Налет англо-американских бомбардировщиков был совершен 24 августа 1944 г.
Бомбежка была во время обеденного перерыва, когда все заключенные лагеря, все несколько десятков тысяч человек, находились внутри лагеря. Удар пришелся по заводам, по эсэсовским казармам. Эсэсовцы понесли большие потери. После этого я был командирован туда, чтобы забрать лишних людей, которые камни таскают. Немцы народ умный: если человек может гайки закручивать для Германии, это же лучше, чем камни таскать.
Я прибыл отобрать квалифицированную рабочую силу, различное оборудование с поврежденных предприятий.
Когда я приехал туда, один из знакомых эсэсовских офицеров спросил: «Господин гауптштурмфюрер, хотите датских полицейских увидеть?» «Зачем здесь датские полицейские? Лагерь охранять?» — спрашиваю. Оказывается, им в Дании предложили поступить в СС, а они отказались, вот их и интернировали. Подходим к двум блокам, не помню номера, вижу 2-метровых верзил в форме датской полиции, они еще не работали. Несколько месяцев их так подержали, потом в форму полосатую все-таки нарядили. Однако у них большие льготы оставались. Они получали много посылок и делились и с охраной немецкой, и с заключенными. Но так было не долго. Немцы посылки запретили и на лагерных харчах датчане быстро сдали, стали болеть и около сотни из них погибли.
Первая группа датских полицейских прибыла в Бухенвальд 30 сентября 1944 г. К концу октября их было уже 1700 человек. За четыре месяца пребывания в Бухенвальде умерло около 60 человек.
За бараками с датчанами, заметил я еще два блока, но отделенных колючей проволокой и немецкую охрану. «А это что такое?». А офицер мне мимоходом бросил: «Это санитарные блоки. Я не знаю, чем там занимаются». Действительно, не все немцы знали, что там происходило.
Наступил 45-й год. Победа. Я к этому времени уже отсидел в американском лагере для военнопленных, уже официально товарищ Гоглидзе работает в миссии по репатриации в Париже. И прибывают к нам из Тюрингии в Париж двое: Николай Кюнг и Симаков. Начинают отчет писать, что и как с ними было. Встретившись с ними, я у них спрашиваю: «Братцы, вы Бухенвальд хорошо знаете?»
Смеются: «Конечно, товарищ полковник».
— А о санитарных блоках слышали?
— Все напишем, обязательно, чтобы все знали, что это такое, как гибли наши люди.
Кюнг Николай. Родился 9.08.17 г. в Вязьме. Прибыл в Бухенвальд из гестапо Франкфурта на-Майне 17.09.1943. Персональная карточка N 20955. Картотека Бухенвальда.
Николай Симаков — 1941–1945 гг. — узник Бухенвальда. Руководитель подпольной военно-политической организации Бухенвальда.
Из их рассказа мы узнали, что немцы среди пленных отбирали нескольких летчиков, месяца два их готовили: кормили, поили — доводили до нормального физического состояния. Потом, одев в военную форму немецких летчиков, надев на них надувные спасательные жилеты, помещали в бассейн с водой, температура которой соответствовала температуре Северного моря. Немецкие доктора наблюдали: сколько часов человек в надувном жилете, с пайком, сможет продержаться. То есть их интересовало: если получен радиосигнал, что сбит, допустим, Ю-88, следует послать помощь или не следует, если прошло 3–4 часа с момента подачи сигнала. Оказалось, что больше двух часов в ледяной воде Северного моря человек в специальном костюме и пайком не выдерживал. О других опытах тоже рассказали. Например, об операциях без наркоза. Определяли болевой порог. Но об этом вы и прочитать можете. Я сам этого не видел, знаю только по рассказам Кюнга и Симакова.
Кстати, история с Симаковым. В 51-м году на две недели приехал в Москву. Там меня уже папа, мама, жена ждут, для встречи специально приехали. Обнялись, поцеловались и попрощались. Опять надо ехать. Перед самым отъездом звонят в наш отдел из следственного второго отдела, с пятого этажа. А наш отдел к этому времени уже назывался 1-ое Главное управление, а не иностранный отдел. К нам всегда относились очень уважительно: знали, что если нас обидят, может быть очень плохо и лишних вопросов нам не задавали. А тут меня просят зайти. В чем дело? Захожу в комнату, сидят несколько офицеров.
«Товарищ полковник, вы нас извините…». А у нас редко называют по званию, если я захочу вас вызвать к себе, я узнаю ваше имя и отчество. Даже генералы сразу обрывали, когда начинали с «вашего превосходительства».«…вы Симакова знаете? «Знал», — отвечаю. «Понимаете, следственными органами получены некоторые сведения». Я говорю: «Ребята, со мной вам петлять нечего. Что, цапнули?». «Да», — говорят. В Кемеровской области. Он на вас ссылается. В чем дело?» Я отвечаю: «Кто там начальник областного управления?» «Полковник Баландин», — отвечают. «Так вот, передайте от моего имени, что я до Лаврентия Палыча дойду. Вместо того, чтобы шпионов ловить, он ловит человека, которого награждать надо. Кстати, он чем-нибудь награжден?» «Да, — говорят, — «Красной звездой». «Совести нет» — говорю.
Видно мой разговор подействовал, потом я узнал, что его через два-три месяца освободили. Но несколько месяцев ему задавали вопросы: «Расскажите о вашей антисоветской деятельности» и так далее.
А.Ш. В Бухенвальде вы видели советских военнопленных?
А.П. Нет, я не лез в эти дела, чтобы не замараться. Немец, он не будет интересоваться тем, что ему не нужно. Из-за слишком большого любопытства серьезные люди попадают в глупое положение.
А.Ш. Какие самые страшные часы в немецких концлагерях?
А.П. Утренняя, вечерняя поверка, раздача пищи. В таких лагерях, где порядка нет, мертвого под руки тащат с собой, чтобы получить лишнюю пайку.
Бывший французский военнопленный Филипп де Пуа рассказывает, что в лагере Рава-Русская «во время распределения супа двое русских, стоявших в очереди перед кухней, держали между собой покойника, надвинув ему шапку на глаза. Один из них держал две чашки, свою и покойника, чтобы таким образом получить лишнюю порцию супа, которую эти двое разделят между собой».
Возьмем лагерь с установленным порядком. Бухенвальд, к примеру. Вы получили хлеб и кофе, но в напряженном ожидании. Потому что сейчас, лагерь радиофицирован, раздастся голос: «Номер такой-то к щиту такому-то». Каждый человек знал, что это означает: 5-й щит — лишний допрос, 6-й — перевод в другую бригаду, а 3-й щит в Бухенвальде — это на тот свет. Вызвали меня к 3-ему, я отдаю свою пайку вам: мне она не понадобится. И вот за все время существования Бухенвальда, всего было два случая, когда человек, который шел на смерть, оказал сопротивление. Один, черноморский матрос, захваченный в Севастополе… Погодите, сейчас фамилию постараюсь вспомнить…
Знаете, такие провалы памяти у нас, разведчиков, называются — обрыв ленты памяти. Нет, фамилию не помню, а имя…
Он взял нож, Виктор-моряк, это я от Кюнга узнал в Париже. Так вот, Виктор успел ранить трех эсэсовцев. Потом еще один случай, тоже наш пленный. Крепкий был, уложил кулаком эсэсовца, вырвал у него пистолет и успел пристрелить кого-то, прежде чем его пришили.
В Бухенвальде были установлены машины для порки. Несколько тысяч работающих заключенных, к вечеру набирается много проштрафившихся. Исполняли наказания и сами заключенные: секли друг друга, а то и вешали за две сигареты.
А вот это я видел во время одного посещения своими глазами. На плацу стоял один на возвышении, подобие трибуны, в шутовском колпаке, настоящем шутовском колпаке и халате. На груди доска, на 3-х или 4-х языках написано: «завтра я буду повешен!».
Бухенвальд — это буковый лес, тот самый лес, где Гете любил отдыхать. В центре Бухенвальда рядом со складом вещевым и кухней, справа от крематория, 300-летний бук стоял. Причем, немцы, идиоты, оставили на нем мемориальную доску, что там любил сидеть великий поэт и писать свои вирши, как говорится. Когда в 44-м бомбили, бомба попала прямо туда и сожгла дерево. Единственная бомба, попавшая на территорию лагеря. А в 20 метрах стоит стандартная виселица. Разве может быть такое!
Когда американцы туда ворвались и спасли восставший лагерь, то первое, когда им показали полусожженное дерево, они фотографировали его на фоне виселицы. Вот вам немецкая культура: Гете и виселица.
Бывший узник Бухенвальда Альперин Э.Г. рассказывает: «Так называемый гетевский дуб. (Альперин ошибочно назывет бук — дубом. — А.Ш.). Было предание, что если погибнет дуб не своей смертью, то погибнет и немецкое государство. 24 августа 1944 г. был совершен налет на Бухенвальд, дуб загорелся… И слова оказались пророческими, нам известна судьба немецкого фашистского государства».
Командировки.
Путешествие в Воронеж.
«Осколочным, заряжай!».
Лагеря военнопленных.
Генералы и другие.
История с «историками».
Из коммунистов в эсэсовцы.
А.Ш. Вам приходилось бывать на восточном фронте?
А.П. Не на фронте, а около фронта и в других местах в немецком тылу. Особенно запомнилось воронежское «сидение». Места от Воронежа до Курска — Семеновка-1, Семеновка-2, станция Ржавчик, Мансурово я знаю, как свои пять пальцев.
А.Ш. А почему именно эти места?
А.П. В июле 42-го немцы ворвались на окраину Воронежа. А в городе находились авиазаводы. Там штурмовики ИЛ-2 делали. Меня заранее послали туда, что бы я кого нужно и что нужно цапнул. Но Воронеж немцы так и не взяли. А я все «надеялся». Делать мне было абсолютно не хрена. И болтался я по немецким тылам, как экскурсант: туда-сюда. Разъезжал по офицерским кантинам, были там и эсэсовские части, перезнакомился со многими. Офицеры смеялись надо мной: «прислали человека на курорт». Причем они были озлоблены: не были уверены, что Воронеж возьмут. «Вдруг будешь здесь, гауптштурмфюрер, до конца войны спокойно отдыхать, или пока нас не попрут отсюда».
6 июля 1942 г. немецкие войска захватили правобережную часть Воронежа. 24 января 1943 г. Воронеж полностью был освобожден Красной Армией.
А.Ш. А что? Действительно отдыхали спокойно? Партизаны не беспокоили?
А.П. (Смеется). О партизанах мы уже с вами говорили. Не было никаких воронежских партизан.
А.Ш. Итак, вы путешествуете по воронежским весям, видите местное население. Как оно относится к немцам?
А.П. То, что не все колхозы любили, мы знаем. Немцы в 42-м году тоже поумнели и знали, что вешать русских заложников за то, что нашли у крестьянина ремень немецкого солдата, не надо. Крестьяне сами приведут кого надо, как Зоечку. Кроме всего, большую часть населения мы успели перегнать на восток. У немцев осталась меньшая часть. Те, что остались, ждали, чем все закончится, но больше верили немцам. Это ж лето 42-го, они к Сталинграду прут.
Лучше расскажу другую историю. Катались мы, катались с несколькими офицерами около реки Оскол. Машина была у нас трофейная чешская «Шкода», похожая на цистерну или корыто. Ведущий мост только задний, а проходимость лучше, чем у «виллиса». Кстати, после войны в американской зоне как развлекались? Американцы имели привычку, уходя из казармы, оставлять за собой горы консервных банок высотой с трехэтажный дом. Попадая к американцам, мы развлекались, англичане этого не делали, они сволочи, а американцы веселый народ: брали «виллис» и кто на нем влезет на эту гору вверх. Я выигрывал в этих «соревнованиях» потому, что брал не «виллис», а эту дважды трофейную чешскую херовину: она влезала, а «виллис» нет.
Так вот, едем мы на таком корыте, и оказалось, что заехали, фронт был прерывистый, где дырка, а где нет, не куда-нибудь, а прямо к русским. Успели вылезти, спрятались в кусты. Видим мост, умирать буду, вспомню, а на нем советский заградотряд. Значит, мы на 10–15 километров в тыл к русским врезались. А мы в кустах — 4 товарища: шофер, два вермахтовца и один эсэсовец, которые клянут свое любопытство: на хер потащились к фронту. Зачем? Они по делу ехали, просто ошиблись. А меня, зачем туда потянуло? Сидим в кустах и дрожим: вдруг отряд начнет прочесывать кусты. Чего нам ждать? Одного — пули.
А на этом мосту переправа через реку Оскол. Это лето 42-го, когда после прорыва на Юге и частичного попадания в окружение частей 28-й и 40 армий, некоторые подразделения пытаются уйти на другой берег. Смотрим, отходят через мост части. Тыловиков заградители пропускают, а всем остальным — ни шагу назад, идти занимать оборону. И вот вижу идет большое количество грузовиков, а в конце колонны десятка два или три танков. Эти грузовики к ядреной матери пропустили, а танкам — стоп. Вылезает из танка генерал. Все происходит в метрах 60-ти от нас, видим все, сидим и дрожим.
«Слушай, майор, — говорит генерал. У меня горючего нет. Еле-еле перелезем на ту сторону. Ты пропустил мои заправщики. Мы перейдем, встанем здесь, и будем ждать заправщики и боеприпасы. Я не боеспособен. Пропусти».