В тот же день была разослана телефонограмма для оповещения всех частей Балтийского флота следующего содержания: "Собравшись в г. Гельсингфорсе на транспорте "Виола", ЦКБФ оповещает Балтийский флот о начале своей деятельности".
Правительство Керенского в лице Центробалта приобрело злейшего врага, который с первого дня своей деятельности отказался, прикрываясь принятым уставом, выполнять его распоряжения. Это - первая организация флота, имевшая в своем составе из 33 членов лишь 5 человек большевиков и 6 им сочувствующих, взяла руководство в свои руки.
2 мая Центробалт в своем заседании разрешил организационные вопросы Центробалта. Избрано Исполнительное бюро ЦКБФ в составе 9 человек, президиум из 6 человек и для ведения общих дел 3 человека. После закрытой баллотировки избранными оказались: председатель-Дыбенко (матрос-большевик), товарищи председателя - Ефимов (матрос, сочувствующий большевикам), Грудман (офицер), секретарь - Заболоцкий (офицер, сочувствующий большевикам), товарищи секретаря - Соловьев (матрос-большевик), Лапкин (матрос, сочувствующий большевикам).
Исполнительное бюро: Штарев - матрос, сочувствующий большевикам, Синицын меньшевик, Чудаков - матрос, сочувствующий большевикам.
Таким образом, президиум Центробалта оказался в своем большинстве большевистским, что в дальнейшей работе Центробалта дало возможность осуществить руководство и влияние во флоте большевиков.
У министра Керенского
На бульваре, в скверике против Адмиралтейства, разгуливает разношерстная по виду и одежде публика. Прогуливаются флотские и армейские офицеры, но без погон, буржуазные дамочки в эксцентричных костюмах (при Керенском свой вкус и мода у дам: сапоги-ботфорты, брюки галифе, гимнастерка и ухарски на затылок сбившаяся фуражка), молодые юнкера и гардемарины. Среди этой праздничной публики незаметно, сторонкой, тихо пробираемся мы - делегация Центробалта. Будто еще рано. Министры бывают в учреждениях после двенадцати, но, может быть, "народный министр" приходит раньше? Входим в парадный подъезд. Помещение прежнее, староминистерское, со всеми декорациями и даже прежний швейцар так же учтиво кланяется, только на лице его, когда обратились к нему с вопросом: "Можно ли к министру?" - появилась скорбная старческая улыбка. Он нехотя, с расстановкой ответил: "Его превосходительства еще нет".
Трудно понять старичку, что творится в "нонешние времена". Бывало к министру приходили известные, знатные, осанистые вельможи, все генералы да адмиралы в парадных мундирах, а тут матросы лезут к его "высокопревосходительству".
- Когда же придет министр?
- Заходите через часок.
Вышли. В прохладе, под деревцем, с нетерпением ждем, когда же приедет в министерство "народный" министр А. Ф. Керенский.
Подкатил автомобиль. Сразу узнали его.
- Ну, пойдем. Ведь от флота приехали. Наверно, сразу примет.
Уж слишком мы наивны были. Думали, для нас все ворота открыты.
Долго пришлось ждать. Наконец в три часа и нас в кабинет министра пропустили. Осторожно ступаем по паркетному полу и учтиво раскланиваемся с министром. Керенский нас приветливо принял: порасспросил, что делается во флоте. Каково настроение. Поругал нас маленько за непочтение к "родителям" - к правительству - и к делу перешел. Доложили ему, что во флоте творится много преступлений, замечена нами даже измена при постройке батарей на островах, показываем ему материалы. Требуем: полковника Иванова сразу же отстранить и суду предать, так как с ремонтом судов неладно дело обстоит. Указываем, что в порту много творится безобразий Нет хозяйского, народного, ока. Поэтому мы и решили организовать Центробалт, который старается устранить все эти недостатки. Требуется утверждение и отдача в приказе, что мы - законное учреждение. Так издали подошли к этому вопросу и тут же незаметно подсунули на утверждение наш устав.
Мельком пробежал Керенский первые параграфы устава, нахмурился, задумался... И направил нас "санкционировать" его в так называемый Центрофлот. О нашем же узаконении соизволил тут же распорядиться: объявить в приказе. Нам это только и надо было, а устав свой мы уж постараемся отстоять.
Пошли в Центрофлот. Он как большое государственное учреждение, да и дольше нас существующее, сразу окрысился: "Как это вы смели без нашего ведома на свет божий родиться? Не признаем! Не быть вам! Самовольно к министру ходить!"
- Помилуйте, да мы уже работаем - матросы со всеми вопросами только к нам и идут. Да и министр отдал приказание о нашем признании.
Еще пуще рассвирепели. Чтобы не спорить, мы оставили Центрофлоту один экземпляр своего устава, а сами с признанием нас министром отправились во флот. На прощанье не преминули пригласить к себе министра и Центрофлот на I съезд моряков Балтийского флота.
Покончив с делами у министра и в Центрофлоте, уже веселее направились мы на Финляндский вокзал. Все же, признаюсь, приятно было возвращаться, добившись своего признания.
"Заем свободы"
На витринах, на углах улиц, домов, на трамваях, вокзалах и вообще, куда ни повернешься, - везде разукрашенные плакаты с надписью красно-белыми большими буквами: "Заем свободы". И тут же сотни всевозможных лозунгов: "Военный заем во имя спасения родины и революции. Кто не подпишется, тот явится врагом родины и революции" и пр. и пр. Лозунги и призывы прямо душу раздирали. Как не прийти на помощь "демократическому" правительству спасать родину и революцию огнем и мечом? Ведь теперь дело "всенародное": война за свободу. У власти "демократия". Нечего на буржуев надеяться, когда-то они еще тряхнут кошельками. Нужно твердо помнить старую русскую пословицу: "С миру по нитке голому рубашка". И потекут на фронт новые пушки, пулеметы, снаряды, патроны и революционные молодые солдаты. Все дыры на фронте "залатаем"! Тогда уж несдобровать Дарданеллам! Правительство шлет всем советам телеграммы: "Голосуйте за свободный военный заем! Набирайте добровольцев в армию! Берите пример с Петрограда: на фронт уже двинулись доблестные ударные батальоны добровольцев". Да еще из кого? Из женщин! Сама прапорщик Бочка-рева приняла командование. А. Ф. Керенского почетным ударником записали. Скоро сам поедет на фронт - прямо в окопы - и с винтовкой в руках на немцев пойдет!
После таких телеграмм и призывов Гельсингфорсский Совет спешил первым доказать свою преданность и верность "революции". По всем направлениям звонили телефоны: примите экстренную телеграмму: "В. экстренно. Телефонограмма. Завтра, ровно в 12 часов дня, состоится внеочередное заседание Совета с участием всех судовых и армейских комитетов и профессиональных союзов. Повестка дня: "Заем свободы". Председатель Гарин".
Кампания, поднятая Советом вокруг "Займа свободы", не могла не вызвать обсуждения этого вопроса на кораблях и в военных частях. На экстренно созванных или почти стихийно возникших митингах горячо спорили о "Займе свободы". Все хотели найти ответ на вопрос: поддержать ли заем? помочь ли "демократическому" правительству? Большевистская фракция после обсуждения призыва помочь стоящей у власти "демократии" захватить Дарданеллы постановила голосовать против займа.
Президиум Гельсингфорсского Совета докладчиком на созываемое внеочередное заседание назначил меньшевика Михайлова. Большевистская фракция в противовес "защитнику свободы" выдвинула содокладчиком меня.
В день заседания улицы Гельсингфорса наводнились многочисленными демонстрантами, руководимыми меньшевиками и эсерами.
Яркий солнечный день способствовал приданию праздничного вида разношерстной демонстрирующей толпе...
Рядом с изголодавшимся рабочим с завода и рослым угрюмо шагающим солдатом, рассчитывающим, на сколько "Заем свободы" приблизит его возвращение в деревню, к родным полям, еле поспевая, семенит обыватель, чиновник и буржуазная дамочка.
Меньшевики усиленно старались поддержать настроение этой толпы демонстрантов, не спаянной единством взглядов и целей, пестрой по своему составу и внешнему виду.
В противовес этой лоскутной демонстрации двинулась монолитная большевистская колонна демонстрантов под лозунгами: "Долой Заем свободы", "Ни копейки на продолжение ведения империалистической войны", "Долой продажное правительство" и т. д.
В этой демонстрации не было ни пестроты, ни разношерстности. Колонна шла, возглавляемая командами кораблей "Петропавловск", "Республика", "Слава" и свеаборгской ротой связи. Лица дышали решимостью и упорством довести свое дело, свою борьбу до конца. Уже тогда в этой колонне выковывались те стойкие борцы за истинную свободу, за права трудящихся, которые впоследствии покрыли себя славой почти на всех фронтах гражданской войны в борьбе с контрреволюцией.
Солнечные лучи заливали демонстрантов. Яркое освещение придавало еще большую четкость этой спаянной единством мысли, едиными стремлениями черно-серой массе людей, мерно и упруго шагающих по чистым гельсингфорсским улицам, окаймленным рядами красивых домов. Казалось, что брошен решительный вызов всему буржуазному миру, что это идет авангардный отряд восставшего пролетариата на передовые позиции против бешено обороняющегося врага.
В 11 часов - за час до открытия заседания Совета - позвонил товарищ Антонов-Овсеенко и передал, что из Петрограда от ЦК партии прибыла товарищ Коллонтай, которая выступит с докладом о "Займе свободы". Одновременно с этим Антонов-Овсеенко передал нам приказ записываться и брать слово в прениях, чередуясь с меньшевистскими "патриотами".
Этот приказ нас обрадовал. Хотелось сразиться с меньшевиками, взять их "мертвой хваткой" и простыми, искренними, идущими от сердца словами разорвать всю ту паутину лжи, притворства и двуличия, которую они ткали вокруг еще не осознавшей своих прав массы, усыпляя ее медоточивыми словами.
С утра мне было приказано зайти в ячейку. У нас, должен сознаться, в ячейке было очень строго. Опоздаешь или, что еще хуже, вовсе не придешь, Антонов-Овсеенко тут же тебе дает два наряда - выступать на митингах вне очереди. Необходимо попасть в ячейку, но в то же время хочется не опоздать на заседание Совета. Последнее диктуется желанием послушать представителей из центра и желанием вступить в единоборство с меньшевиками.
Помимо этого, надо ознакомить товарищей из центра с психологией той аудитории, перед которой им придется выступать. Матросскую массу, еще пока чувствующую истину чутьем и сердцем, нетрудно смутить сложной диалектикой. Истину, хорошо осязаемую массой, надо вскрыть простыми и правдивыми словами. Если же допустить сложные силлогизмы, то она неминуемо возьмет их под подозрение, не поверит им и может переметнуться на сторону меньшевиков, иногда умеющих лживыми, но сладкими словами находить дорогу к сердцу пролетария.
Но в ячейку в это утро так и не удалось попасть: задержали дела Центробалта. В Центробалте также обсуждался вопрос об отношении к "Займу свободы" и была принята резолюция против него. Эту резолюцию необходимо отстоять на заседании Совета.
Спешу к театру, где происходит заседание и куда стекаются толпы "желтых" демонстрантов и колонны, идущие под большевистскими лозунгами.
Около театра царит оживление. Пестрые наряды дам, элегантные костюмы мужчин перемешались с черной и серо-зеленой массой матросов, рабочих и солдат. Театр переполнен. Чудится, что его стены, привыкшие к посещениям изысканной финской и русской буржуазии и чванливого офицерства, с удивлением смотрят на новых хозяев положения. Воздух вместо тонкого запаха парижских духов насыщен крепким запахом казенных смазанных сапог. И этот запах наполняет сердце жаждой борьбы, так как он исходит от тех, кого эксплуатируют, кого десятками, сотнями тысяч посылают умирать за чуждые им интересы.
Когда я вошел в театр, Коллонтай доказывала, что военный заем, хотя и заем "свободы", на деле предназначен для обслуживания империалистических замыслов Временного правительства. Правительство хочет продолжать братоубийственную войну. Долой военный заем! Никто не должен голосовать за него!
Кончила. Похлопали ей, крикнули "ура", но не совсем густо... Как ее встретили, не знаю, не был при том. Видно, многие "не поняли" ее. Матросы ведь тогда еще не знали "иностранных слов".
После товарища Коллонтай выступало много ораторов. Но еще до голосования видно было, что меньшевики одержали победу. Незначительным большинством голосов резолюция о военном займе прошла.
Мы потерпели поражение. Однако, как всегда, не унывали. Что ж! Это только резолюция, а на самом деле - кто даст денег? Ведь все равно новому правительству выносят недоверие...
Долго еще после этого заседания в газетах спорили. Но мы продолжали наше маленькое дело: вернулись на "Виолу" - и снова за работу. Где там до займа! Своя работа кипит не только днем, но и ночью: съезд моряков Балтфлота на носу...
I съезд Балтфлота
Канун съезда. Маленькая "Виола" со своими обитателями - членами Центробалта - переживает тревожные дни. В своих докладах все готовятся дать отчет перед своими избирателями. Впервые моряки Балтфлота съедутся с различных баз, кораблей, экипажей, чтобы вынести свой приговор деятельности Центробалта, дать новый наказ, разрешить спор между обитателями "Виолы" и господином "народным" военным министром Керенским. Гложет тревога за ревельцев: уж слишком они патриотически настроены; их лозунг - милюковская война до победного конца. Они то и дело шлют верноподданнические телеграммы и резолюции в адрес Александра Федоровича Керенского, который для них является кумиром. Резкий противовес представляют кронштадтцы, гельсингфорсцы, абовцы. Они ненавидят Временное правительство, требуют передачи всей власти Советам. Мрачные мысли бродят в головах большевиков-центробалтовцев: удастся ли объединить весь флот, сможем ли создать базу, на которой можно будет продолжать углубление начатой работы. А ведь за этот короткий период своего существования Центробалт уже завоевал почетное место среди общественных организаций. Он упорно проводит свою самостоятельную линию: долой соглашательство, долой компромиссы с коалиционным правительством и меньшевистским Гельсингфорсским Советом.
На съезде придется выдержать неравный бой: против маленькой группы большевиков будут выступать ревельцы, представители коалиционного правительства, заместитель военного и, морского министра Лебедев, делегация черноморцев во главе с лейтенантом Вербовым и лжематросом Баткиным, с ними же комиссар Керенского Онипко и враждующие соседи - Гельсингфорсский Совет. Антонов-Овсеенко подбадривает. С ним мы разработали тактику нашей группы во время съезда и мероприятия для обработки делегатов. Решено прибывающих делегатов из Ревеля разместить в общежитии вместе с кронштадтцами и поручить кронштадтцам обработку ревельцев. К выступлению Лебедева пропустить побольше матросов с "Республики" и "Петропавловска" и в нужный момент сорвать его речь. Черноморцам не давать решающего голоса.
Все приготовления приходят к концу: доклады, резолюции отпечатаны и приготовлены для каждого делегата. Все дела Центробалта приведены в порядок: могут ведь от съезда назначить ревизионную комиссию для обследования нашей работы. Помещение для съезда оборудовано. Приготовлены канцприпадлежности, не позабыли и о стенографистках. Потребуют записывать все речи, говорят, "для истории нужны".
Яркий, солнечный день. С 9 часов утра потянулись колонны демонстрантов-моряков. Гельсингфорс принял праздничный вид, по крайней мере так казалось центробалтовцам.