Когда то в Магадане, в дальние годы, годы эти сейчас кажутся совершенно безоблачными, мы очень любили пес
НЮ:;:"
Спокойно, дружище,
спокойно, У нас еще все впереди.
Сейчас эта песня вышла на пластинках. Тогда ее знали немногие, и она была для нас чем то вроде гимна. Ну, если не все впереди, тр, во всяком случае, впереди — неизвестные местности, неизвестные книги, которые ты надеешься написать. А если ты веришь в то, что сумеешь передать мысли, эмоции читателю, что рано или поздно ты сумеешь передать это по настоящему, то тогда можно считать себя, попросту говоря, счастливым человеком.
Спокойно, дружище,
СПОКОЙНО,
У нас еще все впереди.
Вот сейчас я говорю, вспоминаю эти слова и с интересом думаю; до какого возраста будет продолжаться эта уверенность, что впереди еще достаточно много?
ТУоль скоро мы говорим о качестве литературной ХЧработы, то можно говорить о непреложной связи между качеством работы литератора й обшей атмосферой, которая существует в писательской организации. Я буду опираться на личный опыт. В профессиональную литературу я пришел из геологии с опытом произ водствейной и, если угодно, административной, чиновничьей работы. За плечами у меня были две изданные книги и суеверное, уважительное отношение к писательской организации как таковой. Я был убежден, что все вопросы здесь решаются просто, честно и прямо.
Действительность оказалась, мягко говоря, разочаровывающей. Еще не будучи членом союза, я числился в комиссии по приключенческой литературе. Попал я туда случайно. Но так как приглашения я получал, я ходил на заседания, истово их высиживал. Большего словоблудия, беспредметной говорильни я до этого не встречал в жизни.:
Неизвестно, кем, зачем и когда установлено, что мерилом активности писателя являются его выступления; "перед коллективами", участие в так называемых "писательских десантах". С непреложностью аксиомы можно считать, что свои мысли, идеи, "науку жизни" писатель выкладывает в том, что он пишет. Почему он должен без владения ораторской и актерской техникой выступать перед скучающей аудиторией о творческих планах, а не осуществлять эти творческие планы? Для неграмотного или полуграмотного строителя Днепрогэса, наверное, было важнее видеть рядом "живого писателя", поговорить с ним, чем прочесть его книгу. Так было. Но бог мой! Как изменились времена и как изменился сам строитель нынешних днепрогэсов. Я убежден, что ему гораздо нужнее умно сработанная хорошая книга, чем наша болтовня о творческих планах.
Грустный смех вызывают отчеты об этих коллективных поездках. Там неизменно есть фраза, что они, писатели, встретили там чудесных людей, героев будущих книг.
Печатается по изд.: Сов. Россия. 1988. 12 июля.
Подается это с подтекстом, точно сей писатель прибыл из Гондураса или из какой то дальней и неизвестной страны, а не переехал в соседнюю область своего же собственного государства. Не проще ли было бы без этой замешанной на коньяке показухи прибыть к героям будущих книг просто, без помпы и побыть месячишко другой работягой третьего разряда, подержать в руке гаечный ключик — умения и здоровья хватит на это у каждого. И поездить по этим героям не на обкомовской "Волге", а попроще, в кузове грузовика, с записью в трудовой книжке.
Как печальное следствие всего этого возникают какие то официально не оформленные группы й литературные течения. Я на собственной шкуре испытал, сознание собственной второсортности из за того, что не пишу об истоках народной мудрости, что не "деревенщик". И мне кажется, я вижу процесс деградации деревенской прозы, куда ушли лучшие силы из молодых ребят. Оговоримся: я не касаюсь здесь В. Астафьева и, допустим, В. Белова, которые просто пишут прекрасную прозу, о чем бы они ни писали. Но в общем потоке деревенской прозы мне видится чудовищная параллель. Когда то путешественник Арсень ев встретил гольда Дерсу — человека иной культуры, иного душевного склада, иного мировоззрения. Мне кажется, что многие нынешние "деревенщики".смотрят на собственных отцов и старших братьев, как Арсеньев смотрел на гольда Дерсу. Мне это представляется противоестественным и страшным, как возрождение пресловутого и прекрасно опи. санного русского барства, которое разглядывало пейзан из коляски и хорошо говорило за рюмкой о страданиях и величии души российского народа.
Если ты не числишься в какой то группе, компании — тебя не вредно лягнуть. По моему. в "Литературной России" была статья "Требуется ЧП", где группа авторов. разносила мою вытащенную из забвения повесть "Весенняя охота на гусей". За то, что там люди гибли на трудной работе, за то, что там нет истоков, нет этой пресловутой народности. Я как раз писал о мире, где каждый человек пришлый, где работа трудна и где гибнут. Это не гладко. Но мое поколение выросло и воспитывалось на двух книгах— "Как закалялась сталь" и "Повесть о настоящем человеке". Эти книги можно определить как "непрерывное ЧП", и я не хочу от них отрекаться. И я твердо знаю, что
этот обетованный деревенский житель, простой колхозник гораздо мудрее, сложнее и, если угодно, современнее, чем его "липовый" прототип в потоке "деревенской прозы.
И. получается результат — ты слоняешься по редакци онным коридорам, и тебя не признают, ибо ты не в группе, ибо ты не входишь в какое то магическое число. Рукопись моего романа "Территория" цродежала четыре месяца в журнале "Молодая гвардия". Там даже не прочли, хотя единственный раз в жизни я попросил "походатайствовать" доброго человека Ивана Григорьевича Падерина. И он сделал это, ибо читал рукопись. Не помогло. Нет худа без добра — я попал в редакцию журнала "Наш современник" и вдруг натолкнулся на людей, которые думают не о чиновном величии или сорте "обоймы", в коей я числюсь, а о том, что будет на страницах их журнала. Они со мной не цацкались, по головке не гладили. Мы провели жесткую и бескомпромиссную работу над рукописью.
К чему я излагаю все это? Постараюсь ответить. Одиннадцать лет назад по выходе первой книги мне прилепили звание "молодой писатель"; число книг, изданных мной, скоро дойдет до десятка, и все — "молодой писатель", и привык к этому амплуа. Когда мы приходим в литературу, мы имеем в багаже какой то талант, какой то набор идей, а главное — бескомпромиссность и, прощу извинить за банальность, горящее сердце. Но у нас нет простого литературного умения. Идут годы, и приобретаешь это профессиональное умение. Но однажды ночью ты вдруг видишь, что где то в редакционных коридорах ты уже приобрел осторожность,"некую ловкость общения. Талант твой не то что потускнел", а как-то пригладился, бескомпромиссность воспринимаешь ты с иронией, и. сердце твое не горит, а так уютно дымит, и дым твой никого не раздражает. И вдруг приходит сознание, что ты, того гляди, уже перестал быть писателем в лучшем смысле этого слова.
А тогда на кой черт было начинать?.
И не пора ли тебе вместо того, чтобы глушить кофе и биться головой о пишущую машинку в поисках точного слова, не пора ли тебе рассказывать пионерам о творческих планах, а летом в составе десанта рвануть к нефтяникам Тюмени и там стыдливо скрывать, что ты инженер геолог и изменил этой любимой до сихпор профессии, ибо поверил в святое искусство прозы. И ты получишь минимум житейских, благ, ибо ты в "составе", тебя знают секре
тарши литературных генералов и не заставляют долго сидеть в приемной с шапочкой на коленях. Все у тебя будет путем, все как у людей. Но зачем?
Ты вдруг вспоминаешь сверстников и коллег, которые громко и хорошо" начали в силу таланта и молодости, но затем ушли как-то "вбок". Вспоминаешь других! которые на твоих глазах округлились и обрели умение выступать, и докладывать в манере любой, кроме прямого и честного разговора, глядя в глаза. И о тех, кто обрел прописку в буфетах ЦДЛ.
Моя литературная судьба сложилась за истекшие десять лет счастливо. Мне везло на умных редакторов; везло на знакомство и личные отношения со старшими коллегами, у которых есть чему поучиться. Я подчеркиваю — личные знакомства. Московская писательская организация, моя "команда" тут ни при чем. Но я думаю о следующих молодых, которые приедут в следующее десятилетие из провинции на профессиональную литературную работу. Я не желаю им, чтобы их охватывали той "работой с молодыми", какой охватили меня.
И я думаю, что честнее и проще до конца своей литературной работы числиться в молодых и начинающих, чем вместе с титулом "известный" обрести науку гладкой жизни в существующих руслах.
(Набросок выступления)
1Начинающий литератор приходит, как правило, все же не из литературного института и не из журналистики. Скажем так, что он приходит с производства. Я окончил технический вуз (геологоразведочный) и достаточно долго работал в геологии в Арктике. Наверное, главное, что потрясло меня — буквально — при столкновении с миром профессиональной писательской организации (московской), — это рутинность. В качестве начинающего я ходил, на заседания комиссии по приключенческой литературе. Я привык к техсоветам, многочасовым, заседаниям. Но как инженер я привык к разговорам о деле, к экономии времени и конечной цели, к которой ведет трата его. Контраст с тратой "заседательного" технического вре мени и такового же писательского — потрясающ. Конечный вывод: от того, что в данный момент сидишь в данной точке, на заданном стуле, толку ни малейшего. И я перестал ходить на любые литературные заседания. Горький парадокс. — все бесцельно заседающие люди в частном общений оказывались милыми, умными и знающими людьми И в частном общении я много от них взял в качестве литературной школы.
2. Кстати, о школе. Традицией русской литературы является традиция ученичества. Возьмем хотя бы пример А. М. Горького. Но кто из нынешних молодых может сказать: "Я ученик такого то"? Я сплошь и рядом слышу, как молодые. кинематографисты говорят с гордостью: "Я ученик такого то и такого то". Но я не слышал этого от литераторов. Крупные наши писатели прочно замуровались в неких своих хуторах и лишь изредка "благословляют" кого либо, кто понастырнее. Но школы, живой передачи опыта нет.
3. Но вот молодой литератор стал профессионалом, членом Союза писателей. Он должен достаточно много писать, чтобы жить. Запас юных впечатлений, приведший его благополучно в литературу, быстро иссякает. И ты
Печатается по изд.: На Севере Дальнем, 1987. № 2.
,
242 4 сплошь и рядом видишь результат просто Пугающий. Коллега и сверстник, за которым ты внимательно следишь» ибо знаешь его талант, вдруг выдает сочинение, в котором учебная схема прорисована красным карандашом.
4. Идет большой социальный спрос на роман производственный, роман, допустим, о рабочем классе. Ты получаешь его в журнале и без труда можешь рассматривать, его как злую и не очень умную пародию на производственный роман. Почему? Да потому, что уже нет знания предмета. В писательской поездке на завод или в парадном налете к нефтяникам производства ты всего не узнаешь. А пойти на производство работягой третьего разряда, приехать к нефтяникам не на обкомовской "Волге", а в кузове грузовичка, в рабочей одежде — уже нет смелости, уже возник жирок.
5. И возникает жирок. Мы приходим в литературу с яростью и светом в душе, но у нас нет умения. Мы изучаем редакционные коридоры, изучаем стиль длинных говорилен, приспосабливаемся к нерациональности литературного официального общения между собой и с читателями. Проходят годы. Число книг идет к десятку, есть некоторое литературное умение, ты профессионально где былая ярость и где былой свет? И лица ребят, с которыми вместе начинал, которых ты помнишь взъерошенными, нескладными, — лица их стали гладки, и, о боже, ты видишь, что они научились даже говорить длинно, гладко, умно и бессодержательно.
6. И бесконечные "почему?" Наверное, самой сильной литературой у нас является литература на военную тему. Запаса войны писателю хватает надолго. Лучшие литературные силы из моего поколения ушли в деревенскую тему. Почему? Не потому ли, что тридцати сорокалетний профессиональный литератор каждое лето общается со своей бабкой Аришей, у которой снимает домик? И не оттого ли подавляющая часть так называемой деревенской литературы все же выглядит подделкой под нее? Я с глубочайшим уважением отношусь к литературным фамилиям Василия Белова, Виктора Астафьева и покойного Шукшина Василия Макаровича. Но, как всегда, как банальная истина: их литература Без определения "деревенская".
Но ведь есть, кроме них, гигантский печатный поток деревенской темы. Утрирование деревенской речи, житей» ских коллизий, надуманные страсти. Знаете, что потрясает: как-то путешественник Арсеньев встретил гольда Дер
су. Образованный европеец столкнулся с человеком иного, своеобразного мира. Это естественно, и это правда. Но я не могу понять и не могу принять, когда молодое поколение литераторов описывает дни и заботы современной деревни, как Арсеньев писал о гольде Дерсу. Это о своих то отцах?
Я родился в деревне и вырос в деревне, и мои родственники — в вятской деревне. Я утверждаю, что деревня и деревенский житель неизмеримо сложнее, умнее, насмешливее, чем их полуадекдотический образ, ложный образ, ложный образ в потоке этих псевдокорней, псевдоистоков. Все. это ложь. Я плоть от плоти отца своего, и я не могу на него смотреть, как на гольда конца девятнадцатого века. И мне стыдно уподобляться тем, кто среди мебелей с тонкими ножками вешает лапотки как признание истоков". Одно утешение деревня без потока этих повестей прекрасно проживет. И черт с ним, что среди коллег сверстников я считаюсь изгоем, ибо не желаю идти в потоке."нутряной темы". Я знаю, что такая тема есть в реальности. Но мне рано о ней писать, ибо для этого нужен не ум, а мудрость, не литературное умение, а горячее мастерство. И им, коллегам. им тоже рано. Груз взят не по плечам. И почему, черт возьми, чем моднее квартира, чем дороже и стильнее мебеля — тем больше говорят об истоках? Я понимаю, когда барство рождается в снабженце, в чиновнике. "Но когда оно в литературе — этого я не понимаю.
Дай бог сил не жиреть, не учиться говорить складно и быть способным натянуть телогрейку и залезть в кузов грузовика, оставив писательские удостоверения дома. Я убежден, что средний талант, а он в обозримости нынешних дней у всех печатающихся не более. чем средний, должен дополняться через испытание жизни на собственной шкуре. Если пишешь о буровиках — умей быть на буровой хотя бы рабочим.
7. И не стоит верить, что тебя "охватят" какой то работой в Союзе писателей, направят на путь истинный. Тебя направят в "десант" или на выступление на заводе. Но это не литература, все эти казенные формы уводят, а не приближают.
И не стоит верить, что бабка Ариша расскажет тебе на крылечке всю мудрость жизни. Эту мудрость расскажут лишь мозоли, такие, как у бабкй Ариши на ладонях, и количество пота, равное пролитому ею. Не сдуру граф брался за ручки сохи. А мы все вовсе не графы.
Балаев Николай Петрович — литератор, журналист. В конце 50 х годов работал шурфовщиком на прииске "Красноар; мейский", быггчленом Певекского литературного объединения.
Август 1965
Через два года на "произведение" в стилера маль чиков и ужас природы будут косо смотреть даже в редакциях типа твоего "Анюйскогр вестника". Наступает время философской, раздумчивой литературы. Это я серьезно, точно говорю.
Надо думать стратегически. Поэтому то, что я сейчас пишу, должно уже отвечать запросам 1.968 года, а не этого. Тогда в 68 м ты будешь писателем, а не провинциальной знаменитостью. В редакциях мои поиски понима ют те самые люди, которые подняли в свое время на щит "Люську" и "Ноя", говорят, что я стою на правильной дороге. Если я им принесу сейчас вторую "Люську"; они скажут: "Это великолепно, Олег, это мы публикуем, но мы ждем от тебя большего". Я от него (Олега) тоже жду большего, а не топтания на одном уровне, одной манере, одном цикле проблем. Интуиция есть, и она говорит, что поиски идут в нужном направлении. Особенно над этим Надо подумать тебе. В нашей газете каждый должен быть стратегом, а не только тактиком, Николай Петрович.
Февраль 1973
Все в мире делается не так быстро, как Нам кажется и хочется. Но может, чем черт не шутит, ты сейчас конопатишь избу по Имени перевалбаза и приценяешься насчет подледного лова. Тогда я тебе завидую. Если, конечно, невдалеке от этого подледного лова есть место, куда поставить машинку. Потому как без машинки я себе бытия не мыслю. Сейчас моя "колибри" стоит на втором этаже эдакого особняка, сложенного из дикого камня и именуемого "Эльбрусское лесничество". Комнатка у меня малень
Печатается по изд.: Куваев О. "Я благодарен своей работе" А Смена. 198. № 12. (Письма в алфавите адресатов.)