаешь, поняла все, разобралась? Думаешь, этот побитый жизнью Ромка все тебе рассказал и теперь хоть диплом пиши? Как бы не так.
Если бы в груди не ныло от стремительной нехватки воздуха, который она успела вдохнуть, шагая в полумрак век, Уля бы продолжала этот диалог еще долго. И, наверное, сошла бы с ума, костеря себя за самонадеянность двумя голосами.
«Может, это защитный механизм такой? – пронеслось в ее голове. – Чтобы меченый не застрял там, как бабочка на булавке… Надо спросить Рэма».
И только открыв глаза, Уля вспомнила, что Рэма больше нет рядом. Что он сбежал, поджав хвост, оттолкнув от себя ее готовое на все тело. Да и душу, чего скрывать. Сердце сжалось от пронзительной обиды, но где-то далеко, там же, где зажигается прожектор, разгоняющий тьму под веками. Эта боль была не ее. Мелочь настолько несущественная, что она не в силах помешать охоте за вещицей для Гуса.
И снова часть сознания взбунтовалась. Уля понимала: с ней что-то не так. Сейчас она должна кусать губы от ужаса или блевать в углу, наглотавшись полынного тумана. Но вместо этого осталась сидеть на диване, вглядываясь в стоп-кадр.
– Ну же, – настойчиво шептала она. – Покажись мне снова, давай… Где мне тебя искать?
Глеб молчал. Уля щелкнула мышкой, и он ожил.
– Короче, завтра в десять утра я открою на своем канале трансляцию, где в реальном времени покажу вам, как прокатиться на крыше электрона без регистрации и СМС, – послушно повторил мальчик.
И еще. И еще. По дурацкому кругу, зацикленному, как змей, что жрет себя с хвоста.
На пятый раз нахальная улыбка Глеба стала казаться оскалом загнанного зверя, а голос его, еще не окрепший мальчишеский голос, резал слух, будто пенопласт, скользящий по стеклу.
– Вы офигеете, – твердил и твердил Глеб. – Все эти ваши катания в глуши – херня по сравнению с тем, что я сделаю. Ясно? Завтра. В десять утра.
Сейчас он скажет «До связи» и оборвет съемку. Уля потянулась курсором к кнопке повтора ролика, но рука ее не послушалась. Она попыталась отвести взгляд от экрана, но глаз у нее больше не было. Как не было и комнаты, дивана, компьютера, стоящего на столике. Как не было ее самой. А были летящая по путям электричка и глупый мальчик по имени Глеб Ямской, верящий в собственную неуязвимость сильнее, чем в предчувствие гибели.
Вот тонкая фигурка в балахонистой кофте поднимается по скобам вагона. Вот она выпрямляется в полный рост. Вот тянется поправить ремешок на лбу.
Немыслимым, абсолютно нечеловеческим усилием Уля заставила картинку сдвинуться в сторону. Она не повернулась, ей нечего было поворачивать, у нее не было тела, не было мыслей, не было ничего, кроме полынного тумана из-за стены, но мир расширился, открывая ей голые деревья, сухие кусты и насыпь по обеим сторонам рельсов. Поезд летел мимо платформы, видимо, это был экспресс, не делающий остановок на каждой станции, вагон дернулся, переходя на соседнюю колею, оставляя за собой полупустые перроны.
Через туман до Ули донесся приглушенный ветром вскрик. Это Глеб потерял равновесие, отпуская из рук скобу, и рухнул вниз. Все было кончено. Полынь взяла свое.
Ульяна открыла глаза, видя перед собой не обшарпанные стены коммуналки, а смазанную от скорости движения поезда табличку. Белую с красными стрелками в обе стороны. И черной надписью: «Лось».
– Значит, ты проехал совсем немного… – сказала Уля экрану. – Только забрался. И сразу упал.
Ее всегда смешило это название. Лось. И сразу кажется, что поезд несется мимо лесных полянок, а навстречу ему степенно выходит могучий зверь с ветвистыми рогами. Качает тяжелой головой, провожая тебя взглядом маленьких, но очень мудрых глаз.
Ничего подобного там, конечно, не было. Промзона и граница между Москвой и областью. Впрочем, однажды Уля задремала, забившись в самый угол у окна. Позади был муторный день в архиве, она запнулась на ступеньках перехода, упала, пропустила свою электричку. И целый час бесцельно слонялась по станции. Был пыльный июль, полуденное пекло, пересохшая трава, выжженный воздух и ни одного кондиционера в транспорте. Такая жара донимает сильнее зимнего мороза.
Хотелось выпить чего-нибудь, что взбодрит, но в магазинчике на перроне не осталось ничего охлажденного, кроме пива. Зеленоватая бутылка призывно смотрела на Улю через стекло холодильника, и все, что оставалось, – покориться и купить ее.
На вкус пиво оказалось совсем мерзким и каким-то выдохшимся. Хмель сразу ударил в голову, тело потяжелело с первых глотков. Уля ругала себя за потраченные деньги и гнусное пойло, от которого только сильнее чувствовался голод.
Она забылась тяжелой дремой, как только села в вагон. Ее разбудил контролер. Проверив билеты, женщина неодобрительно смерила заспанную Улю взглядом, но промолчала. Ульяна и сама чувствовала, как от нее разит. Стало совсем уж неуютно, и она уставилась в окно. Мимо пролетала станция Лось. Когда серые постройки на мгновение расступились и открылся пригорок, ведущий к лесному заказнику, Уле показалось, что в отдалении стоит огромный зверь – косматый, старый, с большими рогами, похожими на лапищи елей.
Она моргнула, прогоняя морок. Поезд проехал мимо. Но Ульяне хотелось верить, что лось и правда вышел посмотреть на нее из чащи, почуяв, что сейчас ей нужно хоть какое-нибудь чудо. Светлое, простое, не пахнущее полынью. Это было давно. Тогда она еще умела мечтать и верить в добрые знаки.
Уля хмыкнула и захлопнула крышку ноутбука. Нужно было поспать хотя бы пару часов перед тем, как ехать к дому Глеба Ямского, дожидаться его у подъезда, идти следом до самой станции и садиться в вагон, на который мальчишка заберется, чтобы упасть.
Думая так, Ульяна стянула джинсы и кофту, шмыгнула под одеяло и с наслаждением вытянула ноги. Будильник должен был разбудить ее в семь утра. Сон пришел быстро: смутные образы сменялись непроглядной тьмой – Уля то плыла по холодной подземной реке, то опускала лицо в густой туман, пытаясь разглядеть, что же скрывается за ним. Ей не было страшно. Полынь дремала в ногах, как прирученный пес. Злой, безжалостный, однако признавший в ней пусть не хозяина, но спутника. Товарища по охоте.
Когда перед глазами появилось бескрайнее травяное поле, Уля позволила туману наполнить ее. Это оказалось совсем просто – дышать там, стоять, ощущая, как мягко щекочет голые ступни полынь. Терпкая, горькая, в седом цвету. Если бы Уля захотела, то разглядела бы ее ажурные листики, ее крепкие стебли. Она опустилась на колени – голое тело погрузилось в туман, как в молоко. Не больно, только щекотно чуть-чуть. И от этого хотелось спать.
– Странно, – вслух сказала Ульяна, обращаясь к полыни. – Я ведь на самом деле сплю.
Туман всколыхнулся ей в ответ. Уля протянула руку, и ладонь уткнулась во что-то мягкое. Холодное, но определенно живое. Ледяной пот выступил на спине. Ульяна хотела закричать, но осталась спокойной. Внутренняя она больше не имела власти над внешней.
– Здравствуй, Никита, – сказали ее губы.
Мальчик в цветастой футболке шагнул ей навстречу. Мультяшная утка с его живота, обтянутого тканью, неодобрительно смотрела на Ульяну. Бледный, синеватый в неверном свете, Никитка злобно осклабился ей в ответ. Он никогда так не улыбался. Просто не умел. И это успокоило вопящую от ужаса и боли Улю. Вопящую где-то в глубине, беззвучно и отчаянно.
Конечно, это сон. Страшный сон. Глупый, немыслимо жестокий сон. Она перенервничала. Не спала толком. Вот и привиделось.
Никитка глядел на нее, чуть склонив голову набок. Насмешливо, пренебрежительно, зло.
– Ну, чего пришел? – спросила та Уля, которая в ответ спокойно смотрела на брата.
– Меня зовут Глеб Ямской, и вы меня знаете! Сейчас я готовлю для вас крутой ролик! Вы офигеете, когда увидите его! – голосом с видео проговорил Никитка, скаля мелкие зубы.
Ульяна засмеялась, толкая его в грудь. Мальчик пошатнулся и упал навзничь, прямо в туман, который тут же поглотил его, разошелся кругами, словно бы он – вода, а Никитка – всего лишь камень, брошенный сильной рукой.
Продолжая хохотать, Уля открыла глаза. Внутри нее кто-то тихо плакал. Но ей было все равно. Она вытерла лицо – ткань покрывала легко впитала чужие слезы – и подняла крышку ноутбука.
Цифры «6:59» на экране сменились на «7:00».
Раздалась первая трель будильника. Начался новый день.