Председатель оглашает число жертв, погибших во время переворота в Гельсингфорее. Все встают и стройно, с проникающей в душу скорбью, поют: "Вы жертвою пали"... Оркестр играет похоронный марш.
В ушах еще долго звучит последний аккорд.
Председатель оглашает ряд телеграмм и сообщений о ходе революции. Опять аплодисменты и радостные крики "ура". Затем оглашается повестка дня. Повестка принята.
Председатель заявляет:
- Слово для приветствия предоставляется командующему Балтийским флотом товарищу Максимову.
Странно: даже не добавляет "адмиралу". Кажется, что этого титула никогда не было.
При сильном электрическом свете Максимов ярко выделяется на сцене. Без блестящих эполет и орденов, озаренный радостной улыбкой, он кажется величественным... Медленно, с явным душевным волнением и появившимися на глазах слезинками, он приветствует представителей народа, матросов, солдат и рабочих, он приносит благодарность за оказанное ему великое доверие, он клянется отдать на служение народу все свои силы и знания. Обращаясь к президиуму, он протягивает руку в сторону матроса-делегата и восклицает:
- С вами, честными, стойкими и бесстрашными борцами, всегда я готов умереть за счастье народа!
Буря аплодисментов и новые крики "ура".
Максимов, весь преобразившийся, зараженный общим воодушевлением, дает волю всему тому, что у него накопилось в груди за эти первые дни революции. Без лести, но и без страха, он все это произносит. На его лице нет хитрости, нет подхалимства. Но он не учел другого: его искренность, его откровенность не понравились многим присутствовавшим здесь офицерам. В них еще крепко жил волк, облеченный в овечью шкуру. Этого они ему не простили. Не простили не только при Временном правительстве, но даже и при Советской власти...
Заседание продолжается. Обсуждается резолюция. Бурные дебаты и споры по различным вопросам и предложениям отчетливо делят делегатов на две группы: одна во главе с командиром броненосца "Андрей Первозванный" Ладыженским, численно слабая, но интеллектуально более сильная, вносит ловко составленные хитроумные поправки - это группа офицеров и примыкающих к ним; другая, многочисленная, внутренне спаянная, исходящая из разных запросов, но преследующая одни и те же цели, - это матросы, солдаты и рабочие. Деление это обрисовалось еще более отчетливо, когда стали голосовать вопрос о доверии и поддержке нового правительства. Вторая группа целиком стояла за недоверие правительству, предъявляя в то же время ряд практических требований и намечая мероприятия, которые должно выполнить правительство.
Резолюции со всевозможными поправками и дополнениями наконец приняты. Заседание закрывается. Поют "Марсельезу".
Театр медленно пустеет. Споры переносятся на улицу. Каждый доказывает свое, каждый думает и ищет путей. На этом заседании уже четко выделилась маленькая группа матросов, которая голосовала против всех резолюций. Это была ячейка большевиков и им сочувствующих. Но она еще не успела выявиться и выйти наружу. В сущности, большинство матросов примыкало к этой группе по своим требованиям и запросам, но в решениях не хватало спайки. Начало деления на партийные группировки положено было уже на этом заседании Совета.
Первые дни Временного правительства
Приказы, циркуляры, воззвания, юзограммы{13}, резолюции не только от Временного правительства и Петроградского Совета, но и от различных фронтов, армий, городов и земских управ, заводов, кораблей сыплются, как из рога изобилия. Кажется, все спешат доказать, что они именно нашли верный путь, по которому надо направить революцию и спасти "свободную" Россию... Вот юзограмма командующему Балтийским флотом от председателя Государственной думы от 4 марта 1917 года. "Граждане Великой России! Верные сыны русского народа! В тяжелый час, когда родина наша на краю гибели, благодаря предательским действиям старой правительственной власти, народное представительство - Государственная дума, которая возглавила обновленный государственный строй Свободной России, упразднив старые порядки, призывает вас вернуться на свои суда, забыть старые счеты и обиды, дружно и стойко встать на защиту истекающей кровью родины. Не дайте отчизне позорно погибнуть, спасайте вашим примером народную честь и славу (проливайте кровь за Дарданеллы. - П. Д.), вернитесь к спокойствию иначе немцы возьмут нас голыми руками.
Председатель Государственной думы Родзянко".
Кто, прочитав эту юзограмму, может усомниться в преданности "свободной" России г. Родзянко - этого махрового буржуа, который только вчера еще вел торг, кого посадить на престол в этой "свободной" России, установив конституционный образ правления. А разве сегодня, после того как восставший народ не дал господам Родзянко и Милюковым сторговаться с конституционной монархией, буржуа стал иным? - Нет! Тот же. Он думает одно, но говорит другое в целях подкупа, лжи и обмана восставших рабочих и крестьян. Он взывает для того, чтобы революционный энтузиазм рабочих и крестьян утопить в потоках крови.
А чем отличается приказ морского министра при Временном правительстве от приказа при царизме? Его все так же страшит восстание черни, но это восстание он называет теперь не крамолой и бунтом, а новым термином - "смутой". Он призывает матросов подчиниться власти офицеров, бежавших в первые дни февральской революции.
Вот этот приказ: "Приказ No 1.
Предлагаю объявить от моего имени командам, что соединенными усилиями Государственной думы, офицеров, воинских команд и народа порядок в России повсеместно восстанавливается. Только в сохранении полнейшего порядка создавшаяся правительственная власть - залог окончательной победы нашей родины. Без него победа немыслима, и вместо того, чтобы сломить врага, Россия сама может оказаться на краю гибели. Повинуйтесь своим начальникам, так же как и вы признавшим произведенный народом переворот, и победа за нами.
Да положат эти великие дни начало счастливой жизни Новой Свободной России. Помните, что каждый лишний день смуты отдаляет нас от желанного дня победы, которая обеспечит в стране возможность мирного, счастливого и свободного труда, устроенного на благо России.
Морской министр Григорович.
Петроград, 4 марта 1917 г."
А разве не "достойный" ответ от имени народа и моряков Черноморского флота, которые еще в 1905 году на своих знаменах начертали: "Долой царизм и всю офицерскую клику", послал морскому министру тогдашний начальник Черноморского флота? "Телеграмма командующего флотом Черного моря.
Морскому министру
6 марта 1917 года
No 48254.
Черноморский флот просит Вас принять выражения глубокого к Вам уважения в твердом решении его приложить все силы для доведения войны до победного конца.
Адмирал Колчак"
Кто не вспомнит теперь эту громкую фамилию адмирала Колчака - палача и предателя революции?..
Но не лучшими воззваниями и передовицами пестрели и пришедшие из Питера газеты. Для матроса одно в них было непонятно: все революцию восхваляют и тут же друг друга ругают. Где правда, где ложь - трудно разобраться. Не прошло еще и месяца, а уже все заговорили на различных языках, и каждый по-своему расценивает революцию. Матрос одно твердит: "Долой войну! Даешь землю, фабрики!" Его лозунг весьма прост, короток и верен. Но беда одна: что ни собрание или митинг - предлиннейшая резолюция. А разве за месяц научишься составлять такие резолюции, да тут же на месте, в несколько минут? Не то что теперь - на ходу составишь, особенно по текущему моменту. Иногда матрос голоснет за резолюцию, думает, что все так же понимают и того же требуют, что и он, а смотришь - не то: вместо недоверия вышло доверие Временному правительству, а то еще хуже - война до победного конца. Причина: резолюцию составляли другие, кто революцию понимает так, как ее оценили господа родзянки и колчаки. Но где нет ошибок? "Лес рубят - щепки летят". Беда не в этом матросы с господами Милюковыми не пойдут - беда другая, насущная: не было своего матросского печатного органа - большевистской газеты, а без нее со всеми не намитингуешь.
- Марусев, Ховрин, пора издавать свою газету.
А те сразу:
- Ну, что же? Надо начинать работать. Меньшевики уже выпускают свою. Организуют и партию. Везде вывесили объявления и приглашают всех записываться в их партию. Условия у них что ни на есть простые - только деньги вноси. И эсеры не отстают от них. Офицерство в эти партии так и прет. Имеют свою уже типографию и во главе печатного дела поставили Расторгуева, агитатор неплохой. Как же быть?
- Хотя нас мало, средств нет, указаний нет, но начинать работать надо.
Шагаем на транспорт "Ща". Немного помолчав, Марусев (с линкора "Республика") предлагает:
- Пока пришлют нам кого-нибудь из Петрограда, нужно взять дело в свои руки. На "Республике" сделаем сбор средств, Светличного (матрос с "Республики") отправим в Петроград, чтобы скорее кого-либо прислали, а пока на "Ща" откроем маленькую типографию. Будем работать на ротаторе. Редактора найдем. В первую очередь, выпустим воззвание и на кораблях приступим к организации ячеек.
Через два дня вышел первый коротенький бюллетень. Печатное дело двигалось туго.
Только через неделю захватили в Гельсингфорсе соответствующее помещение вместе с типографией и, охваченные радостью, ожидали редактора из Питера. Наконец от ПК прибыл редактор Жемчужин. С его приездом нам казалось, что мы в десяток раз стали сильнее, что мы, наконец, станем на ноги, дадим кораблям вместо эсеровской стряпни свою газету. Уже вечером в типографии кипела работа. Линкоры "Республика" и "Петропавловск" щедро помогали. Утром вышла своя газета "Волна", маленького формата, не богатая статьями, но зато отражавшая существеннейшие требования матросов.
Газета нашла широкий отклик в матросской массе. Она крепла с каждым днем. Не было того моряка в Гельсингфорсе, который бы не знал и не читал нашей "Волны". "Волна" действительно всколыхнула матросскую стихию, все выше поднимала грозный революционный прибой.
Наши ряды быстро росли и увеличивались не только по числу читателей газеты, но и по числу партийных руководителей: прибыли Владимиров, Старк и несколько позднее - Антонов-Овсеенко. Антонов-Овсеенко быстро овладел матросской массой и стал ее любимцем. Наша ячейка росла с каждым днем, завоевывая не только массы, но и влияние в Гельсингфорсском Совете. Признание и доверие к нашей партии крепло, росло, расшатывая устои Временного правительства и доверие к нему.
В апреле группировки в Совете резко обозначились; стали отчетливо проявляться разница во взглядах на революцию и интересы отдельных групп. К меньшевикам примыкали, записывались в их партию почти исключительно офицеры, писаря, баталеры. До поры до времени они в Совете являлись сильнейшей группой, но нас это не огорчало. Свою работу мы направили непосредственно на корабли, в матросскую гущу... Там мы постепенно отвоевывали себе первое место. Уже к концу апреля многие корабли" как-то: "Республика", "Петропавловск", "Севастополь", "Андрей Первозванный", "Аврора", "Россия", а также Свеаборгская рота связи, почти целиком стояли на нашей платформе. На этих кораблях начали выносить резолюции недоверия своим представителям в Совете и требовали переизбрания последнего. Параллельно с нами усиленно боролось за свои взгляды и нарождавшееся левое крыло эсеров; однако левые еще не порывали связи с правым течением своей партии. Меньшевики же, ослепленные своим пребыванием у власти, не замечали, что вокруг них постепенно увеличивалась пустота. Они теряли массу. По существу же среди меньшевиков было мало таких, кто хорошо знал бы психологию матроса, тонко понимал бы его чувства, умел бы считаться с ним, учесть его настойчивость и упорство в требованиях. Между тем именно знание этих свойств матросов, а не формальная численность членов той или иной партии имело решающее значение. Матрос - это вечно бунтарская душа, рвавшаяся к свободе; он не мог через неделю после революции примириться с "тихой пристанью". Его мятежная душа рвалась вперед, она чего-то искала, она толкала его к действию, к активности. Между тем матрос видел несоответствие между делами и словами меньшевиков и эсеров и терял доверие к этим "вождям" февральской революции. Это прекрасно знала и учитывала наша маленькая группа, вышедшая из тех же матросов, и потому-то матросам удалось постепенно захватить власть в свои руки. Считается, что Временное правительство потеряло свое влияние и свою власть над Балтийским флотом только в конце сентября 1917 года; это неверно. Власть Временного правительства над Балтфлотом фактически была потеряна еще в апреле. Флот жил своей собственной жизнью, шел своей дорогой, независимо от политики правительства, а если и были колебания, то.этим нисколько не опровергается тот факт, что влияние над флотом Временное правительство утратило еще весной 1917 г.
Поездка делегации на сухопутный фронт
Нарушенная революцией связь центра с отдельными городами России, армиями и фронтами постепенно восстанавливалась. Однако все еще отсутствовала живая связь между революционным флотом и солдатами на фронте. Известия, печатаемые в газетах, не давали истинной картины того, что творится на фронте. В течение первого месяца революции упорно ходили слухи о готовившемся новом перевороте и насаждении царизма с помощью армии. Это волновало матросов. Они не доверяли правительственным газетным сообщениям, поскольку не доверяли и самому правительству. Надо было воочию убедиться, каково настроение армии.
На одном из заседаний Гельсингфорсского Совета в конце марта решено было послать делегации в Черноморский флот и на Кавказский фронт, на фронты Северный и Юго-Западный. В числе делегатов пришлось и мне выехать на Юго-Западный фронт. Сборы были недолгие: получили немного литературы, инструкции от Совета - ив дорогу. Обещали еще в Петрограде кое-чем нас снабдить. Но, протолкавшись в Петрограде три дня по различным секциям, мы ничего не добились; правда, нас расспросили: что будете говорить на фронте? Проэкзаменовали и с этим отправили дальше.
С большим трудом втиснулись мы в поезд, идущий на Киев. По дороге спать не пришлось; в каждое купе набивалось до 40 человек, и хотя окна вагона были выбиты и сильно продувало, все же дышать было нечем.
Добрались до Киева. В Киеве явились в Раду и, получив разрешение посетить воинские части, отправились выполнять свою миссию.
Во многих частях солдаты весьма туманно представляли себе, что такое революция. Здесь все оставалось еще по-прежнему - многих уголков России революция тогда еще не коснулась. Посетив части, побеседовав, раздав литературу, мы поехали дальше. На пятый день пасхи мы очутились в ставке генерала Брусилова. Генерал нас принял, поговорил и поручил проэкзаменовать нас какому-то полковнику. На фронт пускали нас неохотно. Говорили: "Если будете агитировать за наступление, то пропустим, а если нет, то благоволите вернуться". На экзамене наша делегация отвечала уклончиво, поручив за всех "изворачиваться" одному из бывших с нами армейских офицеров. Наконец пропустили.
Едем в Заамурские полки. Грязь непролазная. Лошади еле тащат. На ночь останавливаемся в одном из городков, где расположены санчасть дивизии и тыловые учреждения.